Возвращение под небеса

Меня вдруг обуял гнев, и он же дал мне возможность почувствовать в себе силы сопротивляться. Я хотела жить, как бы там ни было, хотела. И собиралась бороться до самого конца.

В одну секунду внутри меня словно бы взорвался фейерверк.

- Я просто так не сдамся, сволочь!

Я кинулась на Спольникова. Вскинула кулак, с силой ударив его в скулу. Он взвыл, выпуская пистолет из рук. Ударившись об пол, оружие отскочило к комоду. Я попыталась вскочить с пола, чтобы кинуться к двери. Не получилось. С рыком схватив меня за руку, Спольников попытался отбросить меня в сторону, затем, найдя силы, набросился на меня, громко ругаясь. Рёв, мат, крики – всё это какофонией звенело в стенах нашего с родителями дома.

Пытаясь справиться с натиском, пытающегося скрутить мои руки Спольникова, я всеми силами брыкалась. Один удар, второй. Антон ударил меня по лицу, заехал под челюсть. Привкус крови выбил меня из колеи. Борясь за жизнь из последних сил, я каким-то чудом выскользнула из хватки Спольникова и вцепилась ему в волосы.

Бешено вращая глазами и грязно ругаясь, Спольников завыл от боли. Он попытался оттолкнуть мои руки, но я была проворнее. Ударив Антона коленом в живот и на некоторое время обездвижив его этим, я попыталась вскочить на колени и дотянуться до пистолета, но Спольников меня опередил. Он ловко подхватил оружие, повернулся ко мне. Не собираясь давать ему возможности взять меня на мушку, я откатилась в сторону, но не успела ничего сделать.

Прогремел выстрел.

***

Он, этот выстрел, прогремел так громко, что даже сейчас, спустя десять минут после случившегося, у меня до сих пор звенело в ушах. Я украдкой посмотрела на суровое лицо Эдуарда Валентиновича. В этот пятничный вечер Рожков постарел чуть ли не на десять лет: ёжик его седых волос, кажется, стал совсем белоснежным, морщины на лице обострились, а обычно веселый и добрый взгляд теперь казался уж слишком усталым.

«Отнесла книжечки Спольникову, ничего не скажешь», - с досадой подумала я, отворачиваясь.

Скрипнул метал, вспыхнули искры. Мы с Эдуардом Валентиновичем спускались вниз в гремящем лифте – старом, поеденном ржавчиной, с облупленной неровными кусками краской. Сам лифт был открытым, только низкое ограждение из смятой в нескольких местах сетки огибало ребристую квадратную платформу. В лифтовой шахте было холодно, и чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось.

Я склонила голову и зацепилась взглядом за пистолет, спрятанный в кобуру на поясе у Эдуарда Валентиновича. Именно этим пистолетом Рожков пригрозил Дэну Сухонину, спасая меня из потасовки на улице Адвеги, и именно таким пистолетом пятнадцать минут назад Рожков застрелил Спольникова.

Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Почему я почувствовала облегчение при мысли о том, что Антона больше нет?

«Потому что Спольников больше никому и никогда не причинит никакого вреда», - подумала я и вновь припомнила тот момент, когда Рожков выстрелил в Спольникова. Он попал ему в шею.

«Ненавижу тебя, Маша, - шептал Спольников, лёжа на полу моей комнаты, захлебываясь кровью и умирая. - Ненавижу тебя…»

С этими словами Антон и умер. Но теперь-то уже всё. Теперь я хочу быстрее убраться отсюда, из этого проклятого города, и поскорее всё забыть. Я снова подумала о том, что если бы Рожков так вовремя не появился возле порога моего дома, то моя трагичная смерть от рук Спольникова не заставила бы себя ждать.

Но всё, всё. Теперь я должна думать о том, что меня ждёт. А ждёт меня – ух, что. По мне снова поползла липкая нервозность: зацепила, оцарапала, судорогой прошлась по всему телу.

Я снова опустилась в омут мыслей, касающихся предстоящего путешествия до ближайшего населенного пункта, которое мне предстояло совершить в одиночку. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу оказаться убитой головорезом или, например, растерзанной мутантом в первые же полчаса после того, как выберусь за гермодвери Адвеги. Но куда тут без риска-то? Там, под небом, на мёртвых землях вся жизнь сплошной риск. Однако по мне уж лучше колючий риск, чем такая «добрая» безопасность, как здесь, в Адвеге.

Решила, что и раза не обернусь назад. Даже взвешивать всё не буду, насколько всё плохо и опасно и так далее: лучше буду рисковать своей жизнью, пытаясь добраться до ближайшего населенного пункта одной, нежели проведу здесь, в Адвеге, лишнюю минуту. К тому же, у меня и выбора нет.

