Синий олень. Трилогия (СИ)

Родные убедили следователя временно скрыть этот факт от Халиды – до августа хотя бы, пока она не родит. Тот пошел им навстречу, как он сам объяснил, по соображениям человеколюбия. В действительности из‑за того, что это его устраивало – жена Лузгина могла бы потребовать дополнительной экспертизы для опознания тела, а это было нежелательно. Ну, и ко всему прочему, дело нужно было срочно закрывать – до начала московской летней олимпиады оставалось меньше трех месяцев. Пришло негласное указание от начальства покончить с «мелкой работой» и переключить все внимание на охрану порядка в столице, куда вскоре должен был хлынуть поток иностранцев…

Халида не знала, что дело об исчезновении Юрия закрыто и поиски прекращены, но в словах близких, пытавшихся отвлечь ее от грустных мыслей, ей постоянно чудилось нечто недосказанное. Вот и теперь, печально поникнув головой, она вздохнула:

– Да, папа, конечно, ты рассказывал, но… Знаешь, Юра ведь был такой эмоциональный, а когда я получила диплом кандидата наук, это очень сильно его задело и после разговора с оппонентом… Я думала: что, если он от отчаяния внезапно решил все бросить и уехать, а потом опомнился и теперь стыдится вернуться? У меня была надежда, что сегодня… Ты ведь знаешь, папа, как Юра любил свою маму – два года он никуда не хотел уезжать отсюда и каждый день ходил на ее могилу. Потом мы каждый год в этот день обязательно приезжали положить цветы. Помнишь, как мы прилетели в тот год, когда родились двойняшки? Он повез меня на самолет прямо из роддома, я даже не успела заехать домой.

– Ну, и ничего страшного не произошло, – благодушным тоном заметил Гаджиев, пытаясь отвлечь дочь от горестных мыслей. – Здесь у нас куча нянек тебе в помощь, питание намного лучше, чем в Москве, чистый воздух. Помнишь, как я впервые увидел девочек? Мне тогда срочно нужно было ехать на два дня в районный центр на совещание, но вы должны были приехать, и из‑за вас я задержался – хотел повидать до отъезда. Ты дала мне девчонок, положила одну на левую руку, другую на правую, и они тут же дружно меня обмочили, а я был в своем лучшем костюме. А твой сын смеялся и кричал: «Мой дедушка мокрый! Мой дедушка мокрый!». Еще в ладошки хлопал, баловник такой!

Воспоминания отца не развеселили Халиду, она подняла на него свои прекрасные глаза, полные печали:

– Папа, я думала, что если Юра… – ей не удалось выговорить слово «жив», – тогда он должен был сегодня приехать сюда. Он знает, что я все ему прощу. Но его здесь нет. Почему?

У Рустэма Гаджиева не хватило сил утешать дочь, внушая ей надежду, которой, как ему было известно, не было. Вместо этого он повторил свою попытку перевести разговор в другое русло:

– Халида, дитя мое, нужно быть мужественной. Кстати, я не говорил тебе, что скоро приезжает Сергей с научной группой?

– Дядя Сережа приезжает? – радостно встрепенулась молодая женщина. – Надолго?

– Не знаю, долго ли он сам здесь пробудет, но теперь ученые будут работать у нас круглый год. Старший брат Сергея с января возглавляет институт, кажется, они будут изучать что‑то связанное с этой бактерией, которая у нас водится. Ах, да, ты ведь еще не видела, какой комплекс этой весной здесь построили – специально для них. Я потом отвезу тебя на машине, покажу – это возле самого леса.

– Да‑да, я что‑то слышала, – она провела рукой по лбу, – просто у меня все это как‑то вылетело, ты ведь понимаешь, что я все это время…

– Да, конечно, но я вот о чем хотел тебя спросить – ты ведь постоянно среди ученых и сама у меня тоже ученая – что за разговоры такие ходят вокруг этого микроба? Я‑то ведь научных работ не читаю.

– Я тоже работаю совсем в другой области, папа. А что за разговоры?

– Да я сам толком не пойму, отчего вдруг поднялся такой шум. Мне казалось, что вопрос был закрыт много лет назад, и нашу бактерию признали неопасной. Но в конце ноября из Москвы неожиданно поступило распоряжение: никакие излишки сельхозпродукции не должны вывозиться из села, все будет выкупать государство. На дорогах от моста и к мосту стоят милицейские посты, проверяют машины, документы. Без проверки пропускают только мою машину, поэтому я и решил сам встретить вас в Тбилиси, чтобы привезти сюда.

