Истории СССР

Я ещё не успел измерить температуру, как в доме объявилась жена со своей подругой Ларочкой. Под ногами у них вертелась Дези. Они были не в меру возбуждены и целеустремлённы. Громко объявив, что они могут опоздать и подвести этим весь коллектив, потому что билет на самолёт групповой, жена бросилась к шкафу. Обсуждать возможность отказа от поездки никто не собирался. Ларочка села у камина в гостиной и, взяв на колени собачку, гладила её по шерсти, что было сил. Я взглянул в окно и пришёл в ужас. Снег вихрился и качал деревья с такой силой, что казалось, затянет в воронку пурги все дома и унесёт их в поднебесье. В такую погоду самолёты не летают, а если и летают, то быстро падают. Я попробовал набрать телефон аэропорта, но короткие нервные гудки начинали пикать со второй цифры набора номера. Отчасти понимая, что всё решено без меня, я собрался с силами и громогласно заявил

— Никто никуда не полетит! По крайней мере, сегодня. Погода нелётная.

План Барбарисок начал действовать. В гостиную влетела раскрасневшаяся тёща и, качая из стороны в сторону своим указательным пальцем с ярко красным когтем у меня перед носом, заорала срывающимся визгом

— Не покорится она тебе!

Дези, вырвавшись из цепких рук Ларочки, начала метаться по квартире в поисках укромного уголка. Было видно, что я нарушаю какую-то важную, давно задуманную и очень желанную операцию.

— Но самолёт может разбиться! — попытался возразить я. Дети останутся без матери.

— Типун тебе на язык. Иди с Богом, Наташа! развела всех по своим местам тёща.

Я оторопел. С Богом?! В Вильнюс?! Против воли мужа?! Отца двоих детей. Кормильца. Да ещё с температурой под сорок. Кстати, надо измерить температуру. Я взял градусник, стряхнул его и засунул себе подмышку.

Дети тихо плакали в своей комнате под комментарий бабушки о том, какой жестокий у них отец. Туристки, схватив дорожные сумки, хлопнули входной дверью, не попрощавшись ни со мной, ни с детьми. Сука перебегала из угла в угол, ища надёжного пристанища. Есть она не просила. Видимо, пропал аппетит. Хотя он пропал у неё давно. С тех пор, как Ларочка на прогулке отпустила её с поводка, и пока она жарко объясняла суть собачьего бизнеса новой знакомой, какой-то бродячий шелудивый кобель накрыл её, пребывающую «в охоте» Дези, на глазах у изумлённой собачьей публики. Видимо Дези осточертели избалованные, ухоженные сородичи по крови и она решила испытать счастье с лохматым беспризорником. Тогда целый месяц Ларочка в слезах причитала моей жене и тёще о внеплановой вязке, а те, утешая её, советовали сделать сучке аборт.

Я прислонился лбом к стеклу. От него в тело проникал леденящий холод, а за ним таяла в темноте ночи снежная мгла. По пустынному проспекту Максима Горького от Мюзик-Холла медленно катил белый Запорожец. Он замигал поворотником и подъехал к нашим туристкам, бешено махавшими ему руками. Из Запора вышли два мужика в кроликовых ушанках, положили сумки туристок в багажник, вежливо пропустили их на заднее сидение. Хлопнув дверью и взревев мотором, Запор покатил по заснеженному проспекту в сторону аэропорта, растворяясь в снежной пелене.

Через несколько часов я дозвонился до диспетчера, узнал что самолёт благополучно приземлился в Вильнюсе и уснул мёртвым сном. Мне снились бессвязные кошмары на тему туристических посиделок, орущая тёща с вздыбленными от возмущения бровями, плачущие детки, забившаяся под кресло мохнатая болонка Дези.

Сквозь тревожный утренний сон я слышал гомон собирающихся в школу детей, ровный, как метроном, голос уравновешенной тёщи, слабый, скулящий плач брошенной сучки и вой пурги за окном. Ангела не было видно.

В воскресение целый день я лежал в постели. Пурга не унималась. Теща забрала детей к себе, чтобы хоть на денёк избавить их от моего гнёта. Температура начала понемногу спадать. Но в вещем сне ничего хорошего увидеть не удавалось.

Вечером тёща привезла детей и, накормив их гречневой кашей, уложила спать. Потом долго вертела диском телефона и очень любезно беседовала с диспетчером. Громко и назидательно прокричав детям из коридора, что самолёт из Вильнюса благополучно приземлился и мама скоро приедет домой, она аккуратно закрыла за собой дверь.

