Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)

Джерард с усмешкой посмотрел на судью, махнул рукой и сел.

По залу прошло движение, когда слово было предоставлено Тому Бейлу. Он начал спокойно, даже тихо. Но и в зале стояла тишина.

— Я не намерен защищаться… — говорил Бейл. — Оспаривать показания профессиональных доносчиков, провокаторов, шпиков…

— Осторожней, подсудимый! — крикнул судья Сайдахи. — В выражениях… надо выбирать… Осторожней… Свидетелей… не оскорблять… суд…

— Вы правы, ваша честь, — с невинным видом сказал Бейл, — надо так выбирать свидетелей, чтобы не оскорблять суд.

Сайдахи дернулся в кресле, готовясь что-то крикнуть, но раздражение, видимо, не позволяло ему выговорить ни слова. С ним это иногда случалось — тогда он делал нелепые движения, беззвучно раскрывал рот, глаза его выкатывались из орбит, и он чем-то напоминал мелкого хищника, подавившегося костью. Бейл, выждав секунду, все так же спокойно продолжал:

— Успокойтесь, наша честь, обещаю: о шпиках больше ни слова. Вы правы, ваша честь. Шпики заслуживают не внимания, а молчаливого презрения… Нас обвиняют, — все тем же ровным голосом продолжал Бейл, — обвиняют в том, что мы подняли коммунистический мятеж, захватив священную собственность господина Прукстера. Нет, собственность Прукстера нам не нужна. Мы хотели лишь защититься от штрейкбрехеров. Если бы не воинственный генерал с танками…

— Ближе к делу! — крикнул судья.

— Конечно, господин прокурор, — Бейл повернулся к Айтчоку, — с вашей точки зрения, покушение на собственность Прукстера достойно тюрьмы. Но почему же вы не ограничились этим обвинением? Зачем подсунули этот комический чертеж?

— Осторожнее… лишу… — крикнул судья.

— Потому что вы пытаетесь обмануть рабочих, господин прокурор. Пытаетесь представить коммунистов изменниками. Но рабочие не так уж глупы, а вот ваши полицейские очень глупы, и я сочувствую вам, господин прокурор: беда иметь таких помощников. Нехитрую провокацию с чертежами и то не сумели обставить прилично!

— Протестую, ваша честь, протестую… Оскорбление! Клевета! — Красный от негодования, прокурор Айтчок вскочил с места и, казалось, готов был броситься на Бейла.

— Лишаю… лишаю… — задыхался судья. — Перерыв!..

Все смешалось и загудело. Публика устремилась к выходам. В этот момент к скамье подсудимых семенящими шажками торопливо подошел старик. В публике узнали его: те, что были еще в проходах, остановились, те, кто успел выйти в фойе, бросились обратно в зал; из уст в уста молниеносно пролетело: «Чьюз! Чьюз!». Вдруг стало тихо.

— Друзья! — раздался старческий голос. — Дорогие друзья, борцы за правду, свободу, честь и счастье человека! Примите от старого ученого дань глубокой любви и уважения! Друзья!..

Чьюз протянул руку точно для рукопожатия. Но до скамьи было далеко и высоко. Подсудимые было поднялись, чтобы выходить, но теперь остановились. Том Бейл протянул руку к Чьюзу. Нет, далеко… Охрана торопила подсудимых: уходить, уходить…

Поняв, что не дотянуться, Чьюз низко поклонился подсудимым. И те ответили таким же низким поклоном. В тот же момент где-то на хорах напряженную тишину разорвали аплодисменты, и молодой срывающийся голос крикнул: «Свободу подсудимым!»

Судья Сайдахи не кричал, нет, он визжал:

— Удалить! Удалить! Очистить зал! Всех! Всех!

