Темный менестрель (СИ)

Маблунг сказал, что эльфы и люди вместе собрали огромное количество дров и сложили большой костер, пламя которого полностью поглотило тело дракона. А над Турином насыпали высокий курган, и осколки Гуртанга похоронили вместе с ним. И когда с погребением было закончено, эльфы спели жалобный плач о Детях Хурина, и возложили на вершину кургана серый камень, на котором рунами Дориата выбили слова:

“ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА”

После разрушения моего любимого Нарготронда и гибели в огне Рода Финдорфина, Тургон из славного рода Фингольфина стал по настоящему полноправным королем всех Нолдор. Он еще не знал об этом, но знал Враг. Находясь в скрытом в горах городе Гондолине, эльф правил народом, посылая гонцов верхом на Орлах по всему Средиземью. Дориат скрытая крепость Синдар — сильнейшая уцелевшая твердыня не предоставляла пока для Моргота интереса, ибо с нолдорами дел те больше не имели и не представляли угрозы. Еще с Валинора сильнее всех прочих родичей Фингольфина Моргот страшился Тургона, ибо давным-давно, когда глаз его упал на этого эльфа, он не подходил к нему ближе. Дух его омрачала тень предчувствия, что в грядущие времена именно со стороны Тургона придет его погибель. Теперь же узнав о царствовании своей Немезиды и ее полной недосягаемости, Моргот разозлился и решил отыграться на чувствах Короля Нолдоров. Поэтому по приказу орки напали. И к Морготу привели Хурина Талиона (Стойкого) отца Турина Турамбара (того Убийцы дракона)— единственного человека, о чьей дружбе с королем Гондолина тому было прекрасно известно, но Хурин лишь насмехался над ним и категорически отказывался сотрудничать. Тогда Моргот проклял Хурина и его жену Морвен, а также его сына и дочь, призывая на их головы проклятье тьмы и скорби, затем он забрал Хурина из тюремной камеры и поместил его на каменный стул, стоявший высоко на уступах Тангородрима. К этому стулу Моргот приковал его своей силой, и, нависнув над Хурином, вновь проклял его, после чего сказал: — Сиди и смотри, смотри на земли, откуда зло и разрушительный хаос придут к тем, кого ты так любишь. Ты осмелился насмехаться надо мной, сомневаться в могуществе Мелькора, истинного хозяина судеб Арды. Посему ты отныне будешь смотреть моими глазами, и слышать моими ушами, и не удастся тебе покинуть это место, пока все не приблизится к своему трагическому концу. Так была решена участь Хурина, однако нет никаких сведений о том, что тот когда-либо просил у Моргота снисхождения или смерти — для себя или для кого-то из родственников. По приказу Моргота орки старательно собрали тела всех погибших в великой битве, а также все их доспехи и вооружение, а затем сложили их в огромную кучу посреди равнины Анфауглит, издалека было видать эту зловещую пародию на холм. Эльфы назвали ее Хауд-эн-Нденгин, “Курганом Павших”, или Хауд-эн-Нирнаэт, “Курганом Слез”. Но и на склонах этого холма проросла трава, став со временем густой и высокой, и зеленый холм одиноко возвышался над выжженной Морготом пустыней и ни одно из созданий Моргота не приближалось к этой насыпи, под которой ржавели мечи Эльдар и Эдайн. Несладко приходилось Хурину, которому Моргот во всех подробностях рассказывал об исполнении своих коварных планов, но то, что узнавал от него Хурин, было тесно переплетенной с правдою ложью, а все хорошее скрывалось и замалчивалось. И когда Моргот посчитал, что плод обмана дозрел, он отпустил Хурина на все четыре стороны, сделав вид, что пожалел окончательного сломленного пленника. Разумеется, то была ложь, ибо настоящей его целью было использовать Хурина для дальнейшего разжигания ненависти меж эльфами и людьми. Хурин словам Моргота верил мало и понимал, что жалости в том и с наперсток не наберется, но свободу принял, и в тоске и печали отправился восвояси, прокручивая в голове все сказанное Темным Лордом. К тому моменту со дня самоубийства его сына Турина прошел год. Двадцать восемь лет Хурин провел в Ангбанде пленником, и смотреть на него теперь было жалко. Волосы и появившаяся борода его стали длинными и седыми, однако шел он