Около полуночи незнакомый голос по телефону попросил Николай Николаевича и, узнав, что это я, сообщил мне об автомобильной аварии с белым Запорожцем на Дворцовой площади. Моя жена в состоянии средней тяжести доставлена в больницу имени Ленина на Большом проспекте Васильевского острова. Трое других пассажиров Запорожца, двое мужчин и одна женщина, находятся в морге этой же больницы. Просьбу помочь в их опознании я уже не расслышал. Я бежал по лестнице своего дома.

В палате было темно. Жена мирно спала с лёгким сотрясением мозга. Разглядев в полумраке палаты меня, она спросила о здоровье деток. Пожелав ей спокойной ночи, я открыл дверь палаты и осветил её лицо, в жёлтых пятнах йода, лучом яркого света. Оно было испещрено кровоточащими ранками от осколков стекла. Жмурясь на яркий луч света, она приоткрыла глаза и прошептала

— Прости меня, Коля. Бес попутал.

Post Scriptum.

Прощения она попросила первый раз за шестнадцать лет совместной жизни. Я простил. Только потому, что очень любил своих детей, истинный смысл супружеского союза. И жил с ней ещё двенадцать лет, пока при схожих обстоятельствах, с позволения своей матери и бабушки, в такой же аварии на Дворцовой площади, 5 февраля 1994 года в снежную пургу чуть не погибла моя дочь.

Саломея

Этот библейский сюжет мне был хорошо известен и поражал своей вероломностью. Любовница царя Ирода, Иродиада, услышав порицание Иоанна Крестителя об их прелюбодейском соитии и узнав о наложенном им запрете на похотливые их встречи, добилась заточения его в темницу. Но этого ей показалось мало и она подговорила свою дочь Саломею соблазнить в танце на пиру царя Ирода и попросить у него в награду голову пророка Иоанна.

Тяга к антиквариату появилась у меня в детстве. Когда мы гуляли с бабушкой по линиям Васильевского острова, то первым магазином, куда я тащил её за руку, был магазин игрушек на Седьмой линии. Вторым по притягательности был кондитерский, где набитые с барской щедростью конфетами, стояли в витринах фарфоровые вазы. После этого хотелось домашнего тепла и уюта. А его можно было ощутить только в комиссионном магазине, где в вперемешку со столами, стульями и люстрами по стенам были развешаны картины. Сказывались, конечно, и культпоходы в Эрмитаж, где было полно картин с голыми женщинами, но и без них там было на что посмотреть.

В послевоенном Ленинграде комиссионных магазинов была тьма. Народ нищенствовал, нуждался в копеечках и носил в комиссионки на продажу всё, что осталось за душой. Поначалу торговали скарбом на толкучке у Балтийского вокзала. Потом, когда стали наводить в городе порядок, толкучку закрыли и перенесли торговлю подержанными вещами в комиссионные магазины. В основном они делились на магазины, где продавали и принимали мебель и на те, где продавали и принимали одежду. Ютились они обычно в тесных закутках, где сваливали всё в кучу. Продавщицы в комиссионных магазинах чувствовали себя обойдёнными счастьем и от обиды дерзили покупателям. С годами директора этих свалок приводили всё в божеский вид, отделяли мух от котлет, одежду от мебели, меха от галантереи. А девушки за прилавком нашли ту золотую жилу дефицита, которая делала их на голову выше коллег из ДЛТ, Пассажа и Гостинки. Серенькие, однообразные пальто, которыми были забиты прилавки универмагов, не могли сравниться с уникальными, модными вещичками из Парижа и Нью-Йорка. Золотишко и драгоценные каменья народ нёс в Ломбарды с надеждой вывернуться из долга и выкупить назад свои реликвии. Получалось это не у всех и барыги наживали свой жирок на человеческой беде.

Новая волна нежного чувства к комиссионным магазинам накатила на меня к шестнадцати годам, когда мне стало не всё равно во что одеваться. В отличие от контактов с фарцовщиками в комиссионках было абсолютно законно и безопасно появляться, а вещички там попадались изумительные. Ленинград — город многомиллионный и среди такого количества людей находились особи, которым родственники из-за границы слали посылки с одеждой и обувью. Что им не подходило — тащили сдавать в комиссионку. Часто вещи были совершенно новые. Галстуки, рубашки, брюки, костюмы и пальто со всего света. Аргентина, Америка, Канада, Франция, Англия, Германия. География российской и советской иммиграции.