Забудь о прошлом

— Без хлеба и воды?! — ужаснулся Дан.

— А ты что думал? Как, по-твоему, почему меня не поставили к стенке сразу?

— Не рискнули.

— Да. Но это ведь не означало, что они собираются оставить меня в живых. Есть и иные способы избавиться от неугодного человека, не столь очевидные, как расстрел.

— И Лайва на тебя не в обиде, — сказал Поэт саркастически.

— И я на него не в обиде, потому что за этими тремя сутками последовало лучшее мгновение моей жизни.

Маран зажмурился, и Дан опять пожалел, что не был в тот миг у Крепости. Не был там и Поэт, он посмотрел на Марана и спросил:

— Лучше, чем в тот вечер, когда тебя приветствовали у Старого Зала?

— Лучше, — сказал Маран шепотом. — Тогда я был у власти. У Старого зала приветствовали Главу Лиги, а у Крепости… просто меня, свергнутого и опального. Лучше. — Он открыл глаза и вздохнул. — А может, я ошибаюсь, и лучшим было мгновение на Палевой, когда ты сказал мне про пакт. А вообще-то их было не так уж мало, этих лучших мгновений, грех жаловаться. Легче всего мне определить первое. Это когда Мастер прочел мою повесть. Помнишь?

— Помню, — сказал Поэт. — Конечно, помню.

— А последнее? — спросил Дан.

Маран нахмурился, но потом его лицо прояснилось.

— Ладно уж, — сказал он. — Я сегодня добрый. Не буду тебя разочаровывать. Когда я позвонил от вас… Небось подслушивал?

— Конечно, — проворчал Дан. — Пришлось.

— Чтобы в случае чего оказать давление? — усмехнулся Маран.

Дан промолчал.

— Ну ты слышал, что я спросил?

— Где и когда, — сказал Дан.

— Верно. А она мне ответила: «Лети ко мне. Скорее. У меня нет больше сил ждать».

— И все?

— Все. Правда, я видел еще и ее лицо. До того, как задал свой вопрос. Она ведь ответила на вызов моментально, и с главным мы разобрались молча. — Маран задумался. — В сущности, меня никогда не любили женщины, — сказал он, оборачиваясь за очередным бокалом.

Поэт пьяно всплеснул руками.

— Как тебе не стыдно?! — Он отнял у Марана бокал и одним глотком опорожнил его. — Они тебя обожали!

— Меня? — Маран скептически хмыкнул. — Удовольствия, которые я им доставлял, еще может быть. Но меня?

— А Лана? — спросил Дан.

— А что Лана? Лана любила не меня, а того смазливого подонка, который пришел арестовывать ее отца.

— Это вначале.

— Долгое было начало. Пять лет.

— Однако она позвала тебя к себе только, когда убедилась, что ты не тот, за кого она тебя принимала.

— Это не совсем так. Во-первых, она боялась огорчить мать. Во-вторых, не подворачивалось случая. Окажись я рядом с ней за год до того, она, наверно, поступила б так же. Переживала бы и мучилась оттого, что я подонок, но все-таки отдалась бы этому подонку.

— Но ты же не был подонком.

— Но она же этого не знала.

— Опять твои парадоксы, — вздохнул Поэт. — В этом мы с тобой тягаться не можем. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Поговорим о другом, — согласился Маран. — Если ты еще способен разговаривать. Ты совсем пьян, по-моему.

— Пьян, — согласился Поэт. — А ты нет?

— Разве я похож на пьяного?

— Не очень. Впрочем, тебе… то есть вам… пить не надо. Ведь вам принадлежат две самые очаровательные женщины этого бала. А что остается мне? Бутылка. — Он взял новый бокал и отхлебнул из него. — Лайва прав, ты действительно неплохо устроился. Отхватил такую девочку! Хотя… — Он рассмеялся. — Я ведь кое-что смыслю в этих делах, — сказал он вдруг. — Там, на Земле, я успел слегка распробовать земную любовь. И вот что я тебе скажу, друг мой, тамошние женщины… они красивее наших, спору нет!.. Но что касается… В постели, как они это называют… это детские игры, да-да, детские игры. Так что тебе понадобится десять лет, чтобы…

— Замолчи сейчас же, — рассердился Маран.

— Молчу, молчу… Впрочем, это не вина их, а беда. Женщина созревает в тени мужчины…

— И наоборот, — вставил Дан.

