Последняя легенда Анкаианы

- Конечно, - она улыбнулась, хотя глаза ее наполнились слезами, приходите. Про акул расскажете.

Она резко повернулась и ушла в дом.

Вечером было еще веселее - Аланкрес стоял в холле с пучками куриных ног в обеих руках и раскланивался с хозяйкой.

- Я сначала по одной лапке буду кидать, - сообщил он. - Потом по две. А уже после....

- И по три, - с преувеличенно серьезным видом кивнула вредная госпожа де Фанн.

- А вот и нет, - подколол ее Аланкрес. - Дальше я вытащу акулу...

- А потом две акулы, а потом сразу три.

Аланкрес рассмеялся. Она тоже, правда, более горько и язвительно. Разговор некоторое время продолжался в том же духе, после чего Аланкрес, наконец, покинул дом врага своего и обнаружил, что уже заполночь. Было ему тогда легко и даже радостно. Он не вникал в причины, но предполагал, что это от того, что ему наконец-то наплевать на все кроме акул.

Ночь исходила теплом и сверчками, где-то на пределе слуха ловились загадочные отзвуки летучих мышей, и Аланкрес пытался понять, каково это: жить только по ночам, а днем спать и никогда не видеть солнца и бликов на воде, не слышать птиц. Ветер дул не с моря, а наоборот, приносил запах распускающихся листьев и ранних цветов, рождая в душе азарт и легкость, томление и блаженство. Юноша вдруг пожалел красивую, но покинутую женщину, оставшуюся в доме. Женщину, которая никогда не ловила акул, вышла за Линара, кажется, еще и любила его, прямо как Анати, которая тоже акул не ловила, и ту же ошибку сделала.

В тишине Аланкрес услышал из открытого окна только что покинутого им дома, что госпожа де Фанн может в такую ночь быть несчастной. Тем более, что вечером платочек у нее был уже другой. Можно было пригласить ее за акулами, но не знал, как она будет там себя вести, да и будет ли ей это интересно. Размышляя об этом, он вернулся.

Сложив лапки на полу в холле, он прошел по темному, но неоднократно исследованному еще в бытность пустым дому, поднялся на второй этаж, ведомый какой-то веселой, азартной решимостью, не оставляющей места сомнениям, бесшумно отворил дверь в комнату хозяйки.

Она сидела на краю кровати, согнувшись и уронив голову на руки, укрытая какими-то бахромчатыми шалями и черным пледом. При свете мерцавшего на столике огарка блестела наполовину вынутая ее сложной прически резная перламутровая гребенка с изображением русалки.

Аланкрес прикрыл дверь и шагнул к ней. Изящным и явно ниспосланным свыше движением выдернул все крепления ее прически так, что в наступивший после момент увидел только обращенное к нему прекрасное лицо в обрамлении длинных смоляных локонов.

- Сударыня, - сказал он, с неожиданной для себя легкостью, - ваше настроение - явление катастрофическое. Если вы сейчас же не смените его, я действительно покину вас ради акул.

- А если я попрошу вас этого не делать? - слабо спросила госпожа.

Аланкрес медленно опустился на пол, не отводя взгляда от ее блестящих черных глаз. Их выражение еще днем не вязалось с ее колючим тоном.

- Тогда я постараюсь вас утешить, - сказал он голосом, которого сам от себя не ожидал. Но, несмотря на это, ситуация не удивляла, а казалась простой и понятной, как летящий в глаз кулак.

- Постараетесь? - в очередной раз съязвила госпожа.

Аланкрес отвел взгляд, но лишь для того, чтобы найти, чем предварить свои следующие слова. Нужно было сделать что-то довольно откровенное, но все же достаточно деликатное.

Он медленно приблизился, приподнял видневшееся среди шалей ожерелье, склонился и поцеловал плечо как раз под ним.

- Тут я ничего обещать не могу, - прошептал он. Далее, выдержав паузу, которая понадобилась, чтобы подавить смех, уже спокойно добавил: - Как и в случае с акулами, которых я никогда не ловил.

...А самое феерическое веселье началось, когда вернувшийся под утро господин Линар наступил на разбросанные по холлу лапки и рухнул со страшным грохотом. Когда же он ворвался в комнату жены за разъяснениями, то застал ее лежащей и тихо всхлипывающей в подушку.