– Не знаю, папа, – устало ответила Халида. – Возможно, это в связи с олимпиадой, – в Москве тоже везде контроль, проверки.

– Какое отношение мы имеем к олимпиаде? В наше село никогда не приезжали иностранцы, мы всегда выполняли нормы по производству молока, излишки продавали на рынке или передавали детскому дому в Лагодехи. Но теперь нам это неожиданно запретили. Я несколько раз звонил Сергею, но он ничего толком не объясняет – сказал лишь, чтобы я не волновался. Поэтому я и хочу знать, что вдруг выяснилось с нашей бактерией.

– Не знаю, папа, мы с дядей Сережей давным‑давно не говорили об этой бактерии. В последний раз… Да, точно, в последний раз разговор об этом зашел, когда мы ездили к ним в Ленинград встречать Новый год – это было лет пять назад, еще до рождения девочек.

– И что же говорили?

– Я даже не помню, ничего особенного – чисто научный разговор. Они спорили о том, на какую среду лучше делать посев. Ах, да, сейчас я вспомнила: там была старшая сестра дяди Сережи – специалист по криптографии, профессор. Так вот, она вдруг засмеялась и сказала… Ой, что же она сказала? Ах, да, кажется так: что для них лучше, будут решать они, а не вы, разум сам выбирает свой путь. Дядя Сережа и его брат замахали на нее руками, и она замолчала.

– Они, а не вы? Странно. А что это за наука, которой она занимается?

– Криптография? Это, кажется, наука о кодах, системах шифров и что‑то там еще.

– Хорошо, не будем сейчас ломать себе голову – Сергей с Наташей приедут, и я их расспрошу.

– С Наташей? – голос Халиды дрогнул. – Наташа тоже приедет? Она же раньше никогда не приезжала с дядей Сережей.

– Сергей теперь будет здесь не неделю или две, а три‑четыре месяца, жена и дочка лето проведут с ним. Но что случилось, – Рустэм Гаджиев с неожиданной тревогой вгляделся в лицо дочери, – ты не рада приезду Наташи?

– Я? – встретившись с внимательным взглядом отца, она на миг заколебалась, но тут же отвела глаза. – Нет, что ты, папа, ничего не случилось, и я, конечно же, рада, просто… Знаешь, столько раз Юра звал ее поехать сюда с нами, чтобы навестить могилу Лизы, но она всегда находила какие‑нибудь отговорки. Потом я поняла, что Наташа просто боится могил и воспоминаний – она, оказывается, даже у своих родителей на кладбище никогда не была. Как‑то раз, когда она у нас гостила, мы с Юрой собирались их навестить, одели детей, купили цветы, думали она тоже с нами поедет – какое там, она даже в лице изменилась! Поэтому мне странно, что она вдруг решила приехать.

– Все бывает, – медленно проговорил он, – в мире живут разные люди, они по‑разному переносят потерю близких. Одни живут воспоминаниями, другие их избегают. Но время идет, все меняется. Не забывай, она сейчас тоже очень страдает, и для нее, возможно, легче быть рядом с мужем, детьми Юры и с тобой – ведь ты носишь под сердцем его ребенка.

– Да, папа, конечно, – прошептала Халида. Она смотрела на фотографию женщины над надгробьем. Как же они обе были похожи – Лиза, погибшая во время катастрофы мать Юрия, и ее сестра Наташа.

…В те дни, когда Халида, изнемогая от горя, металась по Москве в поисках мужа, Наташа была рядом с ней. Они вместе, прижавшись друг к другу в занесенной снегом тесной телефонной будке, обзванивали знакомых и друзей Юрия. Брат Халиды Ильдерим и Сергей Муромцев в это время в буквальном смысле слова перетрясли сверху донизу всю милицию, требуя начать поиски без вести пропавшего Юрия Лузгина. На семейном совете решено было, что Наташа возьмет отпуск и побудет какое‑то время в Москве с Халидой – невозможно было оставить в одиночестве отчаявшуюся беременную женщину с тремя детьми.

В конце февраля отпуск Наташи подходил к концу, и Ильдерим привез в Москву мать. В этот день впервые за все это страшное время на глазах Халиды появились слезы. Она бросилась к Фирузе и долго рыдала у нее на груди, а вечером мать, как в детстве, уложила ее спать, легла рядом и долго гладила по голове, бормоча на бежитинском языке – отгоняла злых духов.