— Не совсем так. Женщины помогают вызреть мальчикам, но сама женщина созревает в тени мужчины, и если мужчина неспособен отбрасывать тень… — Он опустошил бокал и немного неуклюже подмигнул Марану. — Признаться, я изрядно комплексовал перед землянами, они такие умные, все на свете знают… Но когда я увидел, до чего они довели своих женщин…

— Нет, ты совершенно спятил! Дан, не обращай на него внимания, он просто одурел от вина, посмотри-ка, сколько он выдул. — Маран кивнул на стол. Из нескольких десятков стоявших на большом серебряном подносе бокалов три четверти были пусты.

— Ты тоже пил, — обиделся Поэт.

— Я выпил три бокала, четвертый у меня в руке. Да и Дан не больше. А ты налил себя вином до ушей и несешь черт знает что.

— Извини, Дан, — сказал Поэт. — Я не о тебе. Хоть ты и с Земли…

— Поэт! Оставь эту тему, пожалуйста! Прочти лучше продолжение.

— Какое продолжение?

— Стихов. Ты же недавно начал читать стихи.

— Так его нет еще, этого продолжения. Хотя… Погоди! — Поэт сделал короткую паузу, потом закрыл глаза и прочел:

Забудь о прошлом, милый друг,

забудь о прошлом.

Звенит стрела, и замкнут круг.

И ноша сброшена.

Вина, как крови, на пиру.

И боль под кожей.

И ночь. А холм высок и крут.

Забудь о прошлом.

Он умолк, и наступила долгая тревожная тишина.

— Ты что?!. — пробормотал затем потрясенный Дан. — Ты что несешь? Ты соображаешь, что несешь?

— За холм тебе, конечно, спасибо, — сказал Маран тихо и даже растерянно. — Но что ты меня хоронишь?

Со звоном разлетелся на куски бокал, который выпал из пальцев Поэта. Побелев, он открыл глаза, шагнул к Марану и судорожно схватил его за руки, словно проверяя, жив ли он.

— Что с тобой? — спросил уже спокойно Маран.

Поэт молчал, как будто пытаясь понять, что произошло.

— Предчувствие? — поинтересовался Маран осторожно.

Дан содрогнулся. Он слишком хорошо помнил Перицену. У меня дурное предчувствие, сказал тогда Поэт, и началась полугодовая катавасия.

Поэт продолжал молчать.

— Да ты хоть расшифруй! Может, я не вернусь с Эдуры?

Поэт покачал головой.

— Эдура далеко. Это близко, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Они здесь, совсем рядом.

— Кто — они? — спросил Дан нетерпеливо.

— После Палевой со мной что-то происходит, — объяснил Поэт, все так же нервно озираясь. Он уже не выглядел пьяным, словно вдруг протрезвел. — Видимо, у них есть какие-то средства обострять эмпатические способности. Мне уже там стало казаться, что я более остро воспринимаю.

Дану вдруг вспомнилось навязчивое ощущение темноты всякий раз, как он думал о Маране.

— Да-да, — вмешался он, — даже я стал что-то чувствовать, правда! Наверно, какое-то поле…

— Ну и что ты поймал? — спросил Маран у Поэта.

— Очень острое желание видеть тебя мертвым. Кровь на белой рубашке… вот здесь, — он притронулся к рубашке Марана, — закрытые глаза и бледное лицо… Они буквально передали мне… нет, вру, это воплотилось в моем подлом воображении… Острое желание и… Надежда, там еще была некая мстительная надежда, мстительная или злорадная… Они надеятся, значит, что-то затеяли…

— Но кто? — спросил Дан беспомощно. — Опять Лайва?

Маран пожал плечами.

— Он или кто-то другой. Я ведь видел Песту. Они могут думать, что я вернусь в Бакнию с землянами. Я снова стал опасен для них. То есть они могут так считать. Но тут, во дворце Илери, сегодня… Нет.

— Но ты же выйдешь из дворца? Ты ведь ходишь по городу! Ночуешь в гостинице. — Поэт смотрел умоляюще. — Улетай. Улетай, как можно скорее. Маран, прошу тебя!

— Ну уж нет, — сказал Маран жестко. — Я еще никогда не спасался бегством. Не стану и теперь. Улетит Наи. А я останусь. И посмотрю, кто это решил на меня поохотиться. — Его глаза недобро блеснули. — И поеду в Бакнию. Я собирался отказаться, но теперь поеду. Дан! Ты со мной?

— Разумеется, — ответил Дан обиженно.

— Тогда надо отправить их обеих. И Нику тоже. Завтра утром, по-моему, будет орбитолет. Отошлем их на станцию, пусть сидят там или отправляются домой, пока мы тут разберемся. Идем вниз!