Двойной бренди, я сегодня гуляю

Она вспомнила, как смутился Лаи, когда она спросила его о его лабораторных исследованиях.

— Чем он там занимался?

— Семиотическим анализом. Видите ли, он в своё время достаточно основательно изучал семиотику. Вот он и попытался задействовать все возможные алгоритмы, чтобы расшифровать значение этого знака. Только информации всё равно не хватало.

Лика увеличила изображение. Без сомнения, розетки воспроизводили рисунок чешуй вокруг теменного глаза.

— Выходит, это символ высшей расы?

— Вероятно, в какой-то момент те, у кого он был, объявили себя высшими. И принялись уничтожать всех остальных. Проблема в том, что и у жёлтых он, видимо, мог зарастать.

— Как вы думаете, — спросил Коннолли, — этот глаз был функционален?

— Этого мы уже никогда не узнаем. А для них это вряд ли имело значение.

У Лагранжа зазвонил телефон.

— Да, — сказал он. — Слушаю. Да, Виктор. Сейчас я зайду к вам.

Лаи ждал его в комнате отдыха, откинувшись на спинку кресла, в чистой белой футболке, уже выбритый, от бледности казавшийся зелёным. Капельницу из него вынули лишь три часа назад. Барнардцы менее выносливы, чем земляне, зато восстанавливаются поразительно быстро. На диване у стены сидели Фоо и Ори. Увидев Лагранжа, оба юноши прервали разговор на своём языке и уставились на старого француза своими блестящими глазами.

Лаи сделал едва заметное движение бровью в их сторону, как бы о чём-то предупреждая, а затем обратился к Лагранжу по-английски:

— Симон, присядьте. Простите, что не встаю — у меня ещё голова кружится. Я хочу вас кое о чём попросить.

Лагранж пододвинул свободное кресло и сел. Он ждал. Барнардцев не следует донимать вопросами, они сами скажут всё, что нужно, если доверяют вам. А интонация Лаи была доверительной.

— То, что произошло, довольно досадно, и в этом есть доля моей вины. Мне не хотелось бы, чтобы лишние подробности этой истории были преданы огласке.

— Какие именно? — осторожно уточнил Лагранж. — После того, как Бауэр узнал, что вы пропали…

— Этот неприятный человек с Би-би-си? Он пытался звонить в медпункт. Эльза сказала ему, — щёки Лаи слегка окрасились румянцем, — куда ему пойти.

Оба засмеялись. Потом Лаи замолк и опустил голову. Его пальцы сжали подлокотник кресла.

— Не в этом дело. Я говорю о тех подробностях, которые могут повредить Артуру.

Ну и ну, ошеломлённо подумал Лагранж. А он-то думал, что знает барнардцев. Лаи ждал ответа, бледный, серьёзный.

— Если вы о вашем конфликте, то обещаю приложить все усилия, чтобы о нём не узнали вышестоящие инстанции.

— Спасибо, Симон-миир, — Лаи вновь назвал его по принятому у барнардцев этикету. — И ещё… Нельзя ли как-нибудь вписать в отчёт, что эти данные из двадцать пятого квадрата были получены при участии Артура?

— Казак, Казак, — наполовину с сожалением, наполовину с упрёком проговорил Лагранж, — это не метод.

Стажёры, не понимавшие по-английски, почтительно молчали при разговоре старших.

— Не сочтите это за позу, — Лаи понизил голос. — У меня в этом деле свои интересы.

Лагранж понял.

— Это связано с…? — он показал глазами на притихшего Ори.

— Я хочу для него гарантий. Чтобы ему зачли стажировку и не вносили в чёрные списки.

Старик встал со своего кресла, шагнул к Лаи и крепко сжал его руку.

— Этого я добьюсь. Я вам обещаю.

— Спасибо, — сказал Лаи. Вдруг он о чём-то вспомнил, и на лбу у него пролегла недовольная складка. — У меня остался ещё один вопрос…

— Да, Виктор? — склонился к нему Лагранж.

— Кому понадобилось выбрасывать моё полотенце? По-моему, это неэтично.

