Сломанная вселенная (СИ)

Кусочек Туалетной Бумаги аж сложился в четверо от изумления.

– Точно! Стоит попробовать.

Максим быстро потерял интерес к головоломке и поплелся восвояси. Наверняка в этой прекрасной долине еще масса интересного и неизученного. Несколько раз он останавливался и оборачивался назад, наблюдая, как изрядно вспотевший Крупный Зверь в пятнадцатый или в шестнадцатый раз пытается взгромоздить Холодильник на торчащую из земли Швабру. Кусочек Туалетной Бумаги отчаянно помогает ему в этом, но потом все трое валятся, громко и сильно ругаясь.

Цветы просто пьянили своими ароматами. Легкое головокружение, ими вызванное, только усиливало чувство тихого блаженства. Вот так бродил бы и бродил… до бесконечности. Максим вдруг увидел идола. То есть самого настоящего идола с деревянной головой, деревянным туловищем и большими деревянными ушами, вырезанного из ствола бывшего дерева. Сначала он хотел пасть в ноги и поклониться ему, но во время вспомнил, что является атеистом.

– А… вы здесь так просто торчите или что-то охраняете?

Мимика деревянного лица осталась неизменной, а приглушенный голос в ответ, казалось, исходил изнутри самого дерева:

– Дыр аххт гнел ытр сарп! Агг дыр сапп!

– Если можно, еще раз и поподробней.

– Ыххрт ыммно ыддлорт аххт ваапп! Ваапп!

– Вы действительно так считаете? — Максим развел руками. — С последней мыслью мне довольно трудно согласиться. Не стоит это так усложнять.

Подул сильный ветер, и от этого идол слегка покачнулся, якобы ожил. Голос из него звучал уже более настойчиво:

– Ыгдырр укклоом мооллкуу фыхт, фыхт!

Максим уже начал нервничать, с этим, в прямом смысле — деревом, бесполезно было спорить.

– Да что вы говорите! Вранье! Я слышал, что аарроондыр ыыхт быр ппырр номирыр! А вы свое «фыхт, фыхт», заладили прям!

Если бы у идола имелись ноги, он бы наверняка сейчас гневно топнул, да так, что зашаталась бы вся долина Абсурда. Голос его стал еще громче:

– Фыхт! Ымдыыр лаа, каа, саа, таа, маа! Юрготокх урруй йююпс!

Максим стоял на своем, все еще почтительным голосом пытаясь доказывать божеству, что он не совсем прав:

– Оор ыврап ытоом! Ым, сым, даахаа!

– Акк лыыс Юл суу! — гневно парировал идол.

– Фаанр ры диимообь! — настоятельно увещевал Максим.

– Ааасы одденнок ыыж лиалот!

– Выззахт таант доолоос рагг ыс!

– Ыыххоо руу тотогн?!

– Лообююсыхт рыы!

Идол, кажется, обиделся и замолчал, поняв что бестолку спорить со смертным. Максим, в свою очередь, махнул рукой и спешно зашагал прочь, схватившись за голову. Ну, в самом деле, какими еще аргументами можно доказать этому дереву, что ыырхл ыпп гаароо фахт это совсем не то, что лагаас ыфт уумс кааата! Уж если в этой замечательной долине идол не понимает таких простых вещей, то что было б, если бы они спорили за ее пределами. Потом он почему-то вспомнил о своих друзьях, которых стало откровенно жаль. Ведь все они были так далеки от понимания сути вещей!

Вообще, все, что лежало вне этой долины являлось бессмысленным миром бессмысленных идей. Где-то там Придумаем, строящий свою дурацкую башню, Милеус, пытающийся проникнуть в зазеркальный мир, господин Философ, который заперся в маленькой пещере и думает, что жестокий аскетизм, изнуряя тело, чем-то обогащает ум. А решил ли кто-нибудь из них головоломку Холодильника, Швабры и Кусочка Туалетной Бумаги? А синусы углов принимают они в расчет, когда возводят башни да пишут научные труды?.. То-то и оно.

Еще этот новоявленный приятель Алан… Поэт? Пусть будет так, даже одаренный поэт. Но уложить все разнообразие мира с его непостижимыми процессами и явлениями лишь в искусно сплетенную рифму — задача непосильная даже для гениальности. Муза воспевает только видимую форму и совершенно не способна к познанию внутренней сути вещей.

Увы, никто не способен постичь истинную мудрость, не побывав в этой долине!

Максим увидел, как облака стали редеть, делая просветы голубого неба еще более голубыми и просторными. Трава здесь росла не внутрь земли, а как бы снаружи, так что стебли, листья и цветы были совершенно открыты взору. Он нарвал букет каких-то причудливых растений. Они выглядели настолько же прекрасно и обворожительно, насколько таинственными и сложнодоступными являлись синусы их углов.

Вдруг откуда-то из недр небытия зазвучала музыка, сначала тихо, почти неслышно, так что Максим было принял ее за плод собственного воображения. Но с каждой секундой ритмичная мелодия становилась отчетливей и громче. Музыка, насыщенная мажорными хаос-аккордами, являлась танцевальной, даже излишне темпераментной. Колючие ноты сыплющихся сверху звучных рулад будоражили каждый нерв, навевая вдохновение, переходящее в какое-то неистовство, лирическое воодушевление, граничащее с экзальтацией. На какое-то мгновенье показалось, что полевые цветы колышутся в такт играющего ритма. Обернувшись, Максим увидел маленьких зеленых человечков, которые кружили хоровод. Все они весело танцевали, не замечая ничего вокруг. Они были небольшого роста, одеты во все зеленое, наверное — чтобы не создавать контраста с травой, вот только обувь у всех без исключения почему-то розового цвета. Впрочем, человечки имели еще один существенный недостаток — у них не было головы. Также не было ни рук, ни туловища: одни только пляшущие ноги. Максим удивился: почему все-таки обувь розового цвета? Странно… Не кроется ли в этом тайный смысл бытия? Или еще один постулат Мироздания?

Но высокопарные философские вопросы что-то перестали тревожить его ум. Как-то внезапно и вдруг. Наверное, просто ум, совершив за последние полчаса не менее трех Великих открытий, немного подустал. И захотелось, забыв обо всем, пуститься в танец, растворится в нем, слиться с музыкой в единую ипостась, стать ее частью. Он проник в хоровод загадочных созданий и отдался волшебному полету. Музыка, подобно разыгравшемуся смерчу, подхватила его тело и