Девяносто девять (СИ)

Алисия посмотрела на нее холодными глазами.

— Когда морской лев получит сообщение, охота будет окончена. Я со своими людьми уйду в океан, на острова.

— Сука! — закричал вдруг Беллами. — Чертова сука!

Землянин ударил его ногой, и он затих, свернувшись в комок на холодном полу. Элайза глубоко вдохнула и выдохнула.

— Решай, Элайза из небесных людей, — произнесла Алисия. — Теперь, когда между нами не осталось нерешенных вопросов, ты можешь присоединиться ко мне и стать тринадцатым кланом. Или… — она на мгновение запнулась. — Или ты можешь остаться здесь, но тогда жизнь небесных не продлится долго. Ты видела, что происходит за баррикадой. Счет идет на дни.

Она не верила своим ушам. Эта сволочь и впрямь предлагает ей присоединиться? После того, что она сделала? После того, что она сказала ранее?

— Не делай этого, — вырвалось у Элайзы. — Пожалуйста, не делай этого. Мы можем найти другой способ. Мы можем объединиться в войне против морских, но, пожалуйста, не отдавай им моих людей.

Перед ее глазами пеленой встало услышанное раньше: «на следующий день он прислал мне ее обратно». Отец, который убил собственную дочь чтобы наказать ее за непокорность… Что он сделает с теми, кто не является частью его семьи?

— Прости, Элайза, — произнесла Алисия. — Но я уже это сделала. Вчера первая партия пленных была отправлена морскому льву как доказательство моих намерений. Он не увидел среди них тех, кто больше всех был ему нужен, и именно поэтому начал охоту. Но дело сделано. Осталось только твое решение: пойдешь ли ты со мной или предпочтешь умереть.

Еще вчера. Еще вчера.

Показывая ей Люмен, она знала, что пленники уже у морского народа.

Разговаривая с ней у баррикады, она уже знала.

Поднимаясь на вышку и придерживая ее от падения, она знала.

Знала.

— Где моя мать? — выдохнула Элайза. Все ее тело наполнилось холодом и отчаянно болело. — Куда ты дела мою мать?

И по молчанию Алисии поняла, куда.

— Ты отправила ее вместе с остальными пленными. Чтобы окончательно лишить меня права выбора.

— Salus populi suprema lex, — произнесла Алисия. — Благо народа — высший закон.

Элайза сделала шаг, другой и бросилась на нее, вытягивая вперед руки и истошно крича.

Но добежать ей не дали.

Все было кончено. Она проиграла.

========== Глава 13. Tredecem ==========

— Оставьте ее, — велела Алисия. — Небесные люди сделали свой выбор. Мы уходим.

Трое воинов окружили ее и подняли на руки, отчего раненая нога немного согнулась, причиняя почти невыносимую боль. Но еще больнее было смотреть на раздавленную Элайзу: то, как она лежала на полу, прижатая коленом Индры, то, как она смотрела исподлобья — яростно, с ненавистью, все это было ужасно, но решение было принято, а Алисия не привыкла легко отказываться от своих решений.

Они спустились в подземку и пошли по рельсам — впереди дозорные, после — воины, несущие Алисию, следом — все остальные.

Случись все это пять лет назад, она бы попросила уколоть себе обезболивающее, но теперь каждая ампула была на вес золота, и она не могла позволить потратить ее на себя.

Командующая… Вот к чему все пришло. «Ты хочешь стать теткой со стальными яйцами? — спрашивала ее Офелия, когда все только начиналось. — Почему бы не уступить эту роль тем, у кого яйца есть физиологически?»

Но уступать было некому: она не видела среди своих людей тех, кто смог бы с честью нести вместо нее этот груз, она не видела тех, перед кем согласились бы склониться остальные. Возможно, именно поэтому все закончилось так ужасно, так грустно.

Офелия была умна — едва ли кто-нибудь смог бы в этом усомниться. Но будь она менее чувствительна, она никогда бы не отправилась мириться с отцом, она бы понимала, чем скорее всего это закончится, и тогда она…

«Осталась бы жива».

