Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

— Черное Зелье, — ответил Эмиль.

Когда последний головорез убрался восвояси, из повозки показалась Амонет и взглянула прямо на Голеску, расположившегося в темноте. Он-то собирался устроить эффектный выход, но теперь, когда рассчитывать на элемент неожиданности уже не приходилось, просто помахал рукой с глуповатым видом.

— Где Эмиль? — сурово спросила Амонет.

— Цел и невредим, о моя королева, — ответил Голеску, приподняв Эмиля за шкирку. Тот, испугавшись света, жалобно заверещал и закрыл глаза. — Спасибо, мы прекрасно провели вечер.

— Иди спать, — велела Амонет Эмилю.

Человечек вывернулся из рук Голеску и метнулся в повозку.

— Вы его покормили? — спросила Амонет.

— По-царски! — заявил Голеску, — Вы спросите, где я взял на это средства? А вот! — И он показал кошелек с тем, что осталось от двадцати тысяч леев, и позвенел им, придав лицу самое что ни на есть соблазнительное выражение. К величайшей досаде Голеску, у Амонет даже глаза не блеснули.

— Приведите лошадей и запрягайте. Мы уезжаем.

Голеску был обескуражен.

— Разве вам не хочется узнать, откуда у меня эти славные денежки?

— Украли? — спросила Амонет, сняв с крюка у двери фонарь и погасив его.

— Как можно?! — с неподдельным возмущением воскликнул Голеску. — Если хотите знать, я их выиграл и принес вам. Догадался, сколько просяных зерен в кувшине.

За прошедший вечер он уже несколько раз — и в различных вариантах — успел представить себе ее страстную признательность. Тем не менее Голеску не был готов к тому, что произошло на самом деле. Амонет развернулась, стремительно, словно змея, и схватила его за горло.

— Как вы догадались? — спросила она. Очень тихо.

— Я необычайно талантлив! — прохрипел Голеску, чувствуя, как глаза его лезут на лоб.

Амонет сильнее сжала пальцы.

— Это ведь Эмиль догадался, правда?

Голеску только кивнул — чтобы говорить, ему не хватало воздуха.

— Надеюсь, вы не додумались втянуть Эмиля на азартные игры?

Голеску помотал головой. Она вплотную приблизила к нему лицо.

— Только попробуйте взять Эмиля в игорный дом: поймаю — убью. Понятно?

Она разжала пальцы и отшвырнула Голеску к повозке. Тот выпрямился, вдохнул воздуху, поправил съехавшую на лоб шляпу и сказал:

— Ну что ж, я узнал его тайну. Да будет мне позволено смиренно поинтересоваться у мадам, какого черта она не воспользуется нашим миниатюрным другом, чтобы стать возмутительно богатой?

— Потому что никакой тайны у Эмиля нет, — прошипела Амонет. — Он сам тайна.

— Ах, это все объясняет, — буркнул Голеску, потирая шею.

— Вот и хорошо, — отозвалась Амонет. — А теперь приведите лошадей.

Голеску сделал, что велели, кипя от возмущения и любопытства — и от кое-чего еще, в чем он не смог бы признаться даже себе. Сказать, будто Амонет в гневе была прекрасна, было нельзя ни при каком насилии над воображением, однако…

Ощущение ее пальцев на коже, неожиданная сила ее рук… и аромат ее дыхания — так близко… словно какая-то неведомая пряность…

— Неужели мое глупое сердце поработила страсть? — вопросил он лошадь, запрягая ее в повозку.

Весь остаток безлунной ночи они ехали вдоль темной реки и много раз слышали волчий вой в далеком темном лесу.

Этот вой пробудил у Голеску героические фантазии. В них он размахивал исполинским ружьем и выпускал в стаю свирепых хищников бессчетное множество пуль, защищая Амонет, и она была так благодарна за своевременное спасение, что… что сняла большую часть одежды и устрашающую маску, которую до сих пор носила. В действительности Амонет оказалась прекрасной, хотя ему никак не удавалось толком рассмотреть ее, поскольку стоило Голеску броситься в ее объятия, как ноги у него запутались в чем-то похожем на розовую сахарную вату, которую кто-то бросил на ярмарочной площади…

А потом розовые волокна превратились в паутину, а Эмиль был попавшей в нее букашкой, и он все визжал и визжал тоненьким голоском, что было довольно странно: ведь он же упырь.

