Тутти Кванти

— Удостоюсь ли я когда-нибудь чести видеть своего космолога? — внезапно спросил он.

— Я давно прибыл, но не решался обеспокоить вас, — отвечал космолог, подходя к Поводырю.

— Живые существа сегодня не в силах обеспокоить меня так, как этот дождь. Не будь у него столь поэтического названия — звездный…

— Ученые предпочитают именовать его метеорным.

— …я окрестил бы его дьявольским — подобное должно сыпаться только из преисподней. Может она находиться в космосе, как вы полагаете?

— Во всяком случае, теперь она переместилась именно туда: за всю историю не было зарегистрировано таких крупных «осадков».

— Причины?

— Никогда прежде в нашу атмосферу не вторгался такой мощный рой метеорных тел…

— Насколько я помню астрономический курс, наша планета окропляется звездными дождями со времен ее сотворения. И благодаря премудрой эволюции вашей ученой голове, равно как и голове трафальерского младенца, они до сих пор не были страшны. Но этот дождь, — пульсирующая бездна снова притянула к себе взгляд Поводыря, — встревожил меня не на шутку. Говорите, очень мощный рой?..

— Это полбеды. Поражает нехарактерная для нашей галактики величина метеорных тел. Даже сверхплотная атмосфера Трафальерума не смогла спалить их до привычных безопасных размеров.

— Вы допускаете, что если не сегодня, то в будущем к нам могут пожаловать еще более крупные метеориты, которые уничтожат и нас и все, что создано нами? Не торопитесь с ответом. Если он окажется утвердительным, придется немедленно переключать все ресурсы планеты — абсолютно все! — на защиту от стихии. Это затормозит развитие нации не на одно десятилетие. Вы осознаете ответственность, которая лежит на вас?

Космолог нагнулся, подхватил случайно залетевшую в ложу и уже остывающую градину — крошечную частицу враждебного космического пришельца. Пристально всматриваясь в нее и перебрасывая с ладони на ладонь, молча кивнул.

— Поэтому повторяю: не торопитесь с ответом.

— У меня его нет, Поводырь… Пока нет. Астрономическая академия ведет исследования по всем параметрам, и мы постараемся как можно скорее разгадать тайну этого странного дождя.

— Будем надеяться, что космическая стихия менее опасна, чем наша маленькая, но злая и коварная галактическая соседка — Айсебия…

Поводырь озабоченно вздохнул, потом ободряюще покивал космологу, отпуская его и благословляя на разгадку тревожной тайны, от чего, могло статься, зависела дальнейшая судьба планеты.

2

— Не вижу счастья на ваших лоснящихся физиономиях, советнички. На какой ступени Резиденции вы обронили победные лики?.. Воображаю, как резво передвигали вы свои короткие жирные ножки, как астматически пыхтели, спотыкались, терпели ушибы, торопясь поскорее доставить мне радостную весть. И вдруг сникли! Отчего бы это? A-а… ну конечно, вы безмерно устали — легко ли дотащить этакую вестищу до моего апартамента!.. Смею уверить вас, бравые мои полковнички, что ковры на полу я менять не приказывал, они прежние, и узоры их вами хорошо изучены, так что поднимите-ка на меня блудливые глазки, дабы я сам смог прочитать в них правду, попутно избавив вас от необходимости лгать… Вот так уже лучше. А почему упорствует твоя ученая голова, ра-Гур? A-а, понимаю, она оттачивает последние блестящие фразы доклада об абсолютном торжестве своей гениальной идеи…

— Идея провалилась, диктатор…

— Ах, что это ты такое говоришь?! Ах, ты меня убиваешь! Ах, не может быть!

— Да, провалилась, я вынужден это признать.

— Полюбуйтесь, господа, на этого канцеляриста, на которого я натянул полковничий мундир, причислив тем самым к элите Айсебии! Он даже не уловил сарказма в моих словах, а ведь титулован званием прима-ученого. Да ты еще не ступил в мой апартамент, еще не доковылял до Резиденции, а я уже знал, что твоя идейка оказалась павлиньей — цветаста, вызывающа, но никчемна.

— Меня вы можете унижать, как вам заблагорассудится — на то вы и диктатор. Но не отождествляйте меня и идею. Она — великая. И ее вам не унизить!

