Хороший, плохой, Рамси (СИ)

– Это звучит почти как раскаяние, – ему показалось, или в голосе Джона действительно слабо промелькнуло что-то, чего тот не хотел бы показывать? Но Рамси все равно покачал головой.

– Нет, Джон Сноу. Я не раскаиваюсь в том, что делал. Я такой, какой есть, и мне нравилось все это, – он смотрел на Джона открыто и прямо, расправив плечи, со связанными за спиной руками и упавшей на щеку длинной сухой прядью. Джон глядел в ответ немного печально, снова пересев и сложив руки между бедер.

– Тогда ты знаешь, что тебя ждет за это, – наконец сказал он с какой-то жалостью, но не к Рамси, а к чему-то еще. И хотя Рамси понятия не имел, о чем не сказанном и не сделанном жалел Джон, он все равно ухмыльнулся краем рта.

– Мы ведь оба знаем, как глупо это звучит, да? – а вот и началась та игра, в которую Джон сам себя загнал.

– Почему? – Джона видимо задела эта легкомысленная интонация, но его тон остался сдержанным.

– Ну, мы сейчас в лабораториях, полных вольных, и ты говоришь мне, что убьешь меня за две даже не отнятые жизни, – Рамси усмехнулся, опуская взгляд.

– Я тебя не понимаю, – Джон вопросительно наклонил голову.

– Ты знаешь, что о них говорят, – тихо сказал Рамси, шевеля пальцами в теплых носках.

– И что же? – тон Джона продолжал быть спокойным и холодным.

– Ты знаешь, скольких людей они убили, Джон Сноу, – Рамси поднял глаза. – Или ты думаешь, что они делали это по строгой надобности, пристойно отвернувшись? И насиловали тоже по надобности, вынимая и каясь?

– Ты говоришь о том, что они убивают тех, кто незаконно проникает на их территорию? – Джон удивленно приподнял бровь. – Да, это не всем нравится, но они добились этого права законодательно. А их… брачные обряды не выходят за пределы общин и остаются их делом. А даже если что-то где-то и происходит, то те вольные, которых я знаю… – Джон вдруг сбился, поймав себя на неудачной формулировке, – далеко не все вольные такие.

– Далеко не все? – въедливо спросил Рамси.

– Даже если среди них и есть те, кто нарушал закон, – уклончиво ответил Джон, – я не могу судить их так же, как и тебя, в любом случае. Они… простые люди, живущие в простом мире, со своими традициями и обычаями. И хотя, конечно, я не буду спорить с тем, что закон един для всех, мне сложно применять к ним те же мерки, что и к людям, выросшим и воспитанным в более… цивилизованном обществе. Я не уверен, что имею на это право, – Джон выглядел удовлетворенным своим ответом. Рамси откинул мешавшую прядь резким движением головы и спросил его прямо:

– Но дело ведь не в этом, Джон Сноу? Ты достаточно умен, чтобы отделить зерна от плевел и плохих детей от хороших. И ничего не мешает тебе справедливо судить только тех, кто на самом деле преступал закон, так ведь?

– Так. Кроме того, что я только что…

– Кроме того, что если ты будешь судить хоть одного из вольных – тебе придется судить их всех. И будет еще одна бойня. А ты не можешь позволить себе терять старых людей и новых союзников, поэтому приходится мириться с какими-то вещами. Закрывать глаза на какие-то вещи. Не хотеть знать о них.

– Они просто люди, – но Джона не так просто было свернуть с болезненной для него темы. – И их судят все, кому не лень, и смотрят они всегда не так, и человеческим мясом торгуют в своих общинах, и упырей у себя разводят и спят с ними, и колдовские ритуалы проводят, кровь пьют еще во время них. Ты предлагаешь мне и за это их судить? Ты только что признался в том, что делал, и это не то же самое, что слухи и сплетни.

– То есть разница в том, есть признание или нет? Не в самом преступлении, так? – Рамси смотрел на Джона пристально, чуть наклонившись вперед. Один шанс, один разговор, и Джон увязал в нем все глубже.

– Я сказал тебе, в чем разница. Ты меня не слушаешь…

– Нет. Нет, Джон Сноу, я очень внимательно тебя слушаю и слушал все это время. И ты, я знаю, честный парень, честный аж до того, что тошно. Но сейчас ты мне врешь. Прекрати это делать. Имей храбрость посмотреть мне в глаза и сказать правду, раз уж ты собираешься меня пристрелить. Ты судишь меня, потому что я один против них всех.

