Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

— Так-то лучше, — сказал Голеску, усаживаясь и протягивая руку за караваем.

Он отломил краюшку, обмакнул в котелок с тушеными помидорами и принялся жадно есть. Эмиль, который был по-прежнему привязан к его руке и при каждом движении болтался туда-сюда, стал вялым и безучастным, словно соломенное чучело.

— Итак, — начал Голеску с набитым ртом, — мужа у вас нет. Вы уверены, что не нуждаетесь в мужчине? Сами понимаете, мадам, я не о постельных делах говорю, боже меня упаси, нет-нет! Я об охране. В этом проклятом мире столько воров и убийц! К тому же, по невероятному совпадению, мне нужно оказаться как можно дальше от Дуная, а вы направляетесь на север. Давайте заключим временное соглашение! Что скажете?

Губы Амонет изогнулись. Презрение? А может быть, и улыбка.

— Раз уж вы об этом заговорили, — начала она, — Эмиль не слишком хорошо ладит с людьми. А сама я предпочитаю не иметь с ними дел. Полицейские сказали, что вы из цирка. Вы знаете, как получать у мелких чиновников разрешения на представление?

— Разумеется! — воскликнул Голеску, небрежно махнув рукой. — Тот, кто вам нужен, называется «антрепренер». Положитесь на меня!

— Хорошо. — Амонет отвела взгляд и снова уставилась в огонь, — Платить вам я не смогу, зато стану лгать ради вас. У вас будут кров и пища.

— И костюм, — напомнил Голеску.

В знак согласия она пожала плечами.

— Что ж, тогда договорились, — подытожил Голеску и устроился поудобнее. — А чем вы занимаетесь? Я имею в виду, официально?

— Предсказываю будущее, — отозвалась Амонет.

— А! Но на цыганку вы не похожи.

— Я не цыганка, — ответила она с ноткой усталости в голосе. — Я из Египта.

— Ах вот как, — усмехнулся Голеску и потер пальцем нос. — Таинственная мудрость Востока, которую вы унаследовали прямиком от древних фараонов. Отлично, мадам, на пейзан это должно производить сильнейшее впечатление.

— Для клоуна вы знаете слишком много ученых слов, — заметила Амонет.

Голеску поморщился и краешком одеяла принялся стирать остатки грима.

— В действительности я не клоун, мадам, — с достоинством возразил он. — Я жертва обстоятельств, клеветы и политических интриг. О, если бы я мог рассказать вам мою историю, вы бы разрыдались от жалости!

Амонет улыбнулась, и блеск белых зубов на неподвижном темном лице так напугал Голеску, что он едва не вскрикнул.

— Сомневаюсь, — только и ответила она.

Голеску не стал отвязывать Эмиля на ночь, решив, что не может полностью доверять Амонет, пока не получит по крайней мере пару брюк. Он устроился на жестком полу кибитки, положив Эмиля под голову вместо подушки, и хотя тот время от времени жалобно скулил и пахло от него действительно как от сильно отсыревшего ковра, для человека, решительно настроенного поспать, это были сущие пустяки.

Лишь один раз за ночь Голеску проснулся. Снаружи громко пела женщина, и в голосе ее слышалась такая надрывная грусть, что у Голеску невольно защипало в глазах, но одновременно в резких звуках неведомого языка ощущалась какая-то скрытая угроза. Словно под луной выла волчица. Голеску подумал было выглянуть наружу, чтобы посмотреть, не нужно ли ее утешить, но почему-то при одной мысли об этом по спине у него побежал непонятный холодок. Голеску хмыкнул, перекатился на спину и снова уснул.

Он проснулся, когда кибитки тронулись, и огляделся, разгоняя туман своих нескромных сновидений. Сквозь щели в стенах пробивался солнечный свет. Сны рассеялись, однако некоторые ощущения остались. Возмущенно рыкнув, Голеску сел и глянул через плечо на Эмиля, прижавшегося к его спине.

— Эй, ты! — Голеску отодрал Эмиля от себя. — Ты что, гнусный содомит, что ли? Думаешь, раз я ношу шелковые панталоны, значит, меня можно тискать как какого-нибудь мальчика для утех?

Эмиль всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Солнце, — прошептал он.

— Да, уже день! Ты что, солнца боишься? — строго спросил Голеску.

— Больно, — пожаловался Эмиль.