— Ты чванливый каплун, ра-Гур. Я прикажу содрать с тебя мундир и отправить в трудовые резервации — к тем, кто обслуживает нас, военную элиту, и кого кукишники шепотком величают истлевшим историческим рудиментом «народ». Ты какие резервации предпочитаешь — промышленные или сельские? Я похлопочу, чтобы труд был тебе в радость…

— Дважды подряд не плошают даже каплуны: теперь я по достоинству оцениваю ваш сарказм, господин бригадный генерал… Виноват, я хотел сказать — диктатор.

— О-о, какая славная оговорка! Любопытно, на что соизволил намекнуть ею полковник ра-Гур: на то, что он не намного ниже меня, или на то, что я не намного выше его?.. Кстати, признайся, прима-ученый: ты ведь наверняка из кукишников, а?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Брось, ра-Гур, не прикидывайся. Все вы, умники, виляя хвостами, заглядываете в глаза нам, силовикам, а сами воровато прячете в карманах кукиши, с упоением почитая это между собой как отчаянную храбрость. Сползаясь временами в клопиные скопища, вы с рыбьей громогласностью поносите правящую военную элиту и в первую голову, конечно, меня. Я бы давно мог ликвидировать самых активных кукишников, а остальных загнать в рудниковые резервации — моя секретная сеть способна выловить вашего брата за несколько часов. Интересуетесь, как удастся вас распознать? Хе-хе… По запаху! Не мне вам рассказывать, все кукишники патологически трусливы и источают характерное фекалийное амбре. У меня на него тоже звериный нюх. Х-хе, кажется, ра-Гур, и от тебя чем-то потягивает…

— Если диктатору будет угодно, я готов приблизиться на неположенное расстояние, чтобы вы могли принюхаться получше и рассеять свои сомнения.

— Мне всегда импонировала твоя дерзость, ра-Гур, и ты был единственным, кому она дозволялась. Но этой исключительной привилегией ты пользовался по праву первого ученого Айсебии, теперь же, после твоего фиаско, забудь о ней. Тем не менее, прежде чем твое хилое тело будет вытряхнуто из опозоренного мундира, я хочу знать, какие причины привели к провалу операции, которую ты готовил столь долго, что сумел прогрызть в моей казне кротовые лабиринты… Ты опять хранишь молчание, ра-Гур. Слабая головка псевдоученого переваривает отставку?

— Слабая головка псевдоученого пытается подобрать слова, знакомые диктатору и вместе с тем объясняющие суть неудачи… Как вы, смею надеяться, помните, идея заключалась в том, чтобы искусственно обрушить на Трафальерум метеорный поток такой мощности, который уничтожил бы на нем до двух третей обитателей, что позволило бы нам осуществить мечту пращуров: захватить гигантскую планету и переселиться на ее благодатные просторы.

— Я не только помню наизусть саму идею, ра-Гур, но и твои назойливые намеки на ее гениальность…

— Если учитывать, что ни одним видом оружия, начиная с такого ископаемого, как ядерное, мы не смогли справиться с трафальерами — и главным образом потому, что они находятся с нами на одном витке эволюции и располагают практически тем же арсеналом средств нападения и защиты, — то есть все основания говорить, хотя это и вызывает у вас приступы раздражения, о гениальности моей идеи. Идеи! Но, конечно, не ее реализации.

— Велика ли научная ценность идеи, которая не может быть реализована?!

— Да будет известно диктатору: научная теория, если она верна, имеет самостоятельное значение; она либо объясняет практику, либо прокладывает ей дорогу. Последнее и есть наш случай: мы впервые применяли на практике в принципе верную научную теорию. Подвела техника и некоторые неизвестные космические явления, которые, естественно, и не могли быть заложены в расчеты. В результате нам не удалось создать достаточно мощные системы установок, которые были бы способны влиять на гравитационное взаимодействие тел любых размеров. Поэтому менять орбиты больших метеорных потоков, направляя их в расчетную точку галактики, в данном случае на Трафальерум, нам оказалось не под силу. Тем не менее практически получено абсолютное подтверждение справедливости моей теории: ведь средний по величине метеорный рой я заставил сойти с естественной орбиты и устремиться в сверхплотную атмосферу Трафальерума со снайперской точностью. Разве это не триумф идеи?!