Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

— А! — Голеску развернулся так, чтобы хозяину все было видно, и заговорил громче, — Вам нужна «Золотая Игрек-Формула»? Волшебный эликсир, разработанный в Министерстве сельского хозяйства его высочества с целью улучшить птицеводческую продукцию?

— Тсс! Да, она! Я заплачу…

— Говорите, золотые яйца? — закричал Голеску.

— Чего-чего? — Хозяин вытянул шею из-за ворот.

— А не твое собачье дело! — рявкнул Буздуган.

— Но, дорогой мой господин, «Золотую Игрек-Формулу» разрабатывали на благо всем, — сказал Голеску, еще не понимая, что происходит, но твердо решив разыграть свой козырь. — Если этот добрый господин желает воспользоваться преимуществами, которые дают выдающиеся свойства этого средства, я не вправе ему отказать…

— Даю сотню марок за все, что есть у вас в сумке! — завопил Буздуган.

— А что у него в сумке? — сурово спросил хозяин, открывая ворота и выходя.

— «Золотая Игрек-Формула»! — провозгласил Голеску, выхватывая саквояж из вялых рук Эмиля и распахивая его. Он вытащил пузырек на солнечный свет. — Взгляните!

— А что там про золотые яйца? — спросил хозяин, приближаясь.

— Ничего! — отрезал Буздуган. — Двести, доктор. Я не шучу. Прошу вас.

— Этот достойный господин прибегнул к гиперболе, — объяснил Голеску хозяину, — Золотые яйца? Ну что вы, у меня и в мыслях не было заявлять, будто «Золотая Игрек-Формула» оказывает такое воздействие. Вы приняли бы меня за шарлатана! Это всего-навсего самая лучшая и самая современная пищевая добавка для птиц…

— Тогда хочу бутылку, — сказал хозяин.

Буздуган скрипнул зубами.

— Я беру остальные! — заявил он.

— Полегче! — отозвался хозяин. — Средство-то, наверное, хорошее, да? А ты все себе хочешь заграбастать? Может, я две захочу купить!

— Господа, господа, не нужно ссориться, — вмешался Голеску. — У меня тут достаточно «Золотой Игрек-Формулы». Прошу вас, мой добрый Буздуган, раз уж вы удовлетворенный покупатель, не соблаговолите ли рассказать нам, какие немедленные и впечатляющие результаты применения «Золотой Игрек-Формулы» вы заметили в своем птицеводческом хозяйстве?

— Ладно, — неохотно согласился Буздуган. — Громадные яйца, желтые, как золото. А петухи, как выпили, пришли в такую охоту, что сегодня все курицы сидели на яйцах, похожих на горки золота. Двести пятьдесят за сумку, а? Что скажете, доктор?

Обратно на поляну Голеску сам тащил саквояж, поскольку по сравнению с утром он заметно потяжелел. Но, несмотря на увесистую ношу, Голеску шагал непривычно быстро, волоча Эмиля за собой. Когда они вернулись к повозке, он зашвырнул Эмиля внутрь, взобрался сам и закрыл за собой дверь. И тут же начал раздеваться, прервавшись лишь затем, чтобы разок заглянуть в саквояж и приободриться. Но почему-то даже то обстоятельство, что саквояж был полон звонких монет, не заставило его улыбнуться.

— Что случилось-то? — спросил он, скидывая фрак. — Я продал этому человеку два пузырька желтой краски. Никакой не волшебный эликсир!

Эмиль стоял столбом, совершенно безучастный в своем маскировочном костюме, пока Голеску не протянул руку и не сорвал с него очки.

— Я говорю, мы продали ему поддельное лекарство! — воскликнул он. — Так?

Эмиль заморгал.

— Нет, — ответил он. — Средство, чтобы получались гигантские цыплята.

— Да нет, дубина ты стоеросовая, это мы только так говорили! — простонал Голеску, стаскивая полосатые брюки. Он скрутил их вместе с фраком и отшвырнул в сторону. — Мы врали, ты что, не понял?

— Нет, — отозвался Эмиль.

В его бесстрастном тоне было что-то такое, отчего Голеску застыл, не успев натянуть домотканые штаны. Он испытующе воззрился на Эмиля.

— Ты что, не понимаешь, когда врут? — спросил Голеску. — Может, и не понимаешь. И при этом ты гений из гениев, правда? А пока снадобье варилось в корыте, я заснул. Гм… гм-гм…

Он застегнул штаны, надел рубаху и долго молчал, не сводя взгляда с бледного лица Эмиля.

