Застывший Бог (СИ)

По комнате прошелестел еще один скорбный вздох.

- Ничего, – сказала со своего места старушка. – Не дороже жизни. Порастрясём жирок...

- Да и еще, – Уточнил я. – один я все равно не справлюсь. Нужны помощники. Несколько толковых ребят, которые готовы рискнуть. Жизнью.

- Я сам останусь, – веско сказал Василий.

- И я, – баском поддакнул Петр.

- Ты нет. – Осадил Василий.

- Чегой-то? – Взвился Петр.

- Потому что у меня Машка и сын. – (ага, вот кто такая Машка подметил я) – А если ты умрешь то получится что никого после себя не успел оставить.

- Ну так ты и уезжай, – буркнул Петр. – А то помрешь ненароком, оставишь Борьку своего сиротой, Машку одну. Тьфу-тьфу... А мне как раз бояться нечего.

- Вот, – тыкнул перстом в младшего Василий, – ты за ними если что и присмотришь.

- А чего это, женился ты, а присматривай, если что, – я? – Хмыкнул Петр.

- Хватит, – мрачно цыкнула старуха на Петра. – Вася правильно говорит. Ты поедешь в город. За рабочими присмотришь.

- Да чего за ними...

- Заодно там жену себе присмотри. – Не дала закончить старуха. – Только не волочундру какую-нибудь. Надоел уже, женить тебя пора.

- Ну ба-а, – обиженно пропыхтел обиженный ребенок с револьвером.

- Всё, хватит галдеть. – Отмахнула ладошкой старуха.

- Я останусь, – неожиданно прервал спор родственников Степан.

Все поглядели на него. Степан поймал мой взгляд.

- Он меня напугал. Понимаете? Он меня вот, – Степан подергал рукой свой седой клок, оглядывая нас. – Я штаны потом отстирывал. А мне тридцать восемь лет, между прочим. А вы Михаил, – он посмотрел на меня, – Вы моложе. И вы совсем его не боитесь. Я же вижу.

“Ну, польстил, нечего сказать”, – подумал я.

- Да боюсь, я, Степан. Боюсь. – Признался я. – Это ж я просто сейчас в теплом кресле сижу, да говорильней занимаюсь. Потому и вид спокойный. А как дойдет до дела... И потом, у меня кое-какая привычка есть.

- Вот. – Кивнул головой Степан. – И мне надо. Привычку. Не, я останусь. – Убеждено кивнул он.

Странный он был человек. 99 процентов на его месте смотали бы отсюда, и предоставили другим решать вопрос с ночным. И с большим облегчением бы вернулись, только когда все кончиться. Странный он. Но он мне понравился.

- Вот! – Гаркнул Петр. – Даже Степан остается. А я чего? В городе отсиживайся? Да хоть вы что делайте, – с места отсюда не сдвинусь! Мужик я, или кто?! – Он свирепо поглядел на старшего брата и старуху.

- Ну прямо весь в деда, – Буркнула старуха, и я не смог точно понять, чего в её интонации было больше, сожаления или одобрения. – Раз вы оба остаетесь – продолжила она – то и я останусь.

- Ба, ну ты-то не дури, – повернулся к ней Василий.

Бабка уже нацелилась на Василия, чтоб дать ему отповедь, но не успела.

- Мария Алексеевна, я в подмогу крепких парней просил. – Решил я поддержать Василия пока не поздно. – А вас, извините конечно, разве что вместо приманки можно использовать.

- Вот и используйте, – развернувшись ко мне бодро сказала старушка.

“И кто меня за язык-то тянул...”.

- В таком варианте я не смогу гарантировать вашу безопасность.

- А Ваське и Петру моему вы безопасность гарантировать можете? – Контратаковала старуха.

- Нет, – стараясь быть спокойным сказал я, – и им не могу.

- Ну и о чем тогда говорить... – Победно заключила старушка-одуванчик – Остаюсь!

Иногда у меня ощущение, что женская логика специально создана чтобы сворачивать нам мужикам мозги. Я слегка забуксовал в попытке найти какой-нибудь подходящий ответ. За это время Петр уже успел возбухтеть, его поддержал Василий, но старуха их опять запрессовала.

“Она видите-ли, остается...”.

- Вы же уже видели на что способна эта тварь, – еще раз попытался я. – Прежде чем мы её поймаем, может вам кишки выпустить, или башку отгрызть.

Мария Алексеевна посмотрела на меня со снисходительной усмешкой достойной сцены лучшего театра; очень выразительно:

- Молодой человек, – это вы меня напугать попытались? В мои годы? Если б вы знали как у меня все болит, день за днем. День за днем... Я ж этого вашего сморчка из китайских лабораторий как желанного гостя встречу. Или я его, – или он меня!