После того, как его шаги в коридоре стихли, госпожа де Фанн достала третий за сутки платочек.

- Вы странный человек, господин Гирран, - произнесла она, медленно , скользящими движениями разворачивая шелковую штору. - Я буду ждать вас, даже если вы не вернетесь.

Аланкрес, пытаясь следить за тем, чтобы при помутнении в мозгах не казаться хотя бы самому себе полным идиотом, наконец осторожно вдохнул. Это оказалась волна пьянящего весеннего воздуха, унесшего из головы прах итак в небольшой дозе отпущенного ему здравого смысла.

- А я еще и не ушел, - выдохнул он в темноту, полную тепла и запаха из только что разлитого ими флакона каких-то жуткой пряности духов, - Я, если можно, попозже...

За обедом Линар попытался выяснить причину возникновения лапок и помятой клумбы, и Ирма, идиотически улыбаясь, сообщила ему, что ходила ловить акул. Вообще, на все вопросы она отвечала утвердительно и при этом громко хихикала.

Только недели через полторы господин Линар разуверился в помешательстве жены и стал подозревать собственное - когда зашел за чем-то на кухню и увидел там на столе свежевыпотрошенного катрана. Есть такие мелкие акулки с мерзким характером...

- Это вы, сударыня, поймали? - спросил он жену.

- Я, а кто же? - отвечала она со смехом.

- Ну, ты нашла, чего ловить! Они же на вкус как подметки...

- Зато душой они - линары, - неожиданно для себя сказала Ирма.

Это было давно. Года за полтора до войны. А незадолго до нее супруги де Фанн загадочно исчезли. И только, когда уже ничего нельзя был поправить, Аланкрес понял, кем на самом деле был Линар, и чем занимался на Анкаиане. А Ирма выступала при нем в роли непосвященного статиста.

Они с Ирмой были разными людьми, и Аланкрес в то время иногда задумывался, хорошо это или плохо. С одной стороны, ему не хватало слишком многого в общении с ней, а с другой стороны, он ничего и не требовал, и не в чем было разочаровываться. Ирма, при всей ее красоте, была начисто лишена той разновидности обаяния, которая увлекала Алика. Но Ирма притягивала сама по себе, и он отдавал должное очарованию ее одновременно развязной и сдержанной манеры общения ("Привет, я к тебе , - обнимая малознакомого человека за плечи, - если у тебя есть время"). Он знал, что и Ирма никогда не рискнула бы показаться с ним в обществе, да и в одиночестве она без него особенно не скучала. Позже, когда Аланкрес начал немного разбираться в таких вещах, он понял, что парадокс подобных отношений и заключается в их стабильности и длительности - ведь когда люди друг другу настолько безразличны, они не способны причинять друг другу боль; остается приносить радость. Из такого со временем рождается если не любовь, то крепкая дружба.

Но когда Алик и Ирма это поняли, они уже не были людьми.

Они встретились лет через пять после войны, когда Элис начал скучать и в порыве какой-то непонятной заботы инициировал вампира из одной светской дамы на континенте, про которую он знал, что она была некогда знакома с Аланкресом.

- Привет, Ирма, - сказал Алик при этой исторической встрече. - Хорошо выглядишь. Совсем не изменилась.

- Привет, Алик, - сказала Ирма. - Ты тоже хорошо выглядишь. Красивый стал.

- А я? - тут же обиделся Элис, чтобы внести хоть какое-то разнообразие в их показавшийся ему тусклым диалог.

- А ты вообще прекрасен. - сказала Ирма, а Алик добавил:

- И с каждым столетием хорошеешь.

И это было давно.

Больше века назад.

Воспоминания об Анати до сих пор тревожащие его привычным слабым сожалением, превратились в часть той самой, положенной ему ностальгии. Он привык обходиться без любви, как привык обходиться без жизни.

Со стороны расцветающей весенней природы ему взаимности тоже не полагалось. Животные избегали его, растения возле его дома быстро зацветали, сбрасывали цветы и после этого переставали расти. Из рассказов Элиса он почерпнул, что со временем эти стройные деревца и тонковеточные кустики все, как один, превращаются в безобразную корявую жуть, которой даже вредители брезгуют.