Агнец в львиной шкуре (СИ)

Голос женщины звучал осуждением и обидой. Она громко восклицала:

— О, гора свирепости и злобы! Пока твои враги сжигают наш город и рушат его стены, ты восседаешь здесь, как последний трус, восхваляя сам себя и свою неуязвимость! Как ты можешь после этого садиться на свой излюбленный трон, который достоин только бесстрашных царей?! Ты думаешь, что твои сторонники не предадут тебя, видя всё это? Да, они разбегутся, когда стены Чанчжен падут под напором землян! Раз уж твой родной брат перешёл на сторону твоего врага, как ты можешь надеяться на верность своих подручных, думать, что они не предадут и не свергнут тебя? Где твоя мудрость, которая когда-то прельстила меня? Ты растерял её от жажды признания и славы! Ты потерял даже чувство стыда, возжелав чужую жену, приведя её сюда, в свой дом и поселив рядом со своими законными жёнами!

— Замолчи, Падма! — ответил ей раздражённый мужской голос. — Не заставляй меня потерять к тебе уважение! Ты глупая женщина и не знаешь о причинах моего поступка!

— Любые причины не способны оправдать твоего недостойного деяния! — горячо возразила жена Кроды. — Людская молва подобна ветру, разносящему опавшие листья. Вести о твоём гнусном поступке уже гуляют по материку. Когда они разрастутся до гигантских размеров, то нанесут тебе непоправимый вред! Ты с пренебрежением относился к своему врагу и напрасно! Даже огнём, или болезнью, или змеёй на земле нельзя пренебрегать! Земляне взяли столицу, и пришли сюда. Что теперь остаётся тебе?.. А ты по-прежнему сомневаешься и медлишь, и в этом твоё грядущее поражение!

— Поражение?! — грозно воскликнул Крода. — Мои враги повержены под стенами города! Даже мой брат сложил там голову за своё предательство! И ты говоришь о моём поражении?

— Битва ещё не закончилась, — возразила ему Падма. — И снаружи ещё слышны её раскаты, ещё полыхает огонь. Твой дворец переполнен раненными и умирающими солдатами! А, сколько полегло там, на берегу океана! И кто остался у тебя? Горстка твоих телохранителей?

— А, брось! — отмахнулся от жены Крода. — Судьба землян всё равно предрешена и погибших среди них не меньше. Теперь я уничтожу их всех и покажу всей Гивее свою силу! Мои люди захватили их лидера — Камала! Он теперь в моих руках, как и его жена! Что они могут после этого сделать мне? Сейчас его приведут ко мне, и ты увидишь, как он жалок и беспомощен. Вы все увидите!

— Я не собираюсь смотреть на это! — отрезала Падма. — Он пришёл сюда за своей женой, и справедливость на его стороне!.. Ах, как бы я хотела, чтобы он победил тебя — твою гордыню, твои безмерные амбиции и твою алчную спесь! — добавила она, и голос её наполнился нервным весельем.

— Ты смеешь желать мне смерти, Падма?! — крикнул, вскипая, Крода. — Мне, кто заботился о тебе все эти годы, кто привёл тебя в свой дом — в этот дворец, достойный богинь?! Это твоя благодарность? Прочь! Убирайся прочь с моих глаз! Я не желаю больше видеть тебя! Вон из моего дома! Иди туда, где ещё бушует битва, и пускай Всевышний решает твою судьбу!

Я услышал женский плач и лёгкое позвякивание браслетов от быстрых удаляющихся шагов. Затем раздался грозный окрик Кроды:

— Эй, вы! Кто там есть? Приведите ко мне Камала!

На его зов один из конвоиров сильно толкнул меня в спину. Я вошёл в зал, сводчатый потолок которого ещё не потерял своего великолепия.

Арочное окно занимало одну из стен зала, выходя на балкон и плоскую площадку на вершине скалы, и заглушало мерный шум падающей со склона воды. Справа на стене располагалось огромное мозаичное панно, изображавшее сцены какой-то древней битвы. Под ним на возвышении стояло глубокое деревянное кресло с золочёными подлокотниками в виде оскалившихся львиных голов. Оно действительно походило на царский или княжеский трон.

Около кресла остановился хмурый человек, квадратное лицо которого выглядело грозным из-за сдвинутых низких бровей и хищного крючковатого носа. Лицо это обрамляла курчавая борода больше похожая на многодневную щетину. Человек был широк в плечах, но ниже меня ростом. Тяжёлая голова его с большими отвислыми ушами покоилась на короткой мускулистой шее, а в широко расставленных узких глазах таился какой-то дьявольский огонь.

