Истории СССР

— Это Николай Чудотворец — сказала старушка. — Она разломана, но ты склеишь. Меня ею дочка по голове вдарила так, что икона раскололась. Я перечила ей, не хотела из дома икону убирать. Потом спрятала в дупло, молюсь хожу, когда её дома нет. А выбрасывать иконы, сынок, смертный грех. Можно, на крайний случай, по реке пустить, лицом вверх, чтоб кто-нибудь обрёл. Но реки у нас близко нету. Так я в дупло спрятала. А теперь смерть на пороге топчется — пропадёт икона. А меня ею мамашенька с папашенькой благословляли.

— Спасибо, бабушка. Вот денежку возьмите на гостинец.

— Что ты, что ты, милок. Угомонись. Помолись за меня пред иконкой. Вот и спасибо. Спаси Бог! Может там мне и полегче станет, грехи отпустит Господь.

— А как зовут вас, бабушка?

— Прасковья я была от рождения. В честь Параскевы Пятницы. Слышал про такую?

— Нет, бабушка, не слышал.

— Ну, даст Бог, ещё услышишь. Проповедовала она Христа, а ей антихристы голову отрубили. Ступай с Богом! Ангела-хранителя во всех путях твоих!

Икона оказалась дивного северного письма, на золоте, слегка облетевшем от времени и от сырости дупла. Святитель (оплечный) в красно-кирпичном одеянии, украшенном крестами в окружиях. Лик сильно попорчен, но благородства и доброты не утратил. Тонкие, филигранные волосы бороды с проседью сохранились хорошо. Предстоящая Божия Матерь воздела к Святителю руки из-под синего амофора с киноварным подкладом, а предстоящий с другой стороны, Святой Благоверный князь Александр Невский пребывал на отколотой части, шириной сантиметра три-четыре. Я приложился к иконе, тщательно завернул её в тряпицы и спрятал, до поры до времени под кровать, хитроумно привязав к панцирной сетке снизу. Жила эта икона у меня долго, слушала мои прошения и прощения, пока в 1985 году я не подарил её на сорокалетие своему московскому другу Никитке. Праздновали праздник в ресторане открывшегося Международного Торгового Центра и я, не афишируя, положил икону на стол с другими подарками. Постеснялся про икону прилюдно говорить. Не принято ещё было обнажать свою веру. Все вручали свои подарки с тостами и пояснениями. Сказал своё слово Олег Янковский. Арина Полянская подарила прекрасный рисунок пятилетнего юбиляра и «лавровый веночек» победителю из художественного стекла. Потом, лет через десять, оказавшись у друга Никитки дома на Патриарших прудах, я увидел подаренную мною икону на стене его новой квартиры. Она сверкала отреставрированными, чистыми красками. Трещины как не бывало.

— Нравится?! — спросил меня друг.

— Главное, чтобы тебе нравилась. Помяни Господи, души усопших рабов твоих, Прасковьи…

Жена моего нового Ленфильмовского друга Лёни Наумова, с которым мы познакомились на «Виринее», была очень хозяйственной и зазвала нас в Печоры, на Чудское озеро. Там по её сведениям произрастали лучшие в мире Нежинские огурчики и лакомки закупали их вёдрами для соления. Собрались мы быстро и к утру вышли из поезда на пустынной железнодорожной станции. Несмотря на ранний час, к поезду собиралось местное население торговать снедью. Добрая женщина Катя, узнав нашу цель, предложила нам комнату и сеновал для постоя в своём доме. Шли мы по пустынным, тихим улочкам уютного провинциального городка под гомон галок и крики петухов, как вдруг небеса, как гром, разразил низкий, бархатный все наполняющий звон колокола. Мы даже присели от неожиданности.

— Монахи проснулись, Бога зовут! — перекрестилась Катерина.

За поворотом засверкали золотом маковки церквей и показалась белокаменная монастырская стена. Редкие старушки, опрятно одетые, в тёмных в горошек платочках семенили на службу. Мы расположились у хозяйки, попили чайку и заспешили в монастырь. Дом Екатерины находился рядом с его высоченными стенами, спускавшимися в овраг. От главных врат мощёная дорога вела вниз к уютной площади, где и красовались церкви и звонница. По преданию Иван Грозный, заподозрив настоятеля Алипия в измене, отрубил ему голову и она покатилась по этой дороге прямо до пещер. Отсюда виднелся монастырский двор с высоченными, аккуратно сложенными, заострёнными вверху, поленницами дров. Прямо в горе был обустроен вход в пещеры, где монахи хоронили своих братьев, почивших в Бозе. Молодой монах провел нас по пещерам, рассказывая о праведниках. Жёлто-полосатые песчаные стены пещер сохраняли постоянную температуру и святоотеческий дух. Вдалеке, в пещерной церкви слышались женские рыдания, вырывающиеся у молящихся во время отчитки от бесов. Старушки-богомолки поднимались на коленках на Святую горку, где находился молельный камень и цвёл монастырский сад. Под деревьями стояли пчелиные ульи, в которые пчёлы собирали для монахов мёд. В маленькой, тесной, но сказочно-уютной нижней Успенской церкви совершалась Литургия. Сдержанный, проникновенный хор монахов пел молитвы. Сквозь мерцание свечей виднелась Чудотворная икона Успения Божией матери. Из верхнего храма в честь Архангела Михаила эхом доносились прошения монахов:

— Господи, помилуй!

