Драконье золото (СИ)

Дорос, вопреки мнению любимой сестры, имел сильный и непреклонный характер. Может быть, Фрона и догадывалась, что брат потакает ей из любви, но молчала. Дорос не знал наверняка, каким она его видит, когда ему приходится заниматься политикой, решать чьи-то судьбы, юлить и обманывать, чтобы добиться своего. Лицемерие и цинизм для королей — обычное дело, без них, как и без сдержанности и терпения, невозможно выжить, нося корону. Если бы принц узнал, что Фрона презирает эту его часть, он не смог бы продолжать жить как прежде. Поддержка и опора в лице сестры — то, чем он действительно дорожил. Спрашивать сестру напрямую он боялся, ему вполне хватало похвалы отца — неосознанно острой и чуждой мироощущению наследника.

— Ты становишься расчетливее, — улыбался отец, смотря вслед одурманенному сладкой речью Дороса послу соседского короля. — Ты поступил очень умно.

Сын короля молчал. Посол — молодой красивый мужчина — понравился ему, Доросу захотелось большего, а не просто одинаково вожделеющих взглядов. Но если бы он позволил себе слабость, соглашение имело бы для них меньше плюсов. Жертвенность во имя королевства — самый сложный урок, который пришлось усвоить Доросу. Ночами он глотал слезы, позволяя жалости к себе выбраться наружу только сейчас, в темноте и одиночестве, а не завтра не смочь связать и двух слов. Силы прятать все чувства глубоко внутрь не хватало, и Дорос искал пример поведения у отца. Король был холодным с подданными, визирями, послами, четко ограничивая их от себя, не позволяя даже тени гнева коснуться его лица. Но у отца была его женщина: мать Дороса и Фроны губкой впитывала все чувства супруга, когда они оставались вместе без пристальных взглядов заискивающей свиты. Но у Дороса не было любовницы, от которой он бы ничего не скрывал. И, с тяжелым сердцем, юноша понимал — его нездоровая страсть к мужчинам ставила крест на возможности найти такую же родную душу. Принц эгоистично не хотел отпускать от себя сестру, которая видела в нем человека, а не будущего правителя.

Фрона единственная, кто принимал его любым — слабым, злым, усталым, отец же требовал от него силы и благоразумия. Но не всё Дорос мог рассказать сестре. Что скрывать, он больше всего боялся увидеть осуждение и презрение в её глазах. С каждым годом он становился осторожнее, разговаривая с принцессой. Иногда этого требовал отец, иногда обстоятельства, иногда страх. А чаще всего это было слепое желание защитить сестру от самого себя — Дорос чувствовал, как медленно менялся под натиском ответственности, которую возлагала на него тень будущей короны. И как же теперь, в этой просторной золотой птичьей клетке, ему не хватало веселого и высокомерного смеха сестры, он столько хотел ей рассказать, пусть она даже потом осудит.

— Я хочу его, — сказал бы он, утыкаясь в ее оголенное плечо. Фрона перестанет распутывать косы и замрет, ожидая продолжения. — Я хочу своего врага.

Что бы она тогда ответила?

— Так иди и бери его, пока он не нашел новую жертву!

Или:

— Он угроза нашему королевству! Дорос, ты должен…

Фрону нельзя предугадать. А без неё — тяжело. Ему было бы легче, если бы сестра высказала свое мнение, пусть даже отличное от его, разнящееся с внутренним чувством «правильности», основанное не на фактах и логике, а на чистой женской интуиции. Но сейчас он один на один с недостойными желаниями и страхами. Изменить своим клятвам и поддаться соблазну? Нет! Нельзя, он не может! Отец, Фрона, королевство. Он не должен быть слабым. Этот жалкий слуга дракона играет им, просто играет. Улыбки, взгляды, намеки — игра. Дорос тоже так умеет, в его силах поменять правила и заставить Хильда бегать за ним как пёс. Или это всего лишь иллюзия? Он сможет склонить слугу дракона на свою сторону, как делал это с визирями и послами, как подчинял себе слуг одним только взглядом. Дорос знал, как нужно было посмотреть на мужчину, грешного в той же мере, что и он, чтобы тот отдал свою честь ради принца.

А если бы в замке были ещё люди, что бы было тогда?

Да, это виновато одиночество. Хильд пользуется этим. Дорос улыбнулся огню в камине, — мужчина умеет манипулировать людьми не хуже любого опытного правителя.

Почему Хильд служит дракону? В чем его выгода? Почему он пропадает так надолго и никогда не появляется вместе со своим хозяином? Как так получается, что от него пахнет огнем, а сам он порой смотрит так, как это делают старики и наставники? Слишком много вопросов, на которые нельзя найти ответов, даже есть перерыть всю библиотеку королевского замка. Можно попробовать решить их с помощью пыльных фолиантов драконьих закромов, но что-то подсказывало, что ответы можно получить только от самого Хильда.