не горбясь, только опираясь на длинный черный посох, на поясе же у него висел меч. Стоит ли говорить, свобода лишь принесла в сердце Хурина еще больше горечи; он покинул Хитлум и направился к возвышавшимся на его границах горам. Заметив вдали окутанные облаками пики Криссайгрим, он вспомнил Тургона, и пожелал перед смертью вновь побывать в сокрытом царстве Гондолин. Его желание мне было понятно, но для всех он уже был мертв. В такие опасные времена он надеялся, что его впустят? Всех попавших в плен Морготу считают погибшими или проклятыми, способными в любой момент обезуметь и перерезать горло даже семье. Орлиные наблюдательные посты у гор Гондолина, были в последнее время удвоены, и птицы прекрасно видели далеко внизу одинокую фигурку Хурина, сам орел Торондор, посчитав эту новость достаточно важной, отправился отнести ее Тургону лично. Но Тургон не поверил: — Не мог Моргот его проморгать. Ты, должно быть, ошибся. — Это не так, — возразил Торондор. — Кабы орлы Манве когда-либо так ошибались, лорд, то тайна местонахождения твоего давно была бы раскрыта. — В таком случае это дурная весть, — опечалился Тургон, — ибо может означать лишь одно: даже Хурин Талион не сумел противостоять воле Моргота. Сердце мое отныне закрыто для него. Хурин же долго простоял в отчаянии у молчаливых утесов Экхориата в ожидании Орлов, но те летали высоео в небесах и не спускались, хоте не могли его не признать даже в столь отвратительно виде. Лучи заходящего солнца, пробившись сквозь облака, окрасили его белую шевелюру багрянцем. Тогда он заорал, не заботясь о том, что кто-нибудь мог его услышать, проклиная не ведающую жалости страну, затем встал на высокий скальный уступ, и, устремив взгляд в направлении Гондолина, громко прокричал: — Тургон, Тургон, неуж-то ты позабыл Серехскую Топь! Тургон, ужель ты не слышишь меня в своих тайных чертогах? — Но в ответ ему лишь ветер зашелестел сухой травой. — Так же трава шелестела и в Топях на закате, — уже тихо произнес он. К этому моменту солнце скрылось за Тенистыми горами, и на землю опустились сумерки. Ветер утих, и на безжизненных просторах вокруг него не слышно стало ни звука. Однако чьи-то внимательные уши не пропустили ни слова из сказанного Хурином, и вскоре об этом было доложено владыке на Черном Троне севера. Моргот заулыбался, ибо теперь ему было наверняка известно, где искать обитель Тургона, хотя шпионам его по-прежнему за горы Экхориат было не пробраться — ведь в горах этих неусыпно бдели орлы. Тем не менее, освобождение Хурина уже принесло свои первые плоды.

Хурин очнулся от своего оцепенения, в нем всколыхнулась ярость, затмевавшая голос рассудка, и единственным его желанием стала месть за все причиненные ему и его роду страдания. Виновных же в своем ослепленном гневом рассудке он счел всех тех, с кем их сводила в жизни судьба. Будь то нолдоры, синдары или люди. Хурин поднялся на ноги и принялся рыть для жены могилу с западной стороны памятного камня; а на самом камне он приписал такие слова: “Здесь же покоится Морвен Элендвен.” Хурин направился по древней дороге, ведущей к Нарготронду, на юг. Далеко на востоке виднелся одинокий холм Амон Руд, и Хурину было в мельчайших подробностях известно о том, что там произошло. Наконец, он пришел к берегам Нарога и пересек дикую речку тем же путем, что и пытавшийся нам прийти тогда на помощь Маблунг из Дориата — по обрушенным в воду камням моста. И вот он уже стоит у разбитых Врат Фелагунда, тяжело опираясь о свой посох. Нельзя не сказать что не я один был в ярости когда узнал, что после ухода Глаурунга какой-то мелкий гном Мом пробрался в выжженные пещеры Нарготронда и теперь бродил туда-сюда по разрушенным и разграбленным залам, считая себя полноправным его хозяином. Он перебирал и пересчитывал драгоценности и золото, пропускал их сквозь пальцы и всячески наслаждался этими ощущениями, поскольку никто не мог ему в этом помешать — из страха перед Глаурунгом, даже перед одним только воспоминанием о нем, сюда никто не осмеливался совать носа. И вот теперь на пороге его владений объявился некий бродяга! Мом вышел ему