Языки Пао

Беран кричал на «синтетическом» языке, на языке переводчиков, взывавшем не только к разуму, но и к человеческим эмоциям: «Не слушайте сумасшедшего! Сбросьте бремя сыновнего рабства, избавьтесь от тирана, увлекающего вас в пропасть безумия!»

Палафокс яростно подал знак четырем раскольникам, стоявшим у входа — хирургам, отсоединившим генератор энергии, вживленный в грудную клетку Берана. Палафокс произнес, звучно и торжественно: «Я, лорд Палафокс, ваш прародитель и наставник, приказываю вам казнить этого человека!»

Четверо в темных костюмах двинулись к Берану.

Аналитики, сидевшие неподвижно, как статуи, вдруг поднялись на ноги, движимые одновременным порывом. Из двадцати протянутых рук, со всех концов тронного зала, вырвались огненные лучи. Пронзенный в двадцати местах спереди и сзади, Палафокс выпучил глаза; волосы его встали дыбом от внутреннего электрического разряда — так умер лорд Палафокс, наставник Раскольного института.

Беран упал в кресло — его не держали ноги. Через некоторое время он глубоко вздохнул и с трудом встал: «Ничего не могу сказать — кроме того, что постараюсь создать условия, в которых и аналитики, и паоны смогут жить, ни на что не жалуясь».

Финистерле, угрюмо стоявший в стороне, заметил: «Твои намерения достойны восхищения. Боюсь, однако, что возможность их осуществления от тебя не зависит».

Беран выглянул в высокое окно — туда, куда смотрел Финистерле: высоко в небе с хлопками разлетались разноцветные огни праздничного фейерверка.

«Мирмидоны знают, что им никто не окажет сопротивления, — продолжал Финистерле. — Они явились, чтобы отомстить. Беги, пока не поздно! Пощады не будет».

Беран промолчал.

Финистерле взял его за руку: «Здесь ты только умрешь и ничего не добьешься. У тебя не осталось охраны — всем нам остается только надеяться на милость победителей».

Беран осторожно высвободил руку: «Я останусь здесь — мне нельзя бежать».

«Тебя убьют!»

Беран ответил типичным паонезским пожатием плеч: «Все люди умирают».

«Но тебе многое предстоит сделать! Мертвый, ты ничего не сможешь. Покинь столицу! Через некоторое время мирмидонам надоест торжествовать победу, и они вернутся к своим играм».

«Нет! — покачал головой Беран. — Бустамонте бежал. Топогнусцы преследовали его, нашли его и поработили. Панарх не может ни от кого бежать. Я обязан сохранить достоинство. Я буду ждать своей судьбы — и, если мирмидоны меня убьют, так тому и быть».

Медленно, одна за другой, тянулись минуты. Прошел час. Военные корабли спустились и парили над самой землей. Флагманский корабль осторожно приземлился во дворе Большого дворца.

В тронном зале Беран молча сидел в черном кресле предков; лицо его осунулось от усталости, широко раскрытые темные глаза смотрели в пространство.

Издали послышались какие-то звуки. Они становились громче — мирмидоны пели гимн, гимн самопожертвования и торжества в ритме спокойно бьющихся сердец и марширующих ног.

Гимн внезапно ворвался в тронный зал — двери распахнулись. Вошел верховный маршал Эстебан Карбон в сопровождении дюжины молодых фельдмаршалов; за ними в несколько рядов выстроились штабные офицеры.

Подойдя к черному креслу, Эстебан Карбон взглянул в лицо панарху.

«Беран! — сказал он. — Ты нанес нам непростительный ущерб и тем самым доказал, что ты — ложный панарх, недостойный править планетой. Мы пришли, чтобы освободить черное кресло и отвести тебя на казнь».

Беран задумчиво кивнул, словно Карбон просил его рассмотреть срочное ходатайство.

«Управлять государством могут только те, в чьих руках сосредоточена власть, — продолжал маршал. — Ты беспомощен, власть в руках мирмидонов. Поэтому править будем мы, и поэтому я объявляю, что отныне и во веки веков функции панарха Пао будет выполнять верховный маршал мирмидонов».

Беран не сказал ни слова — в самом деле, что он мог сказать?

«Посему, Беран, вставай, чтобы сохранить остатки своего достоинства, и освободи черное кресло — тебя ждет субаквация!»

