Хороший, плохой, Рамси (СИ)

– Если тебя беспокоит, что будет сложно себя контролировать, можешь кончить на грудь или лицо, как захочешь, – Рамси дергает плечом. Голос у него хриплый. – Мне похер. Со мной и не такое делали.

– Что с тобой делали? – машинально спрашивает Джон. Его голову слегка ведет, и он все еще чувствует себя очень злым.

– Не ищи мне оправданий, Джон Сноу, – усмехается Рамси повтором слов, которых Джон уже не помнит. – Давай лучше закончим. Я буду с тобой, – он вытягивает свой широкий, как у собаки, язык, и принимается медленно, снизу вверх лизать натянутую уздечку. Остро и болезненно.

Джон сдержанно выдыхает. Правая бровь слегка подергивается, и под кожей у него расходится нетерпимый жар от напряжения. Он рывком сует пистолет в кобуру и кладет руку на член, снова придерживая Рамси за лоб. Пальцы быстро и скользко от слюны гоняют шкурку, Рамси наглаживает языком уздечку – и то и дело внахлест захватывает всю головку. Джон вздрагивает несколько раз, больно закусив губу, больно зажав кожу над бровью и неотрывно смотря в спокойные маленькие глаза. Он спускает Рамси в рот и на лицо, и теплая сперма течет по его жирным губам, сочным подтеком виснет на прыщавому носу, попадает на щеку и лоб, капает с брови. Джон смаргивает, продолжая гладить свой член и вдруг чувствуя себя очень легко. Как будто в голову резко ударило сладким хмелем, и какая-то тугая, жесткая стяжка поперек горла наконец отпустила, давая вдохнуть. Джон знает, что это только на время – гормоны успокоятся, и тягучая расслабленность организма скоро уйдет. Глухая ярость снова вернется позже. Но в чем-то Рамси все-таки был прав. Сейчас – Джону много лучше, чем каждый из долгих дней двух последних месяцев.

Рамси пока запрокидывает голову и облизывается, глотает, садясь на колени, и крепко жмурит левый глаз – его короткие ресницы слиплись от натекшей с брови спермы. Джон глубоко дышит и протягивает руку, с нажимом вытирая его веко. Обтирает палец о бедро, слюнит немного и убирает оставшееся.

– Спасибо, Джон Сноу, – Рамси открывает слегка покрасневший глаз и часто моргает.

Он сидит на коленях послушно и тихо, со своим обычным невозмутимым лицом, не говоря ничего больше, и только его твердый и чуть влажный на приоткрытой головке член то и дело подрагивает, плотно прижимаясь к животу и слепляя волосы выступающей смазкой.

Джон так же молча и бездумно смотрит на Рамси в ответ, оставшись сидеть на краю кровати, только подтянув кальсоны и сложив руки между бедер. Он еще чувствует остаточное тепло злого сношения – он мог бы выбрать другое слово, но не стал бы – и то, как мягкий член продолжает сладко подтекать в теплую ткань. Но это почему-то тоже успокаивает – без неуместного смущения, – а Джону совсем не помешает успокоиться.

Джон не помнит, чтобы злился так когда-либо раньше. Он привык тщательно обдумывать свои слова и чужие поступки вместо того, чтобы сдерживать крик. Унимать все раздраженные, саднящие мысли перед тем, как начать разговор. Он не очень уверенно управляется с этим сейчас, когда хочется ударить, ударить, ударить.

Джон не понимает Рамси. Джону нечего сказать Рамси. Джон ничего не чувствует по поводу Рамси, кроме презрения – и непроходящей злости. Он смотрит в умиротворенные маленькие глаза под густыми бровями – и видит остекленевшие, безвольные глаза Джейни Пуль, видит, как она жмурится, и вокруг век собираются морщины перед тем, как она бесшумно закричит, и ее живот скрутит судорогой, когда она согнется, без единого звука брызгая слюной себе на колени. Джон смотрит на мягкий, подрагивающий уголками рот с блестящими розовыми прожилками трещин – и видит искаженный, изуродованный рот Теона Грейджоя, и как будто может пересчитать каждую металлическую коронку, каждый сбитый здоровым кулаком зуб, каждый сколотый край – и смотреть на сочащуюся из рваных десен кровь, когда он кричит. Джон слушает ровное, глубокое дыхание и коротко шмыгнувший нос – и слышит их всех, каждую и каждого, слышит их захлебывающие визги, их слезы, как рвется их кожа и ломается кость. Джона мутит. Он старается понять это – и не понимает.

– Я хочу с тобой сделать… – Рамси вдруг разлепляет подсохшие губы, – я не уверен, что знаю слово для того, чего я хочу, Джон Сноу, – он улыбается краем рта, некрасивый, возбужденный, весь в еще влажной сперме.