— Упыри ведь сами высасывают кровь? — удивленно спросил Голеску у Амонет, но она побежала к темной реке, которая была Нилом, а Голеску побежал за ней, на ходу разоблачаясь, но тут из-за пирамид взошло солнце.

Голеску хрюкнул и сел, щурясь от утреннего света.

— Мы стоим, — объявил он.

— Да, — отозвалась Амонет, распрягая лошадей.

Судя по всему, ночью они свернули с дороги и теперь находились на лесной поляне, со всех сторон окруженной густым кустарником.

— Вы разобьете лагерь здесь, — сказала Амонет. — А мне нужно кое с кем встретиться. Будете жить в передней повозке и присматривать за Эмилем. Я вернусь самое позднее через три дня.

— Конечно, — буркнул Голеску, еще не проснувшись окончательно.

Он сидел, почесывая небритый подбородок и глядя, как Амонет уводит лошадей за кусты. Было слышно, как где-то совсем близко журчит вода. А вдруг Амонет собирается не только напоить лошадей, но и искупаться в живописном лесном озерке?

Он спрыгнул на землю и поспешил следом за Амонет, стараясь двигаться как можно тише, но его тайные надежды не оправдались: Амонет просто стояла на берегу, скрестив руки на груди, и смотрела, как лошади пьют. Голеску содрогнулся. Яркий утренний свет явно не был ей лучшим другом.

С невозмутимым видом приблизившись, Голеску спросил:

— А что же кушает наш юный друг, помимо сахарной ваты и сосисок?

— Корнеплоды, — ответила Амонет, не утруждаясь даже повернуть голову. — Картошку, репу, морковь, пастернак. Надо их сварить и размять, без соли, без перца, без масла, иначе он не станет есть. Хлеб он ест любой, если обрезать корку. Поленту, но опять же без соли и масла. Пьет он воду.

— Как это мило с его стороны, — проворчал Голеску, скорчив недовольную мину. — А где вы нашли нашего крошку?

Прежде чем ответить, Амонет немного заколебалась.

— В лечебнице для душевнобольных, — сказала она.

— А! А там, конечно, не знали, кто он такой, да? — уточнил Голеску.

Амонет обернулась и посмотрела на него так, что он едва не испачкал штаны.

— А вы знаете? — спросила она.

— Убогий дурачок, который отлично умеет считать, — отозвался Голеску. — Я только одного не могу понять — почему вы не применяете его громадные белые мозги для того, чтобы разбогатеть. Но в конце концов это ваше дело. А что еще заботливая нянюшка должна знать о его питании и сне?

— Только то, что если вы вздумаете похитить его, пока меня нет, я вас догоню и убью, — ответила Амонет, нисколько не повысив голос, однако каким-то образом сумев убедить Голеску в полнейшей искренности своих намерений.

От этого его снова бросило в неприятную дрожь.

— Единственное, чего я жажду, — это вашего доверия, моя прелесть, — заверил он Амонет. — А куда вы направляетесь?

— Не ваше дело.

— Разумеется, — согласился он, кланяясь и почесываясь, — Вы ведь уезжаете на задней повозке, да? Трудно удержаться от вопроса, о моя черная голубка и владычица тайн, имеет ли это отношение к товару, который там спрятан. Вероятно, вы отправляетесь на рандеву с тем, кто снимет с вас это бремя, не так ли?

Ее взгляд, полный презрения, пронзил Голеску насквозь, зато он понял, что не ошибся.

Оставшись один, Голеску первым делом отправился обыскивать повозку Амонет.

Хотя главной его целью были деньги, нужно признать, что сначала он взялся за ящик, где предположительно хранилось нижнее белье. Ящик не оправдал его надежд, поскольку в нем содержалось вовсе не белье, а целая алхимическая лаборатория: баночки с толчеными минералами и металлами, перегонные кубы, колбы и реторты. Все было настолько незапятнанно чистым, словно им никогда не пользовались. Когда Голеску наконец обнаружил белье — в дорожном сундуке, — он разочаровался еще больше. Белье у Амонет оказалось простое и практичное, и было ясно, что оборки ее не интересуют. Тем не менее он похитил ее панталоны и запихнул в нагрудный карман, чтобы использовать вместо носового платка, а затем продолжил поиски.