Присяжные огорчили судью и прокурора. Они признали Тома Бейла виновным по всем пунктам, кроме обвинения в хищении и сокрытии секретных чертежей военного изобретения. Как ни тщательно был подобран состав присяжных, но обвинение так позорно провалилось в этом пункте, что господа присяжные не пожелали разделить с прокурором Айтчоком его позорную славу. А между тем этот пункт обвинения был дороже всего господам Сайдахи и Айтчоку, так как только он один позволял посадить Тома Бейла на электрический стул. Скрепя сердце судья приговорил Бейла лишь к десяти годам каторжной тюрьмы. Джерард получил восемь лет, остальные подсудимые — меньшие сроки. Не был забыт и адвокат: по совокупности «оскорблений суда» Питкэрн получил восемь месяцев тюрьмы.

Эпилог

Иной раз далеко едешь в поезде, входят и выходят пассажиры, одни только промелькнут от остановки к остановке, с другими сдружишься в дороге, но вот поезд, замедляя ход, приближается к конечной станции и скоро со всеми распростишься, чтоб больше никогда не встречаться. Таков и роман…

Было бы несправедливо, если бы мы не простились с героем, бурная деятельность которого оставила заметный след в истории Великании. Правда, сошел он не на остановке, а спрыгнул внезапно, на полном ходу поезда, и бесследно скрылся во мраке ночи. Ну что ж, у иных пассажиров могут быть весьма веские основания покинуть поезд именно таким способом.

Итак, пассажир, который, фигурально выражаясь, спрыгнул на ходу с подножки вагона, в действительности поднялся по трапу на готовый к отплытию океанский пароход. Это был мужчина среднего роста, тщедушного сложения, с большой черной бородой, в темных очках. Пароход отвалил, предстояла добрая неделя однообразного пути по океану, а чернобородый не показывался на палубе, предпочитая отсиживаться в своей каюте. Даже обед и ужин приказал приносить к себе, пренебрегая оживленным и культурным обществом биржевых спекулянтов, их жен и дочерей, отправлявшихся за океан подивиться достопримечательностям Старого Света. Очевидно, это был нелюдим, чудак — так решили капитан и обслуживающий персонал — и, конечно, богач! Таково уж свойство денег: сами не пахнут, но от человека далеко пахнет деньгами.

Чудак скучал. Частенько раскладывал он на столике газету и, разгладив лист, перечитывал одни и те же строки, разглядывая напечатанный портрет. Это было лицо пожилого мужчины, бритое и ничем иным, пожалуй, не примечательное. Чудак перечитывал: «По достоверным сведениям, которыми располагает наша редакция, великий изобретатель Ундрич замучен похитившими его коммунистами, после того как он геройски отказался открыть им секрет своего изобретения…»

Чернобородый читает, и на глаза его набегает предательская слеза. Да, в банки Старого Света переведено немало, но не об этом он мечтал!..

Он вспоминает далекие годы, когда еще совсем молодым инженером пришел работать к профессору Чьюзу. У молодого инженера была одна мечта: сделать большое открытие, добиться известности, прославить свое имя. Около Чьюза можно было поживиться. Но старик работал не в той области, которая сулила славу и золотые горы: кому нужно уничтожение микробов и болезней? И потихоньку от Чьюза он стал заниматься своими изысканиями. Надо было найти лучи, пригодные для военного дела! Чьюз поймал его и выбросил из лаборатории.

Потом работа в секретной лаборатории Уайтхэча. Нет, этот был не то, что Чьюз, далеко ему до Чьюза Настоящим работником здесь был Грехэм, и скоро стало ясно, что и тут ничем не поживиться. Вот тогда-то он и вошел в соглашение с Реминдолом. Министр хотел что-нибудь «эффектно показать»! Что ж, он предложил ему фотоэлемент и зажигательный капсюль. Конечно, это было не то, совсем не то, хотелось бы добиться солидного изобретения, но где же его взять? Лучше что-нибудь, чем ничего! И разве можно было догадаться, что министр спятит и скоро выпрыгнет из окна? Будь Реминдол жив, он не дал бы его в обиду, а без него пришлось бежать, как преступнику. Впрочем, и за то спасибо: пожар в Светлых Грезах придуман неплохо, а деньги переведены.

Так грустит «покойник» над своим некрологом: карьера великого ученого не удалась! Он ложится спать и из предосторожности не снимает бороды.

Пароход переваливает через океан и входит в порт. «Покойник» спускается по трапу, садится в автомобиль и исчезает.