Холст, свернутый в трубку

Ну да. Это я жинку свою так называю. Нюх у нее на это дело - если я с кем-нибудь за воротник закладываю. Орать начинает, скотиной меня называет, бывает, поленом огреет. Так что извини...

Я молча нацеживаю текилы из бутылки в стаканы. Выпиваю так же, как он, - залпом опрокидываю в рот противную жидкость и ощущаю, как она закручивается в глотке маленьким водоворотом. Проглатываю автоматически, почти бесчувственно.

- Вот теперь хорошо! - Художник откидывается на спинку с удовлетворенным видом. - Жаль, что здесь нельзя надолго остаться.

Миленько тут у вас. Представляешь, как здорово было бы зависнуть на недельку. А так - тяпнул пару стаканов и бегом домой. Разве это жизнь?

- Ничего не понимаю. - Чувство, поднимающееся в моей душе, нельзя уже назвать любопытством. Скорее, это ужас, вызывающий оцепенение. - Объясните мне, что происходит. Пожалуйста!

- А чо ты можешь понимать? - Бородач перевешивается через стол, дышит на меня перегаром и чесноком. - Без толку тебе объяснять. И вообще, тебя на самом деле нет. Нет! Понял?

- Как нет?

- А вот так. Щас увидишь...

Он тяжело поднимается на ноги и бредет прочь. Добирается до стены и проходит сквозь нее.

Стена перестает существовать, превращается в огромное окно, провал в пространстве. Я вижу в этом окне мастерскую художника - огромную, с чудовищно увеличенными предметами. Печка, обмазанная белой известкой; грубо сколоченный стол, заваленный скрюченными тюбиками из-под краски. Мольберты с незаконченными картинами вдоль бурых бревенчатых стен. Кажется, что наше кафе стоит на столе в мастерской, как комната-клетка Гулливера, попавшего в страну великанов.

Мне положено разинуть рот от изумления, но челюсти потеряли подвижность. Я пытаюсь пошевелить рукой и не могу. Я не дышу, сердце мое перестает биться.

Вдруг я понимаю: я нарисован. Распят в неподвижности на плоском холсте. И все, что окружает меня в кафе, - тоже нарисовано. Люди изображены небрежно, схематично, один только я прописан тщательно, в манере, близкой к фотографии. Гиперреалистической манере.

Я начинаю понимать, откуда взялись все мы, сидящие в заведении "Нена", что на площади Лос Пескадорес.

На столе художника, в его мире, я вижу раскрытый журнал. На глянцевой цветной фотографии изображен интерьер кафе "Нена". Моего кафе. Подпись под фотографией гласит: "На Коста-Бланко к вашим услугам множество замечательных кафе и ресторанов".

Я понимаю, почему художник не знал, как называется наше заведение и даже город. Это всего лишь фотография какого-то кафе.

Одного из множества.

Я вижу на фотографии людей за столиками - тех самых, что окружают меня сейчас. Но себя на фотографии я не вижу.

Художник сам придумал меня - нарисовал таким, каким я был нужен ему. Вылепил мне лицо персоны, жаждущей пригласить кого-нибудь к своему столу и угостить выпивкой.

Я пленник. Раб, годный лишь для того, чтобы поднести стакан своему хозяину.

Моя миссия закончилась. Осознание этого не добавляет секунд к моему