Кукловод. Капер.(СИ)

Кевина подвели к столбу и привязав веревку прямо к цепям подтянули здоровяка на вытянутых руках так, что он едва касался земли кончиками пальцев. После этого старший надсмотрщик Джеймс распустил кольца довольно длиного кнута, и вопросительно посмотрел на хозяина. Тот не спеша закурил трубку, после чего молча подал знак к началу экзекуции.

Кнут со свистом полосовал воздух, и хлестко ударял по живой плоти. Кевин был сильным мужчиной, и стоически выдержал десять ударов, после чего мужество его покинуло. Он извивался, кричал и трясясь всем телом ожидал нового удара, которые сыпались на него через неравные промежутки времени. Джеймс знал толк в подобных делах, и мог довести человека до исступления. Если только тот не проваливался в спасительное забытье. Как Кевин после двадцатого удара.

Не повезло бедолаге. Его тут же облили водой, сунули под нос что-то с резким запахом, привели окончательно в себя. Наказываемый должен был прочувствовать все прелести экзекуции от начала и до конца. И она продолжилась. Всего Кевину досталось пятьдесят ударов. При этом его еще дважды приводили в себя. Но и на этом его мучения не закончились, потому что несчастного оставили висеть на солнцепеке до вечера, как яркое напоминание всем, что их жизни отныне ничего не стоят.

После окончания экзекуции всех погнали к кузнице, где с них сбили кандалы, а затем увели показывать места их обитания. Словом заниматься по распорядку. Однако все это не касалось Патрика, с которого даже не подумали снимать цепи. Хм. Ничего удивительного, ведь его покупали вовсе не для того, чтобы выводить на полевые работы.

Впрочем и для урока остальным он так же не годился. Он был личным трофеем хозяина, и тот не собирался ни с кем делиться удовольствием отмщения за дерзость этой ирландской свиньи. А еще, ему не хотелось устраивать разбирательства при посторонних. Джонсон приказал подвесить Кларка за кандалы на крюк, так чтобы он самую малость не доставал до земли, так оно мучительнее всего. После этого мистер Генри приказал чернокожим телохранителям и кузнецу, рабу ирландцу, оставить их одних.

- Признайся, ирландская свинья, ты ведь решил, что это ты послужишь примером для остальных. Ну чего же ты молчишь. Я ведь помню насколько бойкий у тебя язык. Или ты все еще надеешься, что я тебя не узнал?

- Глупо было бы на это надеяться, после того как ты с таким упорством торговался за право обладания моей шкурой.

- Умница. Только говори мне вы, и называй господином. А лучше хозяином.

- Мне от этого будет легче?

- Хм. Дай-ка я подумаю,- он изобразил глубокую задумчивость, а потом вдруг просиял словно совершил некое долгожданное открытие.- Нет. Тебе от этого легче не будет.

- Ну и какой тогда мне смысл лебезить перед тобой.

- Ты прав. Никакого. Но это не имеет значения. Даю тебе слово, что уже через десять дней ты превратишься в покорную собачонку и будешь вилять хвостиком при виде своего хозяина, то есть меня. И поверь, то обстоятельство что у тебя нет хвоста, не имеет ровным счетом никакого значения.

- Верю,- изобразив пожатие плечами, просто ответил Патрик.- Сломать можно любого.

- Во-от. Радует, что ты это понимаешь. Это просто замечательно. Из тебя получится отличная и преданная шавка.

- Но есть исключения,- поспешил остудить довольного плантатора Патрик.- К примеру, я предпочту сдохнуть, вместо того чтобы превращаться в тряпку. Как тебе перспектива ломать труп, английская собака? Ну чего ты так на меня вылупился?

Джонсон сначала дернулся в сторону висевшего на крюке невольника, но потом остановился, и окинув его спокойным взглядом, погрозил ему пальцем.

- У тебя ничего не получится, грязный ирлашка. Ты не первый и не последний раб, которого я приведу к покорности. Десять дней. И сегодняшний не предусматривает никаких пыток. Ты будешь так висеть ровно два часа, после чего тебя снимут. Мы ведь не хотим, чтобы с твоими руками случилось что-то необратимое. Как видишь, я неплохо разбираюсь в анатомии. Хочешь, я поведаю тебе хотя бы часть того, что тебе предстоит.