навстречу и потребовал назвать цели его прихода. Но Хурин на это отвечал: — Кто ты такой, чтобы запретить мне войти в дом Финрода Фелагунда? Гном с достоинством отвечал: — Звать меня Мом; задолго до того, как высокомерные пришли из-за Моря, гномы начали разрабатывать пещеры Нулуккиздон. Я лишь вернулся взять то, что принадлежит мне по праву, ибо я последний представитель моего народа. — В таком случае недолго тебе осталось наслаждаться наследством, — угрожающе процедил Хурин. — Ибо я Хурин, сын Гальдора, вернувшийся из Ангбанда, а Турин Турамбар, чье имя тебе должно быть хорошо известно, был моим сыном. Именно он убил дракона Глаурунга, разорившего пещеры, в которых ты теперь находишься... Перепугавшись до дрожи в коленях, Мом принялся умолять Хурина взять все, что душа пожелает, только сохранить ему жизнь. Но Хурин не стал его слушать, и безжалостно убил на пороге Нарготронда. Затем он вошел внутрь и провел некоторое время в его пещерах, где во тьме и беспорядке были разбросаны по полу привезенные еще из Валинора сокровища и произведения искусства. Рассказывают, что когда Хурин, наконец, покинул Нарготронд, с собой из всего этого богатства он взял лишь одну вещицу. Которую я в своем будущем вновь найду в сокровищнице, но уже другого дракона... Хурин направился на восток, добравшись спустя некоторое время до Сумеречных Прудов — в честь которых и был назван народ Синдар. Здесь его задержали охранявшие западное пограничье Дориата эльфы, и привели к королю Тинголу в Тысячу Пещер. Взглянув на него, Тингол исполнился изумления и печали, поскольку узнал в мрачном старике Хурина Талиона, бывшего пленника Моргота. Но он вежливо поприветствовал его и обращался с почтением, Хурин же ничего королю не ответил, лишь достал из-под плаща то, что принес с собой из Нарготронда. А взял он оттуда ни что иное, как Наугламир — ожерелье гномов, что давным-давно было создано для Финрода Фелагунда мастерами Ногрода и Белегоста. Это величайшее творение гномов Прежних Дней Финрод ценил при жизни превыше всех прочих сокровищ Нарготронда. Хурин небрежно бросил его под ноги Тинголу. — Получи же свою плату, — с горечью воскликнул он, — за то, что так “прекрасно” сберег моих жену и детей! Ожерелье это зовется Наугламир, и имя это известно большинству эльфов и людей, я принес его тебе из темных пещер Нарготронда, где твой родич Финрод оставил его, отправившись с человеком Береном сыном Барахира исполнять поручение некоего Тингола из Дориата. Что привело его к смерти от волков Саурона! Тингол узнал великое сокровище, и прекрасно понял намерение Хурина, но жалость возобладала над гневом, и он молча проглотил оскорбление Хурина. Наконец, воцарившееся молчание нарушила его жена майар Мелиан: — Хурин Талион, разум твой затуманен чарами Моргота, ибо тот, кто смотрит глазами Моргота — сознательно или против воли, видит все в искаженном свете. Долгое время твой сын Турин провел в Тысяче Пещер и был словно родным нам, и все здесь относились к нему с любовью и уважением. И не наша вина или воля в том, что он никогда более не возвратился в Дориат. Выслушав Мелиан, Хурин застыл без движения, и долго смотрел в глаза королевы. И здесь, в защищенном Завесой от козней Врага Менегроте, он, наконец, узнал правду о том, как все было на самом деле, и постиг всю полноту горя, что было отмерено ему Морготом Бауглиром. Больше он о прошлом речи не заводил, вместо этого он шагнул вперед и, подняв лежавшее у ног Тингола ожерелье, протянул королю со словами: — Прими же, повелитель, сие ожерелье гномов в дар от того, кто больше ничего за душой не имеет, на память о Хурине из Дор-ломина. Ибо я выполнил свое предназначение, осуществив замысел Моргота, но отныне я больше не раб его. Затем он развернулся и покинул Менегрот, и все, кто видел его лицо, непроизвольно отшатывались. Никто не попытался остановить Хурина и не догадался спросить, куда он направляется. Однако рассказывают, что Хурин недолго жил после этого, лишившись всех целей и желаний, и в конце концов утопился в западном море. Так окончил свое существование величайший из смертных воинов.