Голодная (ЛП)
Голодная (ЛП) читать книгу онлайн
В будущем в еде больше нет необходимости, пока Талия не начинает чувствовать что-то незнакомое и неприятное. Она чувствует голод. В мире Талии нет никакой необходимости в еде – все принимают таблетки (или «иноксы»), чтобы не испытывать голод. Это должно означать, что больше нет голода, нет больше ожирения, нет больше болезней, связанных с пищевыми расстройствами, и нет больше войны. По крайней мере, так говорят ее родители, работающие на компанию, которая разработала иноксы.
Но когда Талия встречает парня, являющегося частью подпольного движения за возращение еды, она понимает, что большинство людей живут жизнью, которая отличается от ее собственной. Хуже всего то, что Талия начинает чувствовать голод, а это значит, что иноксы не работают.
Вместе они отправляются на поиски единственной вещи, которая сможет подавить их голод: настоящей еды.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Бэзил? Может ли это быть его настоящим именем? Только сейчас я осознала, насколько мало мы знаем друг о друге. Я закрываю глаза и тихо проговариваю слова, которые он написал на бумаге.
Аналоги... Пятница... 18:00... 1601 Южный Холстед
* * *
Мама набросилась на меня в ту же минуту, как я зашла в дом. Она стоит, держит Гизмо в руке и выстреливает вопросы, не давая мне возможности даже снять обувь.
— Где ты пропадала? Я не могла найти тебя! И чем, чёрт побери ты занималась? Твои жизненные показатели были выше нормы. Пульс прыгал вверх и вниз, твой метаболизм колебался, а сжигание калорий увеличилось. — Она ткнула свой Гизмо мне в лицо, как будто графики и цифры имели для меня какое-то значение.
— Боже, мам, я только что зашла, — я оттолкнула её Гизмо и прошла в гостиную, где папа увлеченно смотрел документальный 3D фильм об изобретении какой-то старой штуки под названием iPhone. — Я была с Язей. Мы ходили в новый PlugIn. Возможно, я играла в новую игру или ещё что-нибудь, от чего мой пульс подскочил. Потом мне стало скучно, и я пошла прогуляться, — мне было неловко, от того, что мне приходится скрывать часть правды, но будет хуже, если я скажу ей что произошло на самом деле. Я плюхнулась на диван рядом с папой. — И к тому же, откуда ты можешь знать, что показатели этой глупой штуковины точны?
Мама стоит перед нами, уперев руки в бока.
— Естественно они точны! — кричит она. — Я их изобрела, а твой отец создал.
Папа перемещается, чтобы мама не загораживала ему экран.
— Если это то, как собираешься лечить меня… — Я поднимаю рубашку и пытаюсь сорвать пластырь со своей поясницы. — Черт! — кричу я, когда он не хочет отдираться.
— Тебе нужно носить его целые сутки, прежде чем его можно будет снять, — напоминаем она.
Я откидываюсь на подушки и бормочу: — …с тем же успехом, ты могла бы засунуть чип мне в башку.
При этих словах папа оживляется. — Вообще-то....
Мама стреляет в него взглядом, и он обрывает обличительную речь об оригинальности — на свою любимую тему.
— Что? — Я перевожу взгляд с мамы на папу и обратно на маму. — Чип уже у меня в голове?
— Пока нет, — говорит с улыбкой папа.
— Макс, — недовольно говорит мама, — Не могли бы мы перенести этот разговор на более подходящее время?
Он пожимает плечами и возвращается к просмотру.
Мама глубоко вздыхает и пытается урезонить меня. — Я собираю эти данные для твоего же блага. Твоя формула синтамила была чётко выверена и малейшее изменение....
— Ты же говорила, что не будешь смотреть на результаты до завтра, — уточняю я.
— Я бы и не смотрела, если бы не предупреждающие сигналы о внезапной перемене жизненных показателей пациента.
После этих слов я начинаю краснеть. Интересно, когда мои показатели взбесились? Когда я встретила Бэзила? Когда мы использовали его аппарат чтобы нюхать жареного цыплёнка и шоколадные брауни? Когда я бежала по улице? Определённо я не хотела чтобы мама узнала обо всём этом. Мне нужно взломать чёртов пластырь. — Я не должна чувствовать себя ненормальной, — сказала я, повторяя слова Бэзила, но почему-то, когда я говорю это своей маме, они звучат нелепо.
— Я и не говорила, что ты ненормальная. — Она морщится, как будто я сказала какую-то ерунду. — Я думаю, что по какой-то причине твой метаболизм нарушился и нам нужно откорректировать твою синтамиловую формулу.
— Так, — обижаюсь я, — я не хочу быть твоим подопытным кроликом.
— Во-первых, я не экспериментирую над тобой. Во-вторых, это привилегия — иметь персонально оптимизированную формулу. Не у каждого есть такая возможность.
— Так я ещё должна быть благодарной? — язвлю я.
Она делает глубокий вдох через нос, пытаясь оставаться спокойной. — Талия, я всего лишь хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.
— Я же сижу здесь, разве не так? Очевидно, что со мной всё в порядке.
Папа встревает в разговор. — В чём-то она права, Лил.