- Вижу, что тебя буквально распирает от желания, а потому не вижу смысла отказывать тебе в этом удовольствии.

- Благодарю, ты очень любезен. Так вот, для начала тебя обольют патокой, и привяжут к столбу. Ты не представляешь до какого исступления могут довести насекомые своими мелкими лапками и хоботками. Это просто ужас какой-то. Взрослые и крепкие мужчины плачут как дети. Кстати, слышишь? Это воет тот самый здоровяк. К нему в гости пожаловали местные мухи. Очень скоро они отложат на нем мириады своих яиц...

Джонсон продолжал живописать, вальяжно прохаживаясь по кузнице, перебирая кузнечные инструменты живо описывая возможность их двойного предназначения. Показывал и орудия специально предназначенные только для пыток. Надо признать рассказчиком он был хорошим, настолько живо у него получались все описания. А еще, это говорило несомненном опыте в данном вопросе.

Впрочем, Патрик мало его слушал. Вернее не он, а Шейранов. Конечно умом он понимал, что Перегудов его как-то вытащит, и если все еще ничего не предпринял, то ждет, не сможет ли он сам что-либо предпринять. Нет, он не маньяк. Он человек искренне и без остатка преданный своему делу. И это шоу, его детище, ради которого он готов на многое. Кстати, когда состоялось их знакомство, привлекая в свой проект кукловода, Антон рисковал пожизненным заключением.

К черту Антона. Когда он вмешается, Патрик уже успеет пережить кое-какие неприятные моменты. А это крайне нежелательно. Конечно Шейранов может отстраниться от боли и весело посвистывать, даже если его будут пытать раскаленным железом. Вот только при этом вся гамма страданий достанется Патрику, который не сможет повторить этот трюк. И потом, должен же дедушка позаботиться о своем отпрыске. Еще несколько минут, руки потеряют чувствительность, и будут ни на что негодными.

Дождавшись момента, когда Джонсон отвернулся, чтобы взять со стеллажа очередной инструмент, Патрик резко подтянулся на руках, буквально выбросив свое тело вверх. Потом толкнул вперед и вверх свои скованные руки. Цепь кандалов соскочила с крюка, и освободившийся пленник приземлился на земляной пол кузницы.

Мгновение, и правая рука скользнула ко шву штанов, в котором уютно скрывалась спица из упругой стали. Пальцы ухватили стальную бусинку и за нее потянули спицу наружу. До плантатора всего лишь пара шагов. Чтобы нанести удар, достаточно сделать и один. Он уверено выбросил руку с зажатой спицей вперед, метя в сердце. Патрик был хорошим фехтовальщиком, Сергей Федорович отличным хирургом...

Джонсон отчетливо услышал непонятные звуки, и звон цепей. Как расслышал и приземление Патрика. Мысль о неправильности происходящего прострелила его сознание, и он резко обернулся к своему пленнику. Его подвело то, что несмотря на то, что он знал о находящихся здесь орудиях пыток все, сам он ими никогда не пользовался. Поэтому увидев обретшего относительную свободу пленника, плантатор выронил один из пыточных крюков, вместо того чтобы использовать его как оружие и потянул из ножен шпагу.

Поздно. Его сердце буквально взорвалось от резкой боли, а дыхание невольно зашлось. Стальное жало, коке-то время еще поворочалось внутри, вызывая очередные спазмы боли и наконец покинуло тело. Вот только боль так никуда и не делась. А еще, не было никакой возможности вздохнуть. И кричать он так же не мог. Снедаемый невыносимой болью, он с недоумением смотрел на своего врага, рука которого на этот раз была необычайно точна. Потом он завалился набок, со все так же широко раскрытыми глазами.

Дело сделано. Патрик быстро отбросил спицу в дальний угол кузницы. Бог даст, потом разыщет. Сейчас же возвращать ее на место нет времени, потому как дело это непростое и кропотливое. Подойдя к крюку, он встал к нему спиной и подняв руки подпрыгнул вверх и назад. Ч-черт, как больно! Ощущение такое, что ему едва не оторвало кисти рук. Взгляд на них. Так и есть, рассадил в кровь. Ну да хотя бы вены целы, и то радует.