Синий олень. Трилогия (СИ)

– Джигит не должен смотреть на себя в зеркало, – сурово сказала Фируза, застав однажды внука за этим неподобающим мужчине занятием.

– А что должен делать джигит? – немедленно спросила шестилетняя Диана.

– Побеждать врагов и никого не бояться. Даже если Синий олень встанет на вершине горы, чтобы возвестить о конце мира, мужчина должен сохранять в сердце мужество. Ибо душа мужчины – его отвага и честь. Душа же женщины – ее лицо, поэтому женщины и любят смотреть на свое отражение.

– Тима – девчонка, – весело хихикнула Лиза, и Диана тут же подхватила:

– Тимка – девчонка! Тимка – девчонка!

Брат насупился и погрозил сестренкам кулаком, но они, отбежав под защиту бабушки, продолжали смеяться, а потом дружно высунули свои розовые язычки. После этого случая он подходил к зеркалу, только если рядом никого не было. Таня, случайно заглянув однажды в комнату, увидела, как мальчик сдвигает и раздвигает зеркальные створки.

– Ты что это делаешь? – удивленно спросила она.

Тимур вздрогнул, покраснел, но лицо девочки было таким спокойным и невозмутимым, что он неожиданно решил ей объяснить:

– Интересно, посмотри – я, потом снова я, потом опять я, и так далеко‑далеко. И сколько раз так будет меня? Я все считаю и не могу сосчитать.

Таня, подойдя, тоже посмотрела на свое отражение и осталась довольна – за две недели, проведенные в совхозе, кожа ее приобрела тот бронзовый оттенок, какой дает лишь горное солнце, и лицо уже не казалось бесцветным. Вот только брови и ресницы были слишком светлыми, но это легко можно было исправить. Вытащив из потайного кармана карандаш для бровей, она подкрасила брови, потом слегка подрисовала уголки глаз и придирчиво оглядела себя со всех сторон.

Осмотр ее удовлетворил – смотревшая из зеркала девчонка была высокая, тоненькая, с еще сохранившейся модной стрижкой, сделанной перед отъездом из Ленинграда, и загадочными глазами египтянки на смуглом от загара лице. Таня решила, что похожа на инопланетянку из фантастического фильма, который они с Машей недавно смотрели в кинотеатре «Колизей».

«Если б еще волосы покрасить в белый цвет – вообще был бы класс. Жалко, Славка не видит. А что, подойти с утра к старой школе – привет, как поживаешь? Только надо сразу, как приедем, а то загар очень быстро сходит. Жалко – ходить бы весь год загорелой».

От мысли, что кожа ее не может весь год хранить этот прекрасный бронзовый оттенок, Таня слегка опечалилась, а Тимур, с открытым ртом наблюдавший, как она производит свои манипуляции с наведением марафета, наконец, не выдержал:

– Ну? Посчитала?

– Что? – думая о своем, Таня равнодушно посмотрела на него загадочным взглядом Клеопатры.

– Сколько их в зеркале?

– Ты, как маленький, – строго произнесла она, – это же отражение. Его невозможно посчитать, оно отражается во втором зеркале, потом опять отражается и так до бесконечности.

– У нас дома на фотоаппарате есть бесконечность, – печально проговорил Тимур, – это такая восьмерка, она на боку лежит, мне папа объяснил – раньше, когда он еще жил с нами. Ты не знаешь, мой папа вернется когда‑нибудь?

В своей семье Муромцевы не делали тайны из смерти Юрия. Перед отъездом родители долго и пространно объясняли Тане, что Халиде и ее детям пока нельзя об этом знать, а она молча слушала, и лицо ее было непроницаемым. Теперь она не ответила брату на его вопрос, а лишь сказала:

– Пойдем на улицу? Ракетками помашем, пока не жарко.

Обрадовавшись, он побежал за ракетками для бадминтона, но едва они успели начать игру, как пришла Наталья, весело сказала:

– Играете? Молодцы. Тимка, дай, я тебя поцелую, – она чмокнула племянника в щеку, повернулась к дочери и нахмурилась: – Ты на кого похожа? Немедленно умой лицо!

– Почему? – невозмутимо спросила Таня. Она стояла, опустив руку с ракеткой, и спокойно смотрела на мать. – Ты тоже подводишь глаза и губы красишь.