Со стороны «аналитиков» снова послышался ропот. Финистерле раздраженно вмешался: «Одну минуту! Поторопившись, вы допустите непростительную ошибку!»

Эстебан Карбон резко обернулся: «Ты что-то сказал?»

«Ваша предпосылка верна — правит тот, в чьих руках сосредоточена власть. Но откуда следует, что власть на Пао сосредоточена в руках мирмидонов?»

Карбон рассмеялся: «Кто и как сможет нам воспрепятствовать?»

«Суть вопроса не в этом. Никто не может править этой планетой, не заручившись поддержкой паонов. Вы не пользуетесь такой поддержкой».

«Это не имеет значения. Мы не станем вмешиваться в повседневное прозябание паонов. Они могут подчиняться любому правительству, по своему усмотрению — постольку, поскольку они будут удовлетворять потребности мирмидонов».

«И вы полагаете, что «технологи» станут, как прежде, поставлять вам оборудование и оружие?»

«Почему нет? Им все равно, кому продавать — лишь бы нашелся покупатель».

«И кто разъяснит «технологам» ваши потребности? Кто разъяснит паонам ваши приказы?»

«То есть как, кто? Мы прикажем — они подчинятся».

«Но вас не поймут! Вы не говорите ни на «техническом» языке, ни на паонезском, а они не говорят на «героическом» диалекте. А мы, «аналитики», отказываемся вам служить».

Эстебан Карбон снова рассмеялся: «Любопытное предположение! Таким образом, ты считаешь, что «аналитики», только потому, что они могут предоставлять услуги в качестве переводчиков, способны давать указания «героям» и править планетой?»

«Нет. Я всего лишь указываю на тот факт, что вы не можете править планетой Пао, потому что между вами и теми, кого вы объявили своими подданными, невозможно взаимопонимание».

Карбон пожал плечами: «В любом случае это не так уж важно. Мы умеем с грехом пополам изъясняться на «синтетическом» жаргоне — вполне достаточно для того, чтобы нас поняли. Вскоре мы научимся говорить на этом языке лучше, и научим ему наших детей».

Беран впервые нарушил молчание: «Могу кое-что предложить — возможно, этот вариант удовлетворит амбиции всех присутствующих. Не подлежит сомнению тот факт, что «герои» способны истреблять паонов, пока не захлебнутся в крови своих жертв. Допустим, они уничтожат всех, кто им активно сопротивляется, и таким образом возьмут власть в свои руки. Тем не менее, они окажутся в безвыходном и постыдном положении. Прежде всего, им будет препятствовать традиционное упрямство паонов, отвечающих на принуждение безразличием каменных глыб. Во-вторых, ни паоны, ни технологи не будут вас понимать».

Карбон скорчил мрачную гримасу: «Со временем мы преодолеем временные проблемы. Не забывайте: мы — победители!»

«Разумеется, — устало отозвался Беран. — Вы — победители. Но вы не сможете править планетой так, чтобы она удовлетворяла ваши потребности, пока все обитатели планеты не станут говорить на каком-то одном языке — хотя бы на «синтетическом» наречии. В противном случае вас ожидают мятежи, саботаж, массовое неподчинение, провал».

«Значит, все обитатели Пао будут говорить на одном языке! — раздраженно воскликнул Эстебан Карбон. — Это очень просто устроить! Что такое язык? Набор слов! Мой первый приказ: все обитатели Пао — мужчины, женщины, дети — обязаны выучить «синтетический» язык».

«И что будет в ближайшее время, пока они его не выучили?» — поинтересовался Финистерле.

Верховный маршал прикусил губу: «В ближайшее время придется оставить вещи такими, какие они есть». Он взглянул исподлобья на Берана: «Значит, ты подчиняешься власти мирмидонов?»

Беран рассмеялся: «Охотно! Согласно твоему распоряжению, я приказываю всем детям, живущим на Пао — не только детям паонов, но и детям «героев», «технологов» и «аналитиков» — выучить «синтетический» язык и владеть им не хуже, чем языком своих отцов».

Эстебан Карбон долго молчал, испытующе глядя на панарха. Наконец он сказал: «Ты нашел лазейку и легко отделался, Беран. Правда, что «героям» претит заниматься деталями государственного управления — и это твой единственный козырь. В этом отношении ты можешь быть полезен; поэтому, пока ты служишь нашим интересам, можешь сидеть в черном кресле и называть себя панархом». Верховный маршал сухо кивнул, развернулся на каблуках и быстро вышел из зала.