– А на что это похоже? – отрывисто спрашивает Джон.

– Это похоже на то, что я хочу трахнуться с тобой, – мягко и нагло говорит Рамси. – Только… как-то по-другому, что ли.

Джон смотрит на него, больше не удивляясь. Губы непроизвольно начинают подрагивать, и правая рука тоже дрожит. Это ужасно. Ужасно, но Джону вдруг резко приходится сдерживать себя, он давится, давится внезапным смехом и никак не может перестать. Истерика. Истерический припадок. Джон дышит чаще, и его рот неестественно кривится, мелко подергиваясь. Рамси смотрит на него не обеспокоенно, но очень внимательно, натянуто улыбнувшись и незаметно напрягая мышцы. Но Джон просто кладет руку ему на темя, запускает пальцы в волосы, гладит его и массирует кожу. Перебирает ломкие пряди, глубоко дыша, как при сухом плаче, нервически натягивает между пальцев – и жестко зажимает, вырывая несколько. И больше не смеется. Джон думает, что может держать так Рамси и попросту ударить его головой о пол между своих ног. И еще раз, и еще, главное – первый раз ударить со всей силой, лучше до сотрясения, чтобы у него нарушилась координация. Джону отвратительно от этой мысли. От самой потребности таким образом выразить свою ярость. От того, что он настолько потерял контроль. Джон отталкивает Рамси, беря себя в руки.

– Уйди, – Джон говорит это почти спокойно, шумно выдыхая носом.

– Развяжешь тогда? – хрипло спрашивает Рамси. С его подбородка так и свисает густая нитка спермы, смешанной со слюной. Джон смотрит на него – на нее – молча и холодно.

Рамси не без труда поднимается, пошатнувшись, и разворачивается. Джон без слов развязывает собственный узел и ослабляет петлю. О боги, а вынуть из нее руки даже слаще, чем Рамси думал. Ремень ложится в высвобожденную ладонь, и Рамси сжимает его, наскоро разминая запястья и плечи. Кровь приливает к затекшим мышцам быстро, хотя на запястьях еще и останутся следы, и лопаткам тоже не помешает немного движения. Но Джон осаждает его:

– Я больше повторять не буду.

И в этот раз Рамси не спорит, решив заняться собой позже; он молча подходит к двери и наклоняется, собирая свои вещи, вдевает ноги в овчинные сапоги. Так все еще поднятый член упирается в полный живот, и головка горячо пульсирует, до сейчас же необходимой потребности хоть в руку взять, но это волнует Рамси не больше, чем настроение Джона. Для всего есть одно лекарство. Рамси не одевается и не оборачивается, просто выходит, аккуратно притворив дверь. Он делает несколько тихих, неудобных шагов по коридору – в паху так и разливается тяжелый жар, – бесшумно опускает вещи у стены, вылезает из сапог и дальше босиком преодолевает расстояние до лестницы. От пальцев его ног слышны только тихие липкие звуки, когда он спускается по ступеням и сворачивает в прихожую.

Здесь на крючках аккуратно развешено и так и не прибрано Джоном то, что нужно Рамси, и он быстро скользит пальцами, перебирая в темноте кожаные ошейники и поводки. Все не то и слишком слабо, только поиграться, но он видел здесь одну штуку… под руку попадается холодная цепь удавки, хорошо знакомая, но сейчас это тоже не пойдет. С Джоном ему нужно кое-что пожестче.

Рамси пробегается пальцами до конца, ничего не найдя, и терпеливо начинает сначала. Возбуждение слегка-слегка сходит, и он отстраненно опускает руку, пару раз крепко подрачивая член. Это неожиданно отдается такой сочной, сводящей вспышкой до самой промежности, что Рамси прикусывает губу, переставая и продолжая искать. Член снова прижимается к животу, сочась смазкой, пальцы торопливо скользят среди шершавых поводков. Ага. Рамси наконец находит то, что ему нужно, чуть выше, чем он помнил. Строгий ошейник, ледяной на ощупь, ложится в его руку, приятно обжигая. Рамси привычно расстегивает звенья, примеряет к своей шее. Слишком свободно, это ясно, и Рамси снимает несколько звеньев вслепую. После еще одной примерки он наконец может застегнуть ошейник над кадыком, кое-как выправив зацепившиеся волосы. На себе это делать не так удобно – шипы вдавливаются в кожу и сразу приходит неприятное ощущение стянутой гортани. Но Рамси только флегматично потягивает внешнее кольцо, чувствуя, как хорошо пережимает глотку острая цепь.