Посох Времени (СИ)

Вот уж чудо чудное, выходили и те, кому уж сроки были помереть и три и пять веков назад, выходили молодыми, какими и попали в безкостые руки великанов Нагов. Это Перун Бог рассудил справедливо, заставив вернуть обитателей Пекла всем полонным то время, что отобрали они у людей на свои нужды. А раз так не по правде и чести распоряжались ануннаки да нрады земным, явным временем, Перун Бог отобрал у них ТО, что отмеряло его ход всем живущим в мире Яви, будь то человек или зверь, трава или камень.

Только одно древо не могло отпустить от себя времени, поскольку плоды его волшебные ещё не вызрели. И тогда не стал неволить Бог это Древо, корни которого уходили к рекам свещенной д’Аарии. Дал Ему сварожич возможность воспитать до конца плод за плодом, но! Когда раз в срок вызревал каждый плод, ронять его должно было в сыру землю вместе с веткой, на которой он рос. Ветви сии, теряя связь с Великим Древом в мире Нави, проявлялись в мире Яви, нашем мире, становясь тем самым Древом Времени.

 Родичи, вышедшие из вечно тёплого мира, что лежит вокруг Пекла, возвращались к родам своим. А как осталось освобождённых совсем немного, узрели люди, что оказывается, вслед за полонными из пекельного мира выбрались во множестве на свет божий бесы разныя. Само собой, к себе тёмных никто принимать не желал, да и знаться с ними бездуховными никому не хотелось. Вот и шлялись бесы от ворот к воротам, попрошайничая, да творя всякие пакости тем, кто их по доброте своей приветил. Да и что оставалось делать бесам тем? Вход обратно в Пекло Бог-Перун завалил горами кавказскими, а жить в мире людском, пропитанном добром и совестью им, тёмным было просто невыносимо. Как может тварь бездуховная вкушать хлеб да кашу с любовью приготовленные? Они питаются той силой злой, что проявляется, когда люди ссорятся да злятся.

Пока ещё было время Перуну побыть средь правнуков своих, он сколь мог: одних бесов перебил, других, так или иначе обратно в пекельный мир отправил, а многих, что сумели обманом к людям подселиться, так и не нашёл. Кручинился Бог, что довелось ему таким делом неблагодарным заниматься, а ещё переживал за то, что внуки Божьи, забыв про то, что силою Предков владеют, стали слабыми, да в полон попадают ко тварям разным. Служат рабами молчаливыми да на жизнь свою лишь и уповают. Мол, заступись за меня старший брат, али отец, али старшина весевой, али хоть сам князь, я-то сам слабый. Сидеть желаю на заваленке, да на других перекладывать несчастия свои.

Годится ли такое мыслить потомкам Святорасы да славного Рода Небесного? Самим же под силу побороть слабость свою пред хитрецами, а не на Богов по любому поводу кивать. Что ж это за внуки Божьи, коли отцам да дедам за них вступаться приходится, обманы да морок вскрывать, да ворогам за них грозить?

Вот и вышло, что не весел улетел Бог Перун на колеснице своей. Разумел, что за картина ждёт его, когда снова придёт час явиться к внукам после Ночи Сварожьей. Однако ж с тех пор повелось меж людей в день восславления Бога Коляды, отмеченный, как час освобождения родичей наших из полона подземного, рядиться в одеяния бесов, да ходить от двора ко двору, прося милостыни.

Где из дому поднесут еды, а меж людьми лад да любовь, бесы и спляшут и благодарно откланявшись, уйдут далее, а где разлад да нищета бездуховная, где прячут корки хлебные даже друг от друга, там и нашкодить «бесам» в самый раз. Не зря же говорят: «Вши да парша там водится, где грязно, а где чисто да прибрано, там лад и достаток».

Вот и сейчас трещала морозами да буранами первая седмица колядок. Казалось бы, празднуй, да вспоминай освобождение, а колядовали в поселении веров только шутками да прибаутками. Разве что вечерами в теремах да избах, во время прославления Коляды да Рода нашего Ннебесного вспомнят про празднество, а так. Все мужики в Плешке ныне и спали-то в кольчугах. С крайних домов отселили всех баб да детей к центру, а дома сии окольные отвели под караульных.

Назавтра вернулся посыльный, а за ним, на следующий день к вечеру приехали верховые из Капища Сварога. Это были два десятка воев Ордена Золотых Поясов. Наскоро выстроившись у терема князя, они узнали, что тут к чему, да тут же расселились отдельно от его дружины. Обустроились по околице так: дом с княжьими кмеями, дом с витязями самого Верховного Жреца и Дїя, дом с местными, дом с пришлыми и так по кругу.

