Истории СССР

Ставки назначал хозяин. Сошлись на ста рублях. Совершив сделку, дядя Лёша вернулся домой и умер. Врачи поставили причину смерти — инсульт. Не успев закопать отца в могилу, ко мне прибежала его дочка Лида и потребовала вернуть холст. Я не возражал, но потребовал вернуть деньги. На отказ вернуть деньги, которых она не видела, я ответил отказом вернуть холст, понимая, что за двадцать шагов до дома пропить все сто рублей дядя Лёша не мог. Пол литра водки «Московская» ценилась в те времена в 2 рубля 87 копеек.

Присяжные заседатели из числа моих ближайших родственников единогласно признали меня виновным и проголосовали за возвращение холста и восстановление дружеских отношений с соседями. Но осознав, что сто рублей, отложенные женой на новое пальто, пропали в соседском мутном омуте, приговор был отменён. «Саломея», пройдя полный курс реставрации, с неустановленной родословной, поселилась на стене гостиной моей квартиры на проспекте Максима Горького. Теперь своих зорких вожделенных глаз с неё не сводил я. Ревностью по ту пору меня уже давно не мучили.

В начале девяностых ко мне в гости приехал друг Андрона Кончаловского, художник из Ла Скала Эцио Фриджерио. Прогуливаясь по Питеру, мы зашли в комиссионку на Садовой посмотреть на товар. Эцио, разглядывая акварели, подозвал меня и с потаённой улыбкой кивнул на витрину. Я остолбенел. В витрине красовался эскиз моей «Саломеи» с подписью и датой. От восторга и радости я не мог достать деньги из портмоне, сбивчиво объясняя продавцу, что беру эту вещь. Работа принадлежала немецкому художнику по фамилии Дигинер и датировалась 1935 годом. Теперь стену моей гостиной украшала пара танцовщиц, замахнувшись саблями, готовыми снести голову кому угодно. Подросшая семнадцатилетняя доченька в сговоре со своей матерью пустилась в ритуальные танцы на балах «малышевских» бандитов. Мои порицания и протесты вызывали у них только раздражение. А скоро от ментов я узнал, что выселен из своего дома своей дочерью и женой, а заодно и разлучён навеки с прекрасными, но одиозными танцовщицами на холсте и картоне по имени Саломея. Такая вот мистика.

Дом учёных

Дом Великого Князя Владимира Александровича Романова, старшего брата Николая II, выделялся на Дворцовой набережной Петербурга своей неприступностью итальянского палаццо, огромными окнами залов первого и бельэтажа и подъездом, выступающим на тротуар до самой проезжей части. Опасаясь покушений террористов, убивших на Екатерининском канале Александра Второго, страх заставлял хозяев строить дворцы, более походящими на крепости. Да и сам Великий Князь, верный чувству чести и долга генерал-губернатора, не моргнув глазом разогнал в 1905 году картечью демонстрацию рабочих во главе с попом Гапоном. Говорят, были жертвы. Правда у этого особняка был ещё один въезд во двор с Миллионной улицы через массивные дубовые ворота, где можно было безопасно выйти из кареты и подняться в покои, но… Видимо какое-то потаённое чувство толкало Великого Князя на риск.

Это крыльцо перегораживало весь тротуар и со времён ранней юности мешало мне проходить по утрам на свою работу лаборанта в Институт Электромеханики. Я даже подумывал написать в Смольный письмо с предложением снести это крыльцо в пользу рабочего класса. Ведь обсуждали же там целесообразность сноса Спаса на крови, для устройства кольца трамвая. Но мысль эту постепенно я оставил, с удовольствием поглаживая бронзовые ручки в виде грифонов, когда ходил на обед в столовую Дома Учёных Академии наук СССР имени М. Горького. Шёл уже сорок четвёртый год с того момента, как Великий Князь унёс свои ноги от большевистской расправы и влачил жалкое существование со своей семьёй в изгнании на чужбине в западном районе Франции. А его дом вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ульянов (Ленин) подарил учёным для отдыха в свободное от основной работы время. Не всем, конечно. Все бы там не поместились. Принимали в этот клуб только избранных, отличившихся научными открытиями и покладистым характером. То есть тех, кто поддерживал бесчинства советской власти.

