Млечный Путь №1 (1) 2012

Последующие сутки Олег пролежал с закрытыми глазами. Он думал, и, слава богу, умные медики не мешали ему. Олег пытался понять, что же произошло, но так и не смог. Как бы то ни было, сон это, бред, шизофрения – не важно. Теперь нет смысла рассуждать об этом. Важно то, что он оказался здесь, в этом мире или измерении, а значит, должен научиться выживать в нем. И амнезия была вполне приличным вариантом, чтобы расспрашивать обо всем и при этом не загреметь в психушку.

Утром следующего дня Олег заговорил с лечащим врачом.

– Олег Дмитриевич, миленький, – улыбаясь, запела докторша. – Память имеет способность восстанавливаться. Вот подлечитесь, пойдете домой, знакомая обстановка, родные лица… все будет хорошо. А мы со своей стороны сделаем все, что в наших силах, чтобы вам помочь…

Олег попросил пока никого к нему не пускать, особенно родственников. Врач удивилась, но спорить не стала. Теперь Олег ежедневно получал свежую прессу и смотрел телевизор с позволения лечащего врача, при условии, что это не будет утомлять его.

Две недели Олег переваривал информацию. Разобраться в том, что произошло с его страной и какие изменения произошли в мире, оказалось не так уж сложно. А вот с самим собой, с семьей… вот тут была совсем беда. Жена, дочь, сын – это все звучало так дико и неправдоподобно, что у Олега мурашки по спине бежали. Поэтому Олег не хотел, да он просто не мог их видеть. Он их боялся. Точно так же он боялся собственного отражения в зеркале. Олег рассматривал свое отражение с отвращением – эти ранние залысины, хотя, собственно, вовсе уже не ранние. Морщина посредине лба, Олег видел, что он стал точной копией отца. Именно отец смотрел на него из квадратного зеркальца, вот только глаза у него были иными, они смотрели растерянно, испуганно, но они были живыми, а у отца взгляд был тяжелым и каким-то пустым. А еще это брюшко – вот жуть. Нет, отец тоже был таким, но теперь Олег с изумлением смотрел на накаченных, ухоженных мужчин на экране телевизора. Конечно, в восьмидесятые даже актеры так не выглядели. И от этого собственное, слегка поплывшее, тело ему было еще более противным.

Утро было солнечным и теплым. Олегу уже разрешалось совершать прогулки вокруг кровати. И сегодня, как обычно, милая, курносая медсестра Аннушка, курирующая этот моцион, похвалила его за выносливость и, не обращая внимания, на протесты, уложила его в кровать. В коридоре в это время гулко, по-больничному, раздались твердые, уверенные шаги, и низкий женский голос буквально взорвал больничную тишину.

– Почему нельзя? Кого он видеть не хочет? Меня?! Девушка, я только что с самолета, у меня нервы на пределе! Отойдите от двери! Отойди, я тебе сказала!

Кто-то или что-то запыхтело, послышались странные звуки, словно кого-то придушили и он хрипит, потом что-то загремело, кто-то завизжал истерически: «Сергей Петрович!» Аня, подхватив стеклянный подносик, пробормотала:

– Что это там происходит?.. – и направилась к двери.

И в тот же миг была этой дверью впечатана в стену.

Олег увидел ее и сразу же узнал. Он всегда бы ее узнал, в любом обличье, только взглянув в ее распахнутые чернющие глаза. И не важно, что сейчас ей было тридцать четыре. Он все равно узнал ее, потому что всегда видел ее такой, точнее такой когда-то он сам ее выдумал, от точеной шпильки лаковых туфель, до последнего завитка короткой стрижки. Олег знал, что она будет такой, порывистой экстравагантной и чересчур красивой. Что эти страусиные ножки превратятся в умопомрачительные ноги, тонкая шейка в лебединую шею с изумительными плечами. И юбки она будет носить скандально короткие, и блузки будут буквально влипать в ее изумительную фигурку просто донельзя, и плащ у нее будет белый с серебром и сумка из крокодиловой кожи, и голос ее низкий с хрипотцой будут называть не вульгарным, а сексуальным.

– Женька, – выдохнул он.

Она бросила мимо стула плащ и сумку, а глазищи уже наполнились до краев слезами. Женька бросилась к нему, подбежала и замерла, не зная, к чему можно прикоснуться. Олег протянул ей здоровую руку, Женька схватила ее и уткнулась в ладонь лицом. Олег почувствовал, что ладонь его стала влажной.

