Последний блюзмен

Уезжая, человек в черном костюме обернулся и этим нарушил одно из своих главных правил.

Девушка сидела на веранде в инвалидном кресле – так же, как несколько часов назад, когда он увидел ее впервые. Правда, тогда в руках у нее была скрипка. Теперь скрипка лежала в багажнике его большой черной машины. Он не стал сжигать инструмент на глазах у девушки, ведь это было бы все равно что забрать последнюю игрушку у ребенка, а он не изверг.

На таком отдалении он уже не различал ее лица, но это к лучшему. И хотя он в точности выполнил инструкции своего работодателя, на душе у него появилась некая тяжесть. Честное слово, он предпочел бы взять несчастную калеку с собой и доставить ее по назначению, однако был абсолютно уверен, что она не выдержала бы долгого пути. То, что ей отпущено совсем немного времени, он определил сразу же – для этого не нужен был врач. Хорошо, что он по крайней мере успел сделать запись. Пусть любительскую, но зато уж точно неповторимую. Да, он сработал чисто – как всегда.

Вскоре дом с верандой исчез из виду. Когда спустя несколько минут сердце девушки перестало биться, человек в черном почувствовал это на расстоянии и окончательно успокоился.

* * *

Почти каждый вечер, незаметно переходивший в ночь, Слепой играл в маленьком придорожном кафе, которое называлось «Дерево Иуды». Название это было тем более странным, что на десяток километров вокруг не осталось ни единого дерева. Все их срубили и сожгли в страшную зиму пятьдесят четвертого, когда плевки замерзали на лету и, как утверждал старик Сварный, то же самое происходило с мочой, а это гораздо хуже, если удобства во дворе.

«Дерево Иуды» было гнусной дырой, однако заведения почище, подороже и более безопасные посещала публика побогаче, и там звучала совсем другая музыка, служившая анестезиологическим раствором для тех, кто не хотел иметь ничего общего с окружающей помойкой.

Так что у Слепого не было выбора. Он зарабатывал жалкие гроши, однако только здесь мог играть свой блюз. Делал ли он это для других? Черта с два, хотя играть ему приходилось для подонков всех мастей, бандитов, проституток, шоферов, наемников, фермеров, солдат, карточных шулеров, воров, вдов, стариков, забывших не только чем они занимались прежде, но и собственные настоящие имена.

Он и сам был подонком. Ему не давали забыть об этом ни на один день. Он знал, что если бы в кафе до сих пор работал музыкальный автомат, духу бы его здесь не было. Он знал и свое место – где-то в одном ряду с пивом, старыми порнографическими журналами, неприятными воспоминаниями, приятными воспоминаниями, шлюхами, похмельем, старыми ранами, подкрадывающимся безумием. Не больше, но и не меньше.

У него не было ничего, кроме гитары. Отоспавшись или не отоспавшись (в зависимости от обстоятельств), он появлялся в полутемном зале кафе, садился в углу на табурет и начинал терзать струны, запас которых подходил к концу. Когда порвется последняя запасная, он будет играть на пяти, затем на четырех и так далее. Он постарается