Принц заметно вздрогнул, когда в дверь его покоев постучали. В личности гостя сомневаться не приходилось, поэтому Дорос, повинуюсь едкой обиде, не стал реагировать сразу. Собака, сидящая подле кровати, почувствовала нежелание своего хозяина встречаться с гостем и чуть слышно зарычала, оскалив зубы. Стук повторился, теперь уже более настойчивый. Вздохнув, он поднялся с постели, отогнав от ног назойливую Булочку, и поспешил отворить дверь. В противном случае, единственный человек этого замка мог себе позволить войти и без приглашения — Дорос был всего лишь пленником, пусть и коронованным.

Хильд выглядел уставшим, но привычно учтивым. Приветственный кивок, и он прошел в комнату. Мужчина мельком огляделся, задержался взглядом на разобранной постели, отошел к софе и замер словно в нерешительности, можно ли ему присесть. Это насторожило принца, нервы которого были натянуты до предела.

— Чем обязан? — холодно спросил Дорос, глядя в сторону.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Высочество?

Принц фыркнул и вернулся в постель. Стоять в одной ночной сорочке перед мужчиной было неприятно, хоть тот и не смотрел на принца, а куда-то поверх его головы.

— Если ты… Вы пришли только ради этого вопроса, можете уходить.

Хильд, конечно, уходить не собирался. Дерзость мальчишки его разозлила, однако подавив накатывающее чувство гнева, он заметил, что с пленником что-то не так. Слишком хмурое лицо — даже в подземелье принц был веселее. Хильд не хотел причинять лишних неудобств своему пленнику и готов был уступить.

— Чего ты ждешь? — Дорос не смог побороть разыгравшееся чувство несправедливости. Принц вновь вскочил на ноги и, в несколько шагов оказавшись рядом с Хильдом, схватил его за ворот рубашки, потянув на себя, не обращая внимания на то, что мужчина был гораздо больше и выше его самого. — Что?! Что тебе надо? Что этой ящерице от меня нужно? Что с моими родными?! Зачем всё это?! Почему я все еще здесь?

Сказав это, Дорос понял, что совершил ошибку. Он дал Хильду ещё одну ниточку, за которую он может дернуть в нужный момент, чтобы окончательно унизить его. Дракон нахмурился, заметив, как злость в глазах принца меняется на страх. Мысленно выругавшись, мужчина схватил Дороса за руки и без труда разжал, мальчишка не сопротивлялся, покорно отступая назад. «Я дал тебе слишком много времени на раздумья, моя ошибка…» — Бадахильдис еле сдержал рык и досадно поморщился. Люди были склонны к поспешным выводам, стараясь за свой короткий век найти как можно больше проблем и их решений. Молодость же отличалась крайним максимализмом, который проявился у принца столь запоздало.

— Я хочу спать, — Дороса трясло. Ему редко приходилось злиться, а в такой обстановке это было опасно вдвойне. Юноша не знал, как ему поступить, и не мог предугадать даже собственные действия во время приступов ярости. Что же ему теперь делать? Слуга дракона ни о чем ему не скажет, и выбраться он отсюда сам не сможет. Ещё эта слабость при одном только взгляде врага. Он не вынесет долго. Он уже сейчас готов сдаться.

Хильд знал, что оставлять в таком состоянии принца не стоит, но усталость и раздражение на несносного мальчишку взяли вверх. Пожелав приятной ночи, дракон выскочил в коридор. Если бы не амулет, если бы не этот договор, он бы сейчас беззаботно летал в облаках или придавался утехам с любовниками или любовницами. Да сотни бессмысленных и приятных дел были у вечного! Сейчас же он стоял на пороге войны. Причем война имела не две стороны, а как противный сорняк пустила десятки отростков. Арвил с его жаждой власти, Филандер, ещё не знающий о намерениях соседа, племянник, удачно попавший в центр бури, угроза самому Хранителю, подорванное доверие жрецов и сородичей, которые сохранили остатки разума. Это если не считать падальщиков, выжидающих в норах пока опасные хищники перегрызут себе глотки. В такое Бадахильдис ещё не ввязывался. Ему и забот о своем одичавшем народе хватало. Вместо того, чтобы отлавливать диких, а от того мелких и слабых дракончиков и заточать их в пещерах сна, которые бы погружали их в поток магии драконов, медленно стирая из физического мира, ему приходилось нянчиться со вздорным мальчишкой. Дорос с мастерством матери драконьего гнезда играл на нервах Хильда, с переменным успехом прикидываясь то белой овечкой, то ощетинившимся волком.