Так я узнал Псково-Печерскую обитель, место, куда является Святый Дух. На прощание наша хозяйка Екатерина подарила мне маленький образок Николая Чудотворца, написанный в технике миниатюры. Я долго носил его под сердцем, пока 20 августа 1976 года, на съёмочной площадке «Сибириады» не узнал неожиданно о дне рождения Андрея Кончаловского — режиссёра фильма. В порыве всеобщей любви и радости и от чистого сердца, я преподнёс ему этот образок с наилучшими пожеланиями.

Посещая свои родные места в Опочке, откуда родом была моя бабушка Аня и откуда её сестра Наташа ушла в монастырь в Пюхтицы и в постриге стала Матрёной, я часто заезжал в Святогорский монастырь на могилу Александра Сергеевича Пушкина. В те годы места эти стояли одинокими и нетронутыми, как во сне. В Острове и Пскове православные святыни лежали в руинах и запустении. Редкие патриоты тихо били в набат и стучались в Райкомовские двери с просьбами о помощи в восстановлении храмов и монастырей. На этих перекрёстках судьбы я однажды повстречался с Савелием Ямщиковым и показал ему свои находки.

— Только не продавай, только не продавай — звучат в ушах его заклинания. Савелий был не дурак выпить и беседы складывались легко и просто за бутылочкой Московской с огурцом и варёным яичком. Божия Матерь «Троеручица», отмеченная Савелием среди моих находок на Псковской земле, и теперь пребывает у меня в Красном углу и слушает мои молитвы.

В 1971 на экраны вышел фильм Андрея Таковского и Андрея Михалкова-Кончаловского — «Андрей Рублёв». Народ советский, безбожный встретил фильм с прохладцей. Я же был вне себя от восторга. Мало того, что сам по себе фильм прекрасен. Идея и сценарий — гениальны. Так ещё моя любимая тема. Но самое поразительное состояло в том, что готовясь к поступлению в мастерскую Григория Козинцева на высшие режиссёрские курсы, я уже несколько лет по его благословению разрабатывал эту тему. Выглядело в моём представлении всё по — другому, в полюбившейся мне манере Сергея Параджанова, где в финале появляется из размытого пятна облака, размытый, еле угадываемый в облаке, образ Божией Матери «Владимирской». Я был поражён и тому, что слушая мои замыслы и зная о съёмках Тарковского, Григорий Михайлович ни разу не обмолвился, ни словом. Я бросился в Москву, в Третьяковку, к Рублёвской Троице, в Троице-Сергиеву лавру, в Суздаль, Владимир, в Андронников монастырь.

Была зима, февраль. Мороз стоял под тридцать. У меня демисезонное пальто. Но канадское. Ондатровая шапка-ушанка. И длинный шерстяной рыжий шарф. На ногах бежевые ботиночки из свиной кожи типа Плейбой. Дольше десяти минут на морозе находиться было не возможно. Я двигался перебежками — от одного тёплого угла — к другому. Добежав до тёплого угла я воспринимал свет лампад, как жаркое солнце Иерусалима. Троица Рублёва источала со своим Божественным светом потоки небесного тепла. У мощей Сергия Радонежского в лавре меня обжигал огонь праведника. По Владимиру я передвигался бегом марафонца и, добежав до Успенского собора, упал без чувств. То ли от мороза, то ли от бессилия, то ли от восторга при виде Рублёвских фресок. До Спаса на Нерли я в тот раз не добрался. Но чудо случилось. Я сел в такси, чтобы ехать в Суздаль, с тремя попутчиками, в складчину. Слово за слово, не удержался я и спросил у попутчиков, нет ли у кого из их знакомых икон для продажи. Как бы на память о приезде в их места. Оказалось, что у одной тёти сосед продаёт икону. Старую. Дорогую. Я окаменел. Страсть собирателя меня уже к тому времени поразила сильно. Пришли в конуру хитрожопого алкаша. Про иконы, их ценность, вероломство фарцовщиков, разбазаривающих народные культурные ценности по телеку и радио уже говорили много. Дядя был в этом вопросе подкован. Икону достал из шкафа, завёрнутую в бумагу. Когда он её развернул, у меня затряслись поджилки. Шестнадцатый век. Без сомнений. Параскева, Варвара, Ульяна. Четьи-Минеи. Киноварь амафоров ударила в глаза. Через вековую грязь, потемневшую олифу она сверкала как жар-птица. Почти квадратный размер, липовая доска, двойной ковчег и пропорции шпонок не требовали дополнительных доказательств.