Спустившись на лифтах вниз, на площадку с решетчатым полом, мы с Рожковым быстрым шагом направились вперёд. Я снова посмотрела на Эдуарда Валентиновича. Он нервничал, и я знала почему: за нами шла погоня. Убийство Спольникова не прошло бесследно. После того, как Рожков застрелил Антона, он только и успел поднять меня на ноги, схватить мой рюкзак и, крепко сжимая меня за руку, бегом увести за собой в сторону лифтов.

До этих самых пор никто ничего не знал о том, что Рожков помогает мне. Когда Эдуард Валентинович убил Спольникова, мы слишком быстро унесли ноги, прежде чем нас успели засечь. Надо сказать, теперь у жителей Адвеги будет куда больше поводов посудачить обо мне, особенно когда обнаружится, что я сбежала. Ведь убитого Антона нашли не где-то там, а у меня дома.

Про Рожкова же никто, к нашему с ним счастью, и слухом не слыхивал. И никто никак уж точно не узнает о том, что он имеет прямое отношение к этой страшной истории. Нет улик и нет свидетелей, так что дело с концом.

Мы подошли к железнодорожным путям. Эдуард Валентинович спустился по маленькой ржавой лесенке к рельсам, а затем подал мне руку. Оказавшись на путях, я огляделась в полутьме огромных, уходящих вдаль тоннелей. У стен и у перегородок пылились ветхие коробки, деревянные ящики, старое техническое оборудование глыбами нависало над неработающими терминалами. Где-то свистел затхлый ветер. Ух, и как же сыро здесь было…

Эти пути, на которые мы спустились, вели прямиком к гермодвери и уже давно не использовались. Мы с Рожковым так быстро шли по ним, что через десять минут у меня уже совсем сбилось дыхание, да и бок болел, сил моих не было как. Останавливаться было нельзя, но и бежать я уже была не в состоянии. Когда замедлила шаг, Эдуард Валентинович посмотрел на меня, выпучив глаза.

- Осталось совсем чуть-чуть, - прохрипел он мне, крепко сжимая мою ладонь в своей. - Не отставай!…

И действительно, уже через минуту впереди я увидела очертания вагонов – зеленых, красных, синих. Где-то чернел уголь, где-то тяжёлыми насыпями лежал песок. Мы бежали вперёд, и я всё таращилась на эти вагоны, ощущая, как по лицу стекает солёный пот, и как кончики вымокших волос щекочут кожу лица.

Рожков резко остановился. Положив одну руку на стену, наклонился и теперь пытался отдышаться. Некоторое время мы молча стояли в промозглой свежести огромного тоннеля, переводя дыхание.

- Маша, - позвал меня Рожков.

Я обернулась. Карие глаза Эдуарда Валентиновича в здешней темноте казались чёрными. Он смотрел на меня, и по его взгляду я всё прекрасно понимала – пора прощаться.

Я выдохнула. Итак, через несколько минут я пойду наружу одна. Совсем одна. В животе всё сжалось в комочек, но я себя одернула. Хватит уже.

- Маша, - сосредоточенно глядя на меня, повторил Рожков. - Слушай меня внимательно. Сейчас, когда выйдешь на поверхность, ты окажешься перед старым рабочим посёлком бывших торфоразработок. Тебе нельзя будет медлить. Пройдешь через поселок, и там за ним, увидишь автомобильную трассу. Она идёт по прямой через лес. Выйдешь на трассу, а там, где-то через три с половиной или четыре километра уже подойдёшь к Тверскому. Всё просто. Главное, иди по дороге и никуда не сворачивай. Город не так далеко, как кажется. - Рожков вздохнул, в очередной раз вытирая вспотевший лоб рукавом светло-голубой спортивной кофты. - Смотри, что дальше… В Тверском тебе нужно будет найти человека, хорошего наёмника, который сможет довести тебя до Москвы. Не вздумай путешествовать одна – погибнешь! Хоть сейчас… Сейчас тебе всё же придется идти до города в одиночку. Главное, помни то, что я тебе сказал: по прямой до Тверского. Будь очень внимательна, нигде не останавливайся и смотри в оба. - Я покивала. Рожков покопался в карманах, доставая что-то оттуда и протягивая мне. - Я дам тебе карту и кое-что ещё… Вот, смотри… У меня есть один Р-тюбик, возьми его себе. Я редко им пользуюсь, а тебе он куда нужнее, чем мне. И вот, ещё возьми мой пистолет… Дай Бог, чтобы он тебе не понадобился, Машенька. Но если ястровые или ещё какая напасть вдруг…. тогда без него тебе придется туго.