В деле своём ратном «Золотые Пояса» и оружие, и пропитание пользовали токмо своё. Знатные витязи, Великие вои, а неприхотливы, будто лесные затворники. За сутки, что они гостили в Плешке, их и видели-то не так часто, а что видели, то ничем не выделялось на общем фоне оборонной жизни поселения. Со стороны глянешь, воины, как воины ничего особенного. «То же мне, — скажет тот-другой молодой парубок из княжьей дружины, а его тут же приструнят: — Цыц, не болтай, о чём не ведаешь. Кто видел Пояса в ратном деле, никогда такого не скажет, то Боги, а не воины. С ними даже наши казаки-характерники Микула да Громислав Веденеевы не будут в одну силу…».

Вечер двадцать первого дня месяца жёлтеня шёл к концу. Низкие тучи торопили ползущую с востока ночь, грозя новым снегопадом. Только-только прокопали меж домами стёжки-дорожки, а вот на тебе, снова подсыплет. Мороз заметно спал, да и ветер поутих, что тоже указывало на скорый снегопад.

В караульных избах не жгли огня. Постовых по лесу у Плешки меняли часто и ходили вокруг села только одной тропой, так что хоть белка или заяц проскачет, снег хранит след, рассказывает, кто тут был да куда шёл.

К полуночи посыпалось-таки и ожидаемое белое просо. С тихим шорохом, густо и скоро, будто к оттепели. В эти дни обычно мороз только входит в самую силу, чтобы к водосвятью проморозить все мелкие речушки до самого дна, а тут?  «Нет, всё же не бывать и ныне теплу», — заключил про себя Бойдан, чтобы отогнать подкрадывающуюся дрёму. «Скоро смена, — успокаивал он себя, — там откушаю всласть, и подремлю в тепле да сытости».

Он перешёл от одного дерева к другому, стараясь ступать как можно тише. Свежий снег был мягок и почти не скрипел. Тогда молодой витязь встряхнулся и медленно побрёл к большому валуну, что лежал у самой межи отведённого ему под охрану участка. За камнем начиналась территория Данислава,  его старшего брата.

Добравшись до каменного исполина, большей частью сокрытого под толщей земли и снега, Бойдан подождал немного, подпрыгнул пару раз повыше, будто это могло ему помочь заметить родича, но брат, как видно, был далече. Пришлось поворачивать и брести обратно.

Снег всё сыпал и сыпал, пряча свежие следы на стёжке, спадал по лицу, заставляя то и дело вытирать ладонями холодные ланиты и оглаживать короткую, мокрую бороду. И вдруг где-то за деревьями, в чьём-то дворе завыла чья-то собака. Бойдан замер, вслушиваясь в этот леденящий душу вой. Вышколенный охотой домашний пёс просто так выть не станет. Тут же отозвались голосу своего собрата другие псы, некоторые стали смешивать свою «песню» с озлобленным рыком. Слышно было, как загремели двери, открываемые поднявшимися по тревоге дружинниками.

— А-а-а-а-а! — взорвал криком дремлющий лес голос Данислава.

Бойдан обнажил меч и бросился к валуну…

Клубок седьмой

Данислав где-то кричал, призывая собратьев к оружию. Было понятно, что сам он уже вступил в бой. Слыша, что брат рубится с врагом, Бойдан бежал к нему на помощь по едва различимой в пелене снега, скользкой тропинке. Уже чётко можно было разобрать звуки схватки, она была где-то совсем близко, но вдруг голос Данислава захлебнулся.

            Бойдан будто стрела пролетел сквозь кусты. Он совершил кувырок, намереваясь выскочить прямо перед неприятелем. Разбушевавшиеся, шатающиеся вокруг деревья расступился, пропуская человека. Четник князя Вулкана не учёл, что поляна, на которую он выскочил из кустов, была услана глубоким снегом, а потому вместо боевого кувырка он попросту нырнул в сугроб. Поняв, что вокруг него ледяное покрывало, Бойдан притих, ожидая разящего удара, как наказания за свою досадную оплошность, но! Судя по всему, в эдакой-то темени враги его попросту не заметили. Миг, и он, вслепую перевернувшись через правый бок, стал в боевую стойку. Перед ним никого не было. Лишь качались беспокойно ветки сосен, да чернел в истоптанном и перемешанном снегу на краю поляны силуэт человека.