— Скажи-ка мне, прелестное дитя, — произнес он наконец, — Добавлял ли ты что-нибудь в корыто, пока я спал?

— Да, — сказал Эмиль.

— А что?

В ответ Эмиль разразился длинным перечнем ингредиентов, в основном каких-то химикалий, по крайней мере, Голеску так решил. Он нетерпеливо поднял руку.

— Хватит, хватит! До ближайшей лавки три часа ходьбы. Где ты все это достал?

— Там, — проговорил Эмиль, указывая на саркофаг из папье-маше. — Кое-что я взял из земли. А кое-что получилось из листьев.

Голеску немедленно бросился к саркофагу и открыл его. С виду он был пуст, но Голеску нащупал второе дно. Подковырнув картонку, он обнаружил ящик со множеством перегородок, в котором стояли пузырьки, баночки и мешочки со всевозможными веществами. От них слегка пахло специями.

— Ага, — произнес Голеску, закрывая саркофаг.

Он отодвинул его в сторону и, прищурившись, пристально посмотрел на Эмиля. Пошагав немного по повозке, он сел на койку.

— А откуда ты знаешь, — проговорил он несколько ниже своего обычного рева, — из чего состоит снадобье, чтобы получались гигантские цыплята?

Эмиль поднял на него кроличьи глаза. Голеску заметил в них странное выражение. Неужели… насмешка?!

— Знаю, и все, — ответил Эмиль, и в его ровном тоне тоже вполне могла быть насмешка.

— Как знаешь, сколько зерен в кувшине?

— Да.

Голеску потер ладони — медленно.

— Ах, мой золотой малыш, — пропел он. — О мой яхонтовый, мой сахарный, мой талисманчик! — Тут его осенило. — Скажи-ка мне, моя прелесть, — продолжал он. — Ты несколько раз упомянул о каком-то Черном Зелье. Можешь сказать дядюшке Барбу, что это такое, душенька?

— Я делаю ей Черное Зелье каждый месяц, — отозвался Эмиль.

— Правда? — усмехнулся Голеску. — Это чтобы не было детишек? Нет-нет, любовь ее не интересует. Пока. А что происходит, когда она выпивает Черное Зелье, мой зайчик?

— Она не умирает, — сказал Эмиль с легчайшей ноткой печали.

Голеску откинулся назад, словно его толкнули.

— О все святые и ангелы небесные! — пробормотал он.

Некоторое время мысли жужжали в его голове, словно рой потревоженных пчел. Наконец он достаточно овладел собой, чтобы спросить:

— А сколько лет мадам Амонет?

— Много, — ответил Эмиль.

— Очень?

— Очень.

— А тебе сколько лет?

— Не знаю.

— Понятно. — Голеску не шевелился и все глядел на Эмиля. — Вот потому-то она и не хочет привлекать к тебе внимания. Ты ее философский камень, ее источник живой воды. Да? Но если дело в этом… — Вздрогнув, он поднялся. — Нет, это безумие. Ты, Голеску, слишком много времени провел на сцене. Наверное, она просто чем-то больна, в этом-то и дело, и ей нужно лекарство, чтобы поддерживать здоровье. Ух! Остается надеяться, что это незаразно. Она больна, малютка Эмил?

— Нет, — сказал Эмиль.

— Нет? Ладно. Голеску, друг мой, не забывай, что беседуешь с идиотом.

Однако воображение его никак не унималось, пока он заметал следы куриной аферы и потом весь тот долгий день до самого вечера. Несколько раз до него доносился топот копыт: кто-то скакал мимо — может быть, искал доктора Кретулеску?

Когда на землю опустились первые сумеречные тени, Голеску выбрался наружу и разжег костер. Сидя у огня, он услышал, как по дороге едет повозка, а минуту спустя — треск веток, который означал, что повозка свернула и направляется на поляну. Голеску изобразил на лице гримасу, которая, как он надеялся, должна была сойти за невинность, собачью преданность и терпение, и быстренько повернул над костром сковороду с колбасой и хлебом.

— С возвращением, моя королева! — крикнул он, едва завидев Амонет. — Видите? Я не только не сбежал с Эмилем в картежный притон, но и приготовил вам славный ужин. Садитесь перекусите. Я займусь лошадьми.

Амонет подозрительно оглядела его, однако из повозки вылезла и к огню подошла.

— Где Эмиль? — грозно спросила она.

— Лежит себе в своем ящичке, где ж ему еще быть? — ответил Голеску, уступая ей место.