Мама вздыхает и потирает лоб. Наконец она произносит: — Данные не лгут.
— А дочери могут?
— Я этого не говорила, — говорит мама сквозь сжатые зубы. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, пока она не произносит, — Я просто хочу знать, что ты в безопасности и здорова.
— Я не сделала ничего плохого. — Отвечаю я, вставая с дивана и шагая в направлении своей комнаты.
Пока я иду, я слышу, как она говорит папе, — У неё нет ни малейшего понимания важности моей работы. Абсолютно!
Не сдержавшись, я закатываю глаза. Сколько же раз я слышала эту речь? Что, если бы не она, Единый Мир и всё человечество вымерли бы. Что из-за её революционных открытий человечество больше не чувствует голода, или не размножается без разрешения, или не умирает от смертельных болезней. И что без питательных добавок, таких, как синтамил, человечество до сих пор бы голодало и воевало. На самом деле я ценю это. Разумеется, это так. Я не хочу чтобы люди, которых я люблю, голодали или убивали друг друга за скудную еду. Но мне не нравится, когда мне постоянно тычут этим в нос. Как будто мне нужно во всём с ней соглашаться только потому, что она способствовала спасению человечества. Она по-прежнему моя мама, и она всё ещё может раздражать меня.
* * *
Следующим вечером, мама, дедушка Питер, и бабушка Грейс собрались возле главного экрана в нашей гостиной, чтобы обсудить мои жизненные показатели, которые мама загрузила с моего пластыря.
— Её уровень инсулина определённо скачет, — указывает бабушка Грейс на резкую линию. — А он должен быть постоянным между её утренней и вечерней инъекциями синтамила.
— А уровень глюкозы падает слишком резко, — добавляет дедушка Питер. — Этим можно объяснить головные боли и усталость. Но уровень гидрации в норме, значит, она получает достаточное количество воды.
— Посмотрите на уровень её кетона вот здесь, — говорит мама. — Он не должен быть таким высоким.
Я сижу на диване сжимая подушку и слушаю, как они обсуждают меня, словно я какой-нибудь химический проект.
— Когда была последняя инъекция? — спрашивает бабушка маму.
— Три месяца назад, — отвечает мама. — Так что следующая ей не потребуется ещё три месяца.
Они просматривают экран за экраном, показывающие реакции моего тела каждый час.
— Странно, — говорит бабушка Грейс. — Уровень допамина вышел из нормы вот здесь. Когда это было? Нужно увеличить. — Мама даёт команду на увеличение. — Около восьми часов вечера в пятницу.
Они обе поворачиваются ко мне.
— Что ты делала в это время? — спрашивает мама.
Моё сердце начинает бешено биться, а ладони потеют. Я знаю из биохимии, что допамин — это нейротрансмиттер, который усиливает активность, когда происходит что-то неожиданное и хорошее. Я вспомнила, как сидела рядом с Бэзилом в тот вечер. Как касались друг друга бёдрами, когда нюхали жареного цыплёнка и шоколад. У меня кружится голова при мысли об этом. Спорю на что угодно, что уровень моего допамина в том момент взлетел до небес.
— Понятия не имею, — говорю я, пытаясь изобразить равнодушие. — Может быть, играла в какую-нибудь игру в PlugIn.
— Высвобождающиеся бензодиазепины в её показателях должны подавлять подобные всплески, — говорит бабушка Грейс.
— При условии, что она получает правильную дозу, — уточняет мама.
Бабушка поворачивается ко мне. — Сколько ты сейчас весишь?
— Понятия не имею, отвечаю я.
Она хмурится: — Почему?
Когда я была маленькой, нахмурившаяся бабушка Грейс пугала меня. А сейчас, с прядкой седых волос в её черных, как смоль волосах она выглядела ещё более устрашающей, как будто она готова схлестнуться с озлобленной толпой, громящей больничную аптеку, что она и делала во время войн, если верить дедушке Питеру.
— Я никогда не взвешивалась самостоятельно, — раздражаясь, отвечаю я.
Она не двигается. Не меняет выражения лица. Ничего не говорит. Она просто смотрит на меня, пока я не поднимаюсь с дивана и не плетусь в маленький вестибюль в задней части нашего дома. Между водяными кранами (которые соединены с ветряком на крыше) и туалетом с нашими мочеприёмниками расположен остеклённый шкафчик с месячным запасом синтамила — наших личных коктейлей, разработанных, чтобы оптимизировать функции мозга и тела каждого из нас. Маленькие голубые бутылочки для меня. Красные для мамы. Зелёные для папы. И оранжевые для бабушки Эппл. Каждая снабжена золотой этикеткой с нашими именами. Технически раз в неделю предполагается взвешивание и домашний тест мочи, взятие крови из пальца и анализ волосяных фолликул, чтобы убедиться в удовлетворении всех пищевых потребностей, но мало кто это делает. Кроме маленьких детей, которые продолжают расти. Их дозировка нуждается в постоянном регулировании. Хотя я сопротивляюсь бабушке Грейс и маме, они делают всё это с тех пор, как были написаны эти инструкции, в написании которых они принимали участие. Я подхожу к измерителю и жду появления цифр. Сто двадцать два фунта.