На нём была надета длинная чёрная рубаха армейского кроя с накладными карманами и оборванными погонами. Она была подпоясана кожаным ремнём с висевшей на нём кобурой и ножнами большого ножа. Сквозь распахнутый ворот просматривалась могучая волосатая грудь. Обут человек был в ботинки со шнуровкой на толстой рифлёной подошве.

Я видел этого человека впервые, но мне казалось, что я знаю его давно. Так вот он какой, Крода на самом деле! При моём появлении он раздражённо выкрикнул:

— Я сказал привести ко мне пленного Камала! А вы кого привели, ослы!

Он порывисто подошёл к бородатому наёмнику, тому, что поспешил к нему с известием о моей поимке, и, выхватив из кобуры увесистый пистолет, приставил ствол к виску бородача.

— Акампа! Неужели так сложно исполнять мои приказы?

Крода взвёл курок, скалясь в ехидной усмешке.

— Что там у тебя, в голове? А? Давай взглянем вместе!

— Господин! Это и есть Камал! — испуганно пролепетал бородач, покрываясь от страха испариной.

— Что? Что ты несёшь?!

Крода опустил пистолет и отступил на шаг, всматриваясь в моё лицо.

— Камал?.. А ведь и в правду, это ты! — обрадовался он, и грозное лицо его наполнилось весельем.

— Ужасно выглядишь! — сообщил Крода, оглядывая меня с головы до ног. — Снимите с него защитный жилет! — приказал он. — Почему наш пленник до сих пор в нём? Вы бы ему ещё оружие оставили!

Охранники поспешно сорвали с меня защитную броню, швырнули её на каменный пол. Морщась от боли, я схватился за раненную руку.

— Ну вот, так значительно лучше, — удовлетворённо кивнул Крода. — Как видишь, ты полностью в моей власти! — сообщил он, усаживаясь на свой импровизированный «трон» и оглаживая резные головы львов.

Лицо его светилось самодовольной радостью.

— Где моя жена? — скрежеща зубами от боли, грозно спросил я.

— Жена? — Крода приподнял одну бровь. — Бхуми? Она здесь, рядом, в покоях вместе с моими жёнами. Там и твой сын. За ним присматривает моя сестра, Вибха. Помнишь её?

Он пристально взглянул мне в глаза. Сообщил:

— У тебя родился славный мальчик, Камал! Настоящий красавец! Думаю, его ждёт большое будущее.

— О чём ты? — не понял я. — Разве ты не собирался убить их обоих?

— Убить? Ну, что ты!.. Хотя за жизни трёх моих братьев и оскорбление сестры это было бы неплохой ценой! А? Как ты считаешь?

Крода склонился ко мне, поигрывая пистолетом. Глаза его сузились и стали холодными.

— Но нет, я не так дик, как, наверное, думаешь ты. Разве можно убивать такую красоту? Её так мало в этом мире! Так мало! — повторил он с искренним сожалением. — Кругом одни ущербные уроды!

— Ошибаешься, — сквозь зубы процедил я. — И на этой планете, среди этих людей достаточно красоты. Нужно лишь суметь увидеть её.

— Брось, Камал! — презрительно отмахнулся Крода, вальяжно откидываясь в своём «троне» и закидывая нога на ногу. — Подумай, откуда ей здесь взяться? Уродство способно плодить только уродство! И оно размножается с невиданной быстротой. За последние сто лет людей на Гивее стало в семь раз больше, чем было раньше и они не стали лучше или красивее! Они только жрут и гадят, желая для себя лёгкой жизни и развлечений. Любая красота или совершенство воспринимается ими как угроза для себя. Они корчатся в гримасах отвращения и глотают слюни зависти, глядя на по-настоящему красивых людей, которые странным стечением обстоятельств иногда всё же появляются в этом мире.

Крода поморщился, словно, его мучила застарелая рана.

— Единственное желание, рождающиеся в их убогом мозгу при виде такой красоты — уничтожить, растоптать её, облить грязью, чтобы хоть как-то возвыситься над ней: через унижение, через боль и страдания, — продолжал он. — Красота им не нужна, потому что она требует сил и воли хоть как-то изменить самого себя. А это, самое страшное для них — осознать себя неполноценным и неспособным ни к каким переменам! Поэтому красота для них вредна, как заразная болезнь… Разве ты не заметил этого сам в своих школах, которые вы открыли по всему Южному материку?