“Блин. Ну нет слов”.

- Удивляюсь я, как ваша семья три поколения за городом существует. – Вздохнул я. – Смелые столько не живут. У них времени размножаться нет, они ж в приключения лезут.

На эту мою тираду никто не счел нужным отреагировать, поэтому я продолжил.

- Значит слушайте меня, бабуся. Очень уважаю вашу храбрость, но руководить этой операцией вы доверили мне, – поэтому, и приказываю здесь я. Ваши внуки остаются – потому что они мне нужны. Вы собираетесь – и дуете в город, – потому что от вас здесь никакого толку. Иначе я сворачиваюсь, и уезжаю.

Кажется, я немного перегнул, старуха молча пучила на меня глаза, и меняла цвет лица переходя из красного уже в какой-то лиловый. Я подумал, что сейчас старушку хватит кондрат, и это будет неудачным началом предприятия; а может быть даже и его концом. Но она выдохнула, пропыхтелась, и приняв вернувшись к относительно нормальному цвету лица, – только махнула рукой.

- Ну-ну, шпециалист, делайте как знаете...

- От, спасибо большое. – С облегчением перевел дух я. – Давайте-ка составим контракт, и осуществим предоплату. Деньги переведете в электронном виде на депозит, а то боюсь до окончательного расчета из нашей компании доживут не все.

- Вот, это деловой разговор, – удовлетворенно кивнул Василий.

Сижу в засаде.

Если бы дело происходило в каком-нибудь приключенческом фильме, то я бы искал ночного шарясь по окрестным лесам, с перемазанной грязью рожей и ножом в зубах... Жизнь однако прозаичнее, поэтому я сижу в засаде с полным комфортом, в мягком кресле. Диспозиция такова: Мы находимся в большой комнате, на втором этаже. Мы, это я и хозяин дома – Василий. В комнате две двери, – одна в коридор, вторая в смежную комнату-спальню, где таятся Петр и Степан, – они на подхвате. В комнате большое окно, сейчас его створки распахнуты настежь, занавески отодвинуты. Это единственное открытое окно во всем доме. Это вообще единственный открытый путь в дом. Все остальное, окна, двери, даже дымоходы, – в том числе и тот что в камине этой комнаты, – задраены наглухо. Двери крепкие, окна с бронестеклами, – есть шанс что в других местах никто не войдет. По крайней мере без лишнего шума. А за открытым окном – ночь.

Вот уже третие сутки мы сидим так. По дому передвигаемся только гуртом, даже в сортир, (что конечно несколько напрягает непривычных к этому хозяев). Иногда днем постреливаем из вот этого самого открытого окна из винтовки; в расстилающиеся за окном поля, в никуда, – в белый свет как в копеечку. Бестолково, но громко и приметно. Это знаки.

Два дня назад Василию звонили с очередным предложением продать землю, и он с матюгами и истеричными воплями в трубку, отказал. Василий к истерикам не склонен, – вопить его попросил я. Стрельба в никуда, и вопли... Пусть те, кто предлагают продажу, думают что хозяин на взводе и испуган. Это ведь значит, что психика хозяина не выдерживает, и осталось совсем немного давить. Значит, ночной придет.

И придет он именно сюда. Больше некуда. Мы единственные люди в районе, и значит нас надо тиранить. Техника по полям не ездит, люди нигде не ходят. Мы закрылись в скорлупе. Значит нас надо оттуда выковыривать. Задачу ночному поставили на террор, поэтому зная их поганый почерк, постараются они проникнуть в дом, и зарезать одного из нас, – тихо, чтоб нашли мы его только под утро. Но максимально кроваво. Чтоб поняли мы, что прятаться бесполезно, что достать нас могут в любой момент. Так проводили операции психологического давления, во время последней войны. В тех местах где людей не надо было вырезать поголовно, а надо было превратить в испуганное, блеющее от ужаса, готовое на все стадо...

Василий сидит в кресле напротив большого пленочного телевизора-рамки, в котором бубнят о своей любви герои какого-то сериала. Теле-рамка повешена на стене противоположной то, в которой окно. Выходит смотрящий в телевизор Василий, сидит к окну затылком. Так и задумано. За окном вместо него наблюдаю я со своей позиции в углу. Огромная комната, – можно даже сказать зала, – тускло освещена – всего одной настенной лампой у самого окна, да еще светильником на небольшом круглом столике рядом с Василием. А мой угол, где я сижу в другом кресле лицом к окну, совершено утонул в темноте. Правда хеншаны твари хладнокровные, в морде у них кроме обычных глаз, тепловизор. Поэтому темнота ему совершенно не помеха. Но есть один нюанс...