Речь Рамси была отрывистой и прямой. Джон посмотрел на него молча еще немного и вдруг устало потер переносицу, зажмурившись. Когда он открыл глаза, его веки показались Рамси еще более припухшими.

– Мне и правда не нравится это все, Рамси, – негромко сказал Джон, первый раз за весь разговор назвав его по имени. – Какие-то вещи, люди, которые делают эти вещи, и то, что я не знаю о чем-то – или знаю. И когда я слушаю тебя, мне кажется, в твоих словах есть доля правды. Не во всех, конечно, но в тех, которые касаются моих отстраненности от ситуации и, возможно, излишней снисходительности. Я стараюсь не судить людей, а если и судить – то по их поступкам. Но, может быть, мне действительно стоит уделять каким-то поступкам больше внимания. Не только твоим, – он говорил все равно не так, как будто собирался передумать и даже допускал такую возможность, но это было неважно.

– Подожди, ты что, думаешь, я осуждаю тебя, Джон Сноу? – Рамси приподнял толстую бровь, снова откидываясь назад. – Нет. Нет, я понимаю тебя, отлично понимаю. Ты стреляешь меня и этим избавляешься от фактора потенциальной угрозы, получаешь показательную поддержку и улучшаешь дисциплину. Меня-то некому защитить, Джон Сноу, а ты действительно умный, вот в чем дело. И я согласен с тобой. Знаешь, – он закинул ногу на ногу так естественно, как будто его руки не были связаны, – я бы тоже на твоем месте не связывался с такой семьей, как у вольного народа. И никогда бы не взял вольную себе в девочки. Но мы все равно должны работать с кем-то и стрелять кого-то. Этот кто-то всегда должен быть. Вчера – они, сегодня – я, и мне нечего жаловаться. Так что не думай, что я тебя отговариваю или вроде того. Я соглашаюсь с тобой и не боюсь смерти – просто хочу, чтобы ты перестал врать мне обо всем этом.

Рамси думал, что Джон скажет хоть что-нибудь в ответ на это, но тот молчал, просто и нечитаемо глядя на него.

– Все в порядке, у всех свои первопричины это делать, Джон. И свои цели, – невозмутимо продолжил Рамси. – У тебя, у меня, у Мелисандры. Но, так или иначе, мы все должны делать то, что должны. Так или иначе, мы все оказываемся здесь, напротив того, на чью жизнь по той или иной причине приобрели свое право, считаешь ли ты, есть оно у тебя или нет у меня, все равно.

– Причем здесь Мелисандра? – наконец отрывисто спросил Джон. – Если хочешь ее сюда тоже впутать, то я не буду скрываться. Она допрашивала Джейни Пуль по моей просьбе и только по моей.

– Ты знаешь, о чем я, – Рамси скривил рот.

“Осталось совсем немного, Джон Сноу”.

– Понятия не имею, – жестко отрезал Джон.

– Об этом тоже предпочел забыть? – если в голосе Рамси и была поддевка, то очень нежная. – Или отнятая ей жизнь не идет в счет против спасенных? В таком случае я тоже буду вынужден подать апелляцию, учитывая, скольких гражданских спасают воспитанные по моим образцам солдаты, – он мягко, слабо улыбнулся, глядя на Джона.

– Ты о Ширен? Не знал, что ты знаешь, – но Джон только пожал плечами. – Да, я не могу сказать, что одобряю решение Мелисандры, но и не могу сказать, что имею право одобрять его или нет. Она была поставлена перед выбором, и любое принятое ей решение можно было бы назвать неверным. Но это был именно тот случай, когда жизнь за жизнь, в мою пользу или нет.

– Жизнь за жизнь? Какое, однако, забавное словосочетание ты выбрал, – усмехнулся Рамси.

– Ты считаешь это смешным? – в голосе Джона скользнули металлические нотки.

– Забавным, – спокойно поправил его Рамси. – Просто не ожидал от тебя такой жестокой иронии, Джон Сноу.

– О чем ты?

– О том, чем Мелисандра оплатила твою жизнь, разумеется, – уклончиво ответил Рамси. – И о том, как удивительно спокойно ты продолжаешь судить меня, зная об этом.

– Ширен умирала, – у Джона даже самую малость порозовели скулы. – Да, я знаю, что я был уже мертв, но она тоже умирала. Нельзя было спасти нас обоих, времени хватило бы только на одного, и Мелисандре пришлось выбирать…