Последняя легенда Анкаианы

Стало понятно, что ее просто хотели убить. Смело, дерзко и со знанием дела.

Она бросилась обратно в скалы, зная, что где-то там есть море, и до него еще можно успеть добежать, но страх и медленно усиливающееся жжение на руках и лице не давали сосредоточиться, чтобы выбрать направление.

Она упала возле какого-то камня, спрятав лицо в холодную сырость и обхватив руками голову.

- Нет, - прошептала она, - только не это, пожалуйста...

Однако на свете не было бога, которого бы тронула ее мольба.

14. Ритуал.

Вещь, о которой не знал Вандарский.

Была.

И знали о ней немногие.

Во-первых - Асет, потому что была она у него. Во-вторых знал Энди, или догадывался, а догадывался он потому, что в силу незаурядности своего интеллекта вообще до многого догадывался. Еще Элис, во-первых потому, что иногда пас Энди, а во-вторых, потому, что вообще очень много знал. От Элиса о ней могли бы узнать многие, если бы Элису не было на все в такой глубокой мере наплевать.

Теперь, просидев несколько дней под землей, о ней узнал Алик.

Вещь, о которой Вандарский узнал-таки от догадавшегося Андриана, достойна была не только вызывать алчный блеск в глазах главного мага, но и украсить собой какой-нибудь алмазный фонд. Если б Вандарский ее увидел ( а из всех вышеперечисленных господ он, как ни странно, был самым впечатлительным ) она напомнила бы ему серебро и хрусталь родительского дома, жемчуг, весенний пейзаж - вобщем, все очень хорошее.

У Андриана, которого подобные впечатления напрягали, она не вызвала бы ничего, кроме желания как-нибудь сгладить ее влияние на мировые процессы.

Элис тут был способен только на восхищение, а что до Алика...

Задайся Аланкрес странным вопросом - что сей символ ему напоминает, получилось бы ответить на него полностью и исчерпывающе так, что любой слабоумный проникся бы ею с первого слова.

...Асет внес под землю теплую волну весеннего воздуха и шум моря. С ним был мавурк, который тут же озадачил Алика. Последний считал, что научился распознавать пол даже очень видоизмененных человеческих особей не только по внешнему виду, но и по эманации. Встретив этого мавурка, понял, что ошибался - мавурк был всего лишь мавурком.

Зато в другом Алик не ошибся - предположив, что войдя, Асет посветит на него фонариком, а поэтому заранее отвернулся к стене и только самый краешек своего поля зрения выделил монаху, остановившемуся в трех шагах от решетки.

Так и не повернувшись к Асету, он стоял, рассматривая перед собой череду дырок в еще сырой цементной стенке. Он не знал, что в этих дырках, но тоже умел догадываться. И, пока Асет говорил, Алик эти дырки считал. Собственно, считал он их и раньше, даже помнил их число, но теперь подсчеты эти приобрели особый смысл. Зачем столько?

- Приветствую тебя новый наш повелитель, - произнес Асет. - Как насчет того, чтобы выслушать мольбы недостойного?

Алик обернулся чуть побольше, и Асет увидел, как слегка изогнулась вертикальная черточка на его впалой щеке.

- Снова?

На миг стало возможным рассмотреть половину его специфической улыбки. Асет с трудом подавил желание отойти хотя бы на шаг. Так сложилось, что одних тварюшек любил он больше, других немного меньше. Вампиры не нравились ему своей отчужденностью, эгоизмом и непредсказуемым поведением. Да и тем, что рядом с ними он был всего лишь человеком. Защищенный от их ментального воздействия, он продолжал бояться физического. Даже сейчас, когда их разделяла решетка, он, несмотря на слабое зрение, видел Алика четче, чем видел бы человека с такого расстояния. Чужие иллюзии бесили монаха. Но он улыбнулся.

- Не знал, что тебе это так по нраву... И часто ты выполняешь то, о чем тебя просят?

- Смотря как просят. И смотря кто, - сказал Алик, уже двое суток сидевший в ловушке. Он по-прежнему не поворачивался и не шевелился. Наверное, следил за своей дрожащей на сырых стенах тенью, обрамленной мечущимися штрихами прутьев.