— Не дури, от солнца больно не бывает! — заявил Голеску. — Видишь? — И он сунул руку Эмиля в ближайшую полоску света.

Человечек снова по-кроличьи запищал, отворачиваясь и жмурясь, словно на самом деле думал, что его рука сейчас задымится и покроется волдырями.

— Видишь? — повторил Голеску.

Но Эмиль не желал открывать глаза, и Голеску с отвращением выпустил его руку. Взяв саблю, он перерезал веревку, которая их связывала. Эмиль тут же свернулся, словно червяк, и замер, вновь спрятав лицо. Голеску разглядывал его, отложив саблю и потирая запястье.

— Если ты и упырь, так такого хилого еще поискать надо, — сказал он. — И зачем только она тебя держит?

Эмиль не ответил.

Вскоре после полудня кибитки остановились; а спустя примерно час дверь повозки отворилась, и на пороге возникла Амонет с охапкой одежды.

— Вот, — сказала она, швырнув ее Голеску.

Бесстрастный взгляд Амонет остановился на Эмиле, который еще сильнее съежился, словно прячась сам в себя от потока света. Она сняла одну из своих шалей и накинула на беднягу, накрыв с головой. Голеску, натягивавший брюки, посмотрел на нее с удивлением.

— Я тут как раз думал, мадам, не нужно ли мне носить крестик, чтобы защититься от нашего маленького друга, — проговорил он. — Или лучше дольку чеснока?

— Он любит темноту, — ответила Амонет. — Вы должны мне за одежду три пиастра.

— Видите ли, это не совсем то, к чему я привык, — сказал Голеску, протискивая плечи в рубаху. — Грубое домотканое полотно. А где мы?

— В двадцати километрах от того места, где мы были вчера, — ответила Амонет.

«Слишком близко», — с беспокойством подумал Голеску. Пока он одевался, Амонет повернулась к нему спиной. Голеску поймал себя на том, что, застегивая пуговицы, разглядывает ее фигуру. Теперь, когда не было видно угрюмого лица, стало ясно, что в остальном Амонет очень хороша. Только у молодой женщины могло быть такое подтянутое тело. Сколько же ей на самом деле лет?

Обув башмаки, Голеску выпрямился, подкрутил усы и втянул брюшко. Затем извлек из соломенного бюста золотое колечко.

— Вот, возьмите. Прими этот дар, о цветок древнего Нила, — торжественно произнес Голеску и, взяв Амонет за руку, надел колечко ей на палец.

Она тут же отдернула руку и повернулась так стремительно, что ветер засвистел. На миг в ее глазах вспыхнуло пламя, и даже если это было скорее отвращение, нежели страсть, — что ж, Голеску удалось вызвать у нее хоть какое-то чувство.

— Не прикасайтесь ко мне, — сказала она.

— Я просто расплатился! — запротестовал Голеску, довольный собой. — Моя чаровница, это кольцо стоит куда больше, чем вы отдали за костюм!

— Оно воняет, — скривилась Амонет, сдергивая кольцо.

— Золото может позволить себе дурно пахнуть, — ответил Голеску.

Настроение его взмыло ввысь, как воздушный шарик.

Голеску без приглашения взобрался на козлы рядом с Амонет, и кибитки покатились дальше, следуя изгибам дороги, проложенной по берегу реки.

— Милая мадам, вы не пожалеете о своей доброте, — начал Голеску, — Столп силы и неисчерпаемый источник полезных советов — это обо мне. О другой вашей профессии, свидетельства которой я нашел в задней повозке, я вас расспрашивать не буду, ибо мое второе имя — Деликатность, но скажите, каковы доходы от вашего гадального предприятия? Зарабатываете ли вы столько, сколько желаете?

— Расходы я покрываю, — отозвалась Амонет.

— Пфуй! — махнул рукой Голеску. — Тогда вы, очевидно, получаете гораздо меньше, чем заслуживаете. А как вы гадаете? На картах? Глядите в хрустальный шар? Привораживаете?

— Читаю по руке, — ответила Амонет.

— Гадание по руке особых расходов не требует, — заметил Голеску. — С другой стороны, и на клиентов большого впечатления не производит. Если, конечно, вы не рисуете перед ними чарующие картины блистательного будущего или не предупреждаете их об ужасных несчастьях, избежать которых они могут исключительно с вашей помощью. И простите мне мою прямоту, но вы, судя по всему, женщина немногословная. Где же ваш блеск? Где огонь?