– Ну вот… ну вот, – шептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Это я, видишь… а они, сволочи, говорят – амнезия. Ты же меня узнал? Узнал ведь, Олежечек?

Олег улыбнулся. Что-то щемящее и нежное возникло в груди от этого ее «Олежечек». Только Женька так его называла. Только она.

– Узнал я тебя, конечно, узнал, – Олег пожимал ее руку. – Ты такая красавица, Женек…

Она подняла к нему зареванное лицо и тут же переменилась, ожила.

– Да уж, с тобой закрасатеешь! – Она высморкалась в край простыни.

– Женька! – ужаснулся Олег.

Она поморщилась и махнула рукой.

– Только б и печали. Ты лучше скажи мне, как тебя угораздило? – она склонилась к Олегу и внезапно сунула ему под нос кулак. – Веришь, если бы ты не был лежачий, я тебе еще бы и накостыляла. Ты у меня, паразит, двадцать лет жизни забрал! Мне позвонили… я по городу бегу, реву в голос. От меня люди шарахаются. Они ж, японцы, придурки, у них же так реветь не принято. Я в аэропорт приехала, думала, если сразу же не улечу, то пойду самолет угонять, как террористка. – Женька перевела дыхание и с нежностью посмотрела на Олега. – Как же я перепугалась, жуть…

Олег смотрел в ее глаза и удивлялся. Они были такими же, как тогда, в последний в его памяти вечер. На мгновенье Олегу показалось, что Женьке можно рассказать все как есть, что она поймет, поймет и поможет. Но это была всего минутная слабость и острое желание выреветься кому-нибудь в жилетку. Чтобы самого себя отвлечь от этих мыслей, Олег заговорил о другом.

– Знаешь, Женек, я ведь действительно многого не помню. Точнее, почти ничего из настоящего. Помню тот вечер, когда мы с тобой мамину вазу разбили, точнее я разбил, а свернул на тебя. И мама плакала… Помню, как в первый класс тебя вели, а ты убежала на остановке. Помню, как отец тебя ударил за какую-то мелочь по лицу…

– Рубашка… – тихо сказала Женька.

– Что?

– Я испачкала его рубашку. Фломастером…

– А, ну да. Знаешь, последнее, что я помню – это тот день, когда я с отцом подрался, помнишь?

Женька кивнула, а Олег подумал – был ли это единственный раз? Или, возможно, только первый.

– Мне кажется, что я уснул, когда мне было двадцать три, – Олег говорил медленно, с трудом подбирая слова, чтобы его речь не казалась бредом сумасшедшего, – а проснулся сейчас в сорок три года…

Женька покачала головой. Она задумчиво гладила Олега по руке, глядя в пол.

– Да, братец, – негромко произнесла она, – двадцать лет из памяти – это тебе не шутки. А что врачи говорят?

– Говорят, что бывает хуже… Жень, – Олег пристально вглядывался в задумчивое лицо сестры, – расскажи мне обо всем, что произошло за эти годы со мной. Я понимаю, что это сложно, но хотя бы основные моменты…

Женька посмотрела на него как-то странно и улыбнулась.

– Основные, говоришь… Да тут, знаешь ли, даже без комментариев, так сказать, исторические вехи и то одной ночью не обойдемся…

Женька замолчала, а Олег ждал. С надеждой и страхом он готовился узнать все о самом себе.

– Ну что ж, Олежек, слушай…

Женька придвинула поближе стул к кровати и, удобно устроив локти под боком у Олега, начала свой рассказ.

Двадцать минувших лет жизни Олега были очень насыщенными. Институт он окончил с «красным» дипломом и Нелю тоже добился.

– Какими путями не ведаю…

В общем, получил все, чего хотел. Через год у них родилась дочка Лиза (та самая дочка, которой сейчас девятнадцать, и положение ее довольно пикантно). Все было замечательно: Неля сидела дома и доучивалась на заочном, Олег работал на заводе за гроши, денег не хватало катастрофически, но, несмотря на это, все были очень счастливы. Прошло пять лет. Олег сменил место работы в надежде на большую зарплату, а Неля снова забеременела. На карьерном поприще возникли новые перспективы, и поэтому второму ребенку были рады, но тут Олег изобрел нечто (что – не существенно, но деньги пошли немереные). Нищий инженер внезапно превратился в крутого предпринимателя. Контракты за рубежом, поездки, презентации, пьянки, гулянки. Неля поддерживала мужа во всем, но это все постепенно затянуло его в тугой узел. Короче, о рождении сына Олег узнал от своей секретарши спустя неделю после данного события. Причем и он, и его секретарша во время этого разговора находились в постели.