34. ТРУБАДУРЫ

Барнарда, 22 — 23 декабря 2309 года по земному календарю

Лаи сидел в номере за столом, подперев подбородок руками, — полностью одетый, при шейном платке и пилотке. Единственное, что он понимал — что всё зашло куда-то не туда и что он, так гордившийся своей интуицией, допустил где-то непростительную самонадеянность, в результате которой… Думать об этом было тягостно. Особенно после тех сведений о землянах, которые он узнал.

Нет, кое-что он знал и раньше. Ему было известно, что у землян от природы отсутствует амола — её им заменяет возбуждение центров удовольствия в мозгу при генитальной стимуляции, — и что некоторые земляне могут искать этого удовольствия круглогодично, независимо от размножения. Но он полагал, что к лучшим представителям земного сообщества, к интеллектуальной элите это отношения не имеет. Хотя для барнардца Лаи был весьма просвещённым (просвещали его коллеги по земным экспедициям, показывая ему сетевые порнофильмы), он не мог себе представить, чтобы Лика так вот корячилась и издавала стоны. Из просмотра тех фильмов он вынес твёрдое убеждение, что речь идёт о какой-то патологии, вроде алкоголизма, которая почему-то является популярной темой в земном искусстве. Даже наблюдая воочию последствия постоянной бомбардировки гормонами, которой подвергался организм землян — то, как у мужчин вылезали все волосы на макушке (случись такое с барнардцем, он умер бы от стыда), как безобразно разрастались груди у женщин, — он всё же не допускал, что физиология может влиять на всё развитие их цивилизации. Но вчера он разыскал список веб-ресурсов по психологии землян. Вот уже второй день он читал всё подряд, и картина, которая складывалась перед ним, вселяла тревогу. Все источники, независимо от теоретических взглядов авторов, настаивали на том, что подобное поведение для землян нормально. Более того, оно теснейшим образом связано с их эмоциями и личными привязанностями.

После этого Лаи стало многое понятно в землянах. Например, стыдливость, которой они окружали тему пола и собственное тело (взять хотя бы их манеру купаться в специальной одежде). И всё-таки он пребывал в столбняке. Не может же Лика хотеть от него этого? Неужели она разделяет это суеверие землян, согласно которому совокупиться с кем-то означает присвоить часть его души? Лика, которая казалась ему такой интеллигентной и воспитанной?

А если земляне действительно устроены непоправимо иначе, чем барнардцы, то что ему делать с этими отношениями?

Он вдруг вспомнил одно лицо. Она сидела в первом ряду на его лекциях по сравнительной истории Земли и Барнарды. Жизнерадостная пухленькая девочка, ещё не начала носить серьги. Фахая, вот как её звали; фамилию он забыл. После стажировки на Земле она неожиданно покончила с собой. Ходили смутные слухи, что она влюбилась в землянина, хотя как это из-за любви можно прыгнуть с моста, никто не понимал. Думали, она начиталась земной литературы, герои которой постоянно совершали такие поступки. Теперь Лаи чувствовал, что всё могло быть сложнее. И страшнее.

Бедная, бедная Фахая, подумал он. Мог ли он предвидеть, что когда-нибудь сам окажется в подобном положении?

В дверь постучали. Он вздрогнул.

— Войдите, — торопливо ответил он. Испуг смешался с облегчением: это была не Лика, а Коннолли. И хорошо, подумал он, говорить с Ликой он сейчас не в состоянии. Просто потому, что не знает, как.

— Привет, Вик, — сказал Коннолли, притворив за собой дверь. — Есть разговор.

Он был одет в земной костюм — твидовый пиджак в «ёлочку», коричневые вельветовые брюки. Как специалист, отдавший немалую дань семиотике, Лаи угадал в этом что-то вроде вызова. В сумме с этим костюмом и вчерашним пластырем на разбитом носу, начало разговора ничего хорошего не обещало.

— Да, Патрик, — прохладно отозвался Лаи, повернувшись к нему на своём пуфе. — Садись.

Коннолли проигнорировал приглашение и остался стоять, сцепив пальцы за спиной. Он не глядел на Лаи. Даже наоборот, скользил взглядом туда-сюда, лишь бы не встретиться с ним глазами. Это начинало раздражать.

— Ну? — теряя терпение, спросил Лаи. Коннолли сник. Было очевидно, что он заготовил что-то темпераментное, но демонстрация ораторского искусства сорвалась.