– Не сравнивай меня с собой! – вспылила Наталья. – Ты позоришь и меня, и отца, и тетю Халиду – что подумают о нас люди? Ты видела здесь хоть одну девочку твоего возраста с накрашенными глазами и бровями?

– Здесь у всех и так черные брови и ресницы, зачем им краситься? А мне надо.

– Ничего тебе не надо! А ну, быстро – под умывальник и вымой лицо с мылом.

– Не хочу.

Тимур, переминаясь с ноги на ногу, с интересом ждал, чем окончится этот спор. Однако в этот момент на тропинке, ведущей к дому, показалась Фируза, которая легко несла на плече огромный бидон с молоком, казалось, не чувствуя его тяжести. По обе стороны от нее бежали Лиза с Дианой, и у каждой в руке было по маленькой корзиночке, наполненной инжиром. Наталья, не желая при Фирузе выяснять отношения с дочерью, тихо, но угрожающе предупредила:

– Подожди, я с тобой еще поговорю! – с этими словами она повернулась к подходившей Фирузе и сделала любезное лицо: – Здравствуйте. Лиза, Дианка, зайчики мои!

Девочки подбежали к тетке, показывая свои корзиночки:

– Тетя Наташа, смотри, сколько мы собрали!

Халида, выглянув в окно, негромко позвала всех обедать. Девочки, отдав свои корзиночки Наталье, отправились мыть испачканные землей руки. Таня демонстративно не стала умываться – так и села за стол с подчерненными бровями и глазами, подведенными а ля Клеопатра. При этом она, по‑видимому, не испытывала ни капли смущения и с таким аппетитом уплетала сочные хинкали, что Наталья рассердилась и решила пойти на крайнюю меру – в ближайшее время делать вид, что дочь для нее не существует. Пусть одумается. Нарочито скользнув взглядом по Тане, как по пустому месту, она обратилась к Фирузе:

– Вы с такой легкостью несли на плече этот бидон – как струнка, даже не согнулись. Я думала он почти пустой, а сейчас на кухне стала наливать молоко в кувшин – с трудом оторвала его от земли. Как вы так можете? Ведь большая нагрузка на позвоночный столб!

– У вас в столицах, я видела, женщины тоже постоянно таскают тяжелые сумки, – возразила мать Халиды, – только они носят их в руках, от этого обвисают животы и болит спина.

– Да, вы правы, – вздохнула Наталья. – Но с грузом на плече в транспорт не залезешь. И потом, – она кокетливо улыбнулась, – нам помогают заботливые мужья.

– Носить молоко и мести пол – не мужское дело, – сурово отрезала Фируза. – Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина. Мужчины построили наши дома и позаботились, чтобы мы ни в чем не знали нужды, а в сорок четвертом, когда мы бежали от НКВД, они охраняли нас и всегда готовы были защитить от опасности ценой своей жизни.

– А папа раньше, когда еще не уехал, всегда дома пол подметал, – печально вздохнула Диана. – И в магазин с мамой вместе ходил.

– А я сегодня во сне видела, что папа приехал, – неожиданно сказала Лиза. – Мама, когда же папочка приедет?

Наталья скользнула взглядом по помертвевшему лицу Халиды, встретилась глазами с Фирузой и, проглотив вставший в горле ком, торопливо произнесла:

– Будем ждать, милая. Скажите, – она вновь повернулась к Фирузе, – вы вот сейчас говорили про сорок четвертый год – неужели это правда, что до вас здесь не бывало ни единого человека? Так странно, ваш совхоз кажется таким обжитым местом – двухэтажные и трехэтажные дома, магазины, школы, дороги. И люди одеваются современно.

– Когда мы пришли сюда в сорок четвертом, у нас не было даже лопат и топоров – только пилы, веревки, несколько винтовок и немного пороху. Потому что нельзя было брать много груза – идти нужно было очень быстро, чтобы спастись от НКВД, кто был без оружия, тот нес еду и маленьких детей.

– Я знаю, знаю! – воскликнул Тимур. – Мне папа говорил, что НКВД хотело вернуть вас в чеченские аулы, а вы не хотели жить в чужих домах.

– Да, не хотели, но наши дома они разрушили, мы не могли туда вернуться. И тогда твой дедушка привел нас сюда, в Страну Синего оленя.

– Почему Страну Синего оленя? – в недоумении спросила Таня. – Ведь здесь совхоз «Знамя Октября».