- Люди, живущие в стране твоей, - веско сказал Асет. Он не знал Алика. Но ему показалось, что со времени их последней встречи тот немного изменился - его юношеский облик стал строже. Значит, чувства Дзанка - не просто формула, а если формула, то такая, какой подвластны даже иллюзии. И это замечательно.

Алик повернулся и какое-то время рассматривал его. Потом спросил:

- Помнишь себя в событиях где-то трехнедельной давности, когда газетчики исходили интервью с несостоявшейся, седьмой жертвой маньяка Диса? Ты сам долго давал комментарии по поводу чудесного виденья Агнесс.

- Это к чему?

- Еще и вид у тебя такой был... я бы назвал его компетентным. Люди, живущие в стране твоей, утвердились в вере своей после твоего выступления.

- Ну и что?

Ресницы над туманными глазами чуть дрогнули.

- Когда ты вошел, от тебя исходило нечто вроде эманации Диса... Во всяком случае, такая у него была в ту ночь, когда он... когда меня в последний раз о чем-то просили. Но просил он позже, а сначала излучал нечто такое. Такое же, - Алик воздел глаза кверху, после чего вновь утвердил их на собеседнике, - И я не выполнил его просьбу, - закончил он. - Просьбу человека, тогда еще живущего в стране моей.

Красные одежды Асета в свете фонарика виделись черными, зато лицо, слегка опухшее от недосыпа, казалось бледным, как у Алика.

- Так Диса больше нет? - вырвалось у него.

- Я знал, тебе понравится.

- Я про тебя плакат нарисую, - улыбнулся Асет. - Типа : "Не разоряйте муравейники", или "Вампир - санитар города".

- Только чтоб я был похож, хорошо? А то Агнесс меня тоже нарисовала... очень неосторожно. Очень неосторожно с ее стороны было это обнародовать. Я не знал, что я такой. Что я похож на это. Что человек видит так вампира в невменяемом состоянии, стоящего за спиной у невменяемого человека и, выражаясь образно и грубо, прицепившего свою крышу к его, дабы они вместе удачно съехали. Честное слово, Асет, я не думал о тебе, когда в порыве неведомой тебе темной страсти не сдержался и прервал этот волнующий спектакль. Наверное, даже грубо и небрежно. Не помню. И знаешь, что меня больше всего угнетает в этом деле?

- После того, как из тебя сделали ангела, тебя еще что-то может угнетать?

- И очень. То, что в религии, служителем которой ты себя представляешь им, все доказательства такого вот, сомнительного свойства. Нет, против религии я ничего не имею, она прекрасна, но ты и тебе подобные... Куда там Дису. Он и врать-то как следует не умел... Так что плакат - это будет честнее. Я тебя выслушаю.

- И откажешь? - полуутвердительно спросил Асет.

Алик осмотрелся.

- Не знаю, - полушепотом ответил он. - Ты убьешь меня, если да?

- Нет, - ответил Асет. - Я тебя не убью. Я и обратился к тебе с просьбой лишь для того, чтобы ты увидел - я говорю с тобой, как с... богом.

Алик поднял бровь.

- Да, тромендер Дзанк, как с богом Анкаианы. Убить тебя - потеряется Анкаиана, или появится новый Дзанк, может, и недостижимый. А я, как ты правильно заметил, не верю в то, чему призван служить. А ты-то у нас реален.

- И ты ловил бога на воспоминания о его первой любви?

- А у тебя кроме этих воспоминаний разве есть что-то еще, на что тебя можно бы было поймать? Кстати, все подлинное - это действительно Анати. Просто я знаю о ней то, чего не захотел знать ты.

- Ты... говорил с ней?

- Я даже вызывал ее воспоминания. Она считает тебя палачом. Особенно узнав, кем ты стал после того, как...

Алик в нетерпении вскинул голову.

- Разумеется; - потом, уже спокойно, продолжил, - Обо мне и моей экзотической фактуре двух мнений быть не может; ничего нового я не узнаю ни от тебя, ни от вызванного тобою духа. Если ты согласен, перейдем к твоим планам относительно меня.

- Изволь. Я намереваюсь посвятить себя в твои жрецы.

- Каким образом?

- С помощью ритуала.

- А кто будет говорить "да"?