Моё детство прошло в подвале на 3-ей линии Васильевского острова, единственным украшением интерьера которого были родительские гимнастёрки с орденами за подвиги на войне против фашистов, развешенные на его стенах. Да ещё фанерный шкаф, смастерённый дворовым плотником, с которого мама по вечерам, придя с работы, не сводила глаз. Видимо эта нижняя планка человеческого бытия позволяла мне по достоинству оценить завоевания большевиков. Ещё во время школьных культпоходов в Эрмитаж у нас глаза разбегались от царской роскоши. Мы все с нетерпением ждали того дня, когда наступит обещанный коммунизм и каждый из нас поселится в таких апартаментах. Ну а пока я привыкал к роскоши, восседая за царским столом Дома учёных и поглощая комплексный обед за шестьдесят копеек. По счастливой случайности, благодаря моему другу Вовке Рябинину, мама которого работала в Академии наук, мы часто ласкали глаз ошеломляющей роскошью великокняжеских гостиных, украшенных венецианским хрусталём, персидскими коврами, китайским шёлком и бархатом. Мраморные лестницы и камины, дубовые потолки и прозрачные зеркала будоражили наше воображение и рождали необоснованные претензии. Я мечтал поселиться здесь навсегда. Ну, хотя бы бывать здесь, когда заблагорассудится. Как желанный гость.

Уже покоились в своих склепах революционеры 1905 и 1917 годов. Сменившие их детки и родственнички, а то и просто сочувствующие, показавшие себя с хорошей стороны своей малограмотностью и безродным происхождением, получили по наследству власть в России. Да что там Россия. Лукавый, мстительный и кровожадный Ленин, где кнутом, где пряником стяжал под свои знамёна малые и большие народы и создал империю строителей коммунизма — СССР. Царская семья и сам Император, расстрелянные по приказу Ленина в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, искали упокой своих душ в безвестных чащобах Урала, а Великие Князья и аристократы, чудом избежавшие расправы Молоха, скитались по съёмным квартиркам в Европе. Уже замаячило избавление от Беса с помощью Гитлера, влились в состав империи Прибалтийские народы, началась кровопролитная бойня. Учёные стали нужны. И даже необходимы. Кто ещё придумает танки, корабли и самолёты? Кто придумает атомную бомбу?

Дом учёных, тщательно отбирая в свои ряды отдыхающих, избавлялся от вольнодумцев и сочувствующих прозападным идеям благоденствия. Замучили в застенках НКВД СССР первого председателя Совета Дома учёных, академика Николая Вавилова. Погубили в лагерях миллионы талантливых шутников и балагуров. Во время ленинградской блокады подкармливали корочкой не успевших эвакуироваться представителей элиты. А потом заперли их в шаражки.

Досуг наследников Великого Ленина сильно отдавал казёнщиной. Водка, тётка и селёдка. Ну и папироска, конечно. Куда без папироски озабоченному башлевику? Большой концертный зал «Октябрьский», построенный трудолюбивыми финскими строителями к пятидесятилетию Советской власти, разительно отличался от Дворцов культуры первых пятилеток. Рестораны и клубы в СССР больше напоминали сельские избы большого размера. Таких мест, куда можно было пригласить барышню, да ещё и поразить роскошью её воображение за три рубля было не так много. Но я их умудрялся найти. В ресторане Дома архитекторов, бывшего ранее особняком А. Половцева, отделанного тесненной кожей и дубом, наш советский посиневший цыплёнок-табака, вылезая из-под пресса, казался изысканным фазаном, а сливочное мороженое с фруктами из компота могло сойти и за французский десерт. Не так дорого было поужинать со студенткой чебуреками и в «Европейской», но поворковать в интимной обстановке там редко удавалось. Не вытравили коммунисты купеческого духа из русских людей. А тем более, из грузинских, армянских и азербайджанских. Казалось, что денежные знаки они рисуют акварелью в своих съёмных квартирках и привлекают свежим печатанным хрустом наших изголодавшихся ровесниц. Такие «тихие заводи» для любовников, как Дом журналиста, Дом композитора и Дом кино для входа безвестных уличных скитальцев были для меня закрыты. Можно было поживиться сосиской с квашенной капустой, а потом запить его желудёвым кофе и в ресторане Дома писателей или в Доме дружбы народов на Фонтанке, но рассчитывать на то, что приглашённая девушка после такого ужина в порыве восторга сдёрнет с себя нижнее бельё, не приходилось. Но вот визит на чашечку кофе в кафе Дома учёных сулил именно такой конец вечеринки. Огромные китайские вазы при входе, мраморная лестница, многократно отражающаяся в венецианских зеркалах простенков, дубовые потолки и стены, камин, украшенный изразцами итальянской майолики, вид на широкую, полноводную Неву и шпиль Петропавловского собора в таинственной тишине будуара гипнотизировали любого знатока наслаждений, а студентку из общежития убивали наповал.