Об этом было думать труднее всего. Не то чтобы Алисия винила себя в ее смерти — у нее хватало здравого смысла на то, чтобы понимать предел собственных возможностей. Но это «тогда бы», это «если бы» преследовало ее до сих пор.

— Командующая, мы приближаемся к поверхности, — услышала она, выныривая из собственных мыслей. — Прикажете двигаться дальше?

Черт бы побрал проектировщиков Лос-Анджелесского метро! Если бы они сделали его подземкой полностью, это очень упростило бы жизнь Люмена. Но увы — всего лишь две ветки тянулись под землей и были полностью защищены от вторжения мертвецов, а остальные пришлось укреплять, выстраивая ненадежные стены и каждый день теряя людей.

Это было грандиозное строительство: ежедневно сотни мужчин и женщин выходили на работу и возводили стены по обе стороны от рельсов. Их охраняли воины, но порой мертвецы прорывались и кладбище Люмена расширялось от все новых и новых могил.

Элайза была права, когда сказала, что Алисия помнит каждого погибшего. Это и впрямь было так: до сих пор, стоило закрыть глаза, она видела каждое лицо, каждое имя, навечно высеченное на памятной стелле Люмена.

«Они погибли ради того, чтобы мы жили».

Там же, среди сотен имен, были имена ее матери, ее отчима, ее брата. Тех, кто погиб в первый год, тех, кто не успел научиться выживать. Но и они своими смертями приблизили мир. Потому что с каждым погибшим остальные становились сильнее.

Правильно ли она поступила, отправив мать Элайзы морскому льву? Она прекрасно понимала, что скорее всего доктор Эбигейл Гриффин не будет казнена: в новом мире каждый врач был на вес золота, а Салазар не из тех, кто разбрасывается ресурсами. Это было ее страховкой: на случай если Элайза откажется отдавать остальных. Тогда бы Алисия предложила ей вместе идти войной на морского льва, чтобы освободить пленных.

Но сложилось иначе. Кто бы мог подумать, что все будет так просто, и Блейк с Коллинзом сами придут в ее руки? Если бы она знала, если бы она только знала…

Ее вынесли на поверхность, и в глаза ударил мягкий свет закатного солнца.

— Командующая, разрешите отправить вперед гонцов, чтобы лекари были готовы к вашему прибытию?

— Да, Густус. Сделай это.

Она порой сама не могла понять, откуда все это взялось: и воины, и лекари, и слова-хлысты на латинском, мертвом языке. Как будто все не сговариваясь решили: новый мир будет построен с самого начала, с основ. И вспомнили эти основы.

«Я видела это в моих снах, — подумала Алисия, привыкшая говорить себе правду. — Все это снилось мне ночами: и доспехи воинов, и великие сражения, и даже боевой раскрас, который я стала наносить на собственное лицо. Как будто все это уже было со мной, когда-то очень давно, может быть, в другой жизни».

Когда Элайза назвала ее Лексой, это было словно отражением одного из снов. Она не призналась в том, что не первый раз слышала это имя. «Командующая Лекса». «Хеда». Так ее называли во сне. Это то, кем она была. И это то, кем она себя сделала.

Впервые увидев перед собой Элайзу, она удивилась: девчонка отчаянно была похожа на светловолосую воительницу, сражающуюся с ней ночами. Эта была старше той, и черты лица были грубее, и скулы чуть более острые, но узнать ее все равно не составляло труда.

Как ее звали там? Во сне? Почему-то вместо имени в голову приходило только «Ванхеда». Что это означало? И означало ли это что-либо вообще?

Алисия не знала. Но она знала другое: что бы там ни было в этих снах, она больше не позволит себе принимать решения сердцем. Командующая должна быть жестокой, иначе это не командующая. И новый мир, который она построит, будет ее наследием.

Decernere eum et semini.

Пусть рассудят потомки.

***

Если бы кто-нибудь спросил Индру, нравится ли ей решение командующей, она бы искренне удивилась такому вопросу. Какая разница, нравится или нет? Приказ получен и его нужно выполнить, только и всего.

Когда-то давно, в прошлой жизни, она преподавала философию в Калифорнийском университете. Рассказывая о войнах, часто приводила студентам слова Адама Смита: «Чтобы научить людей любить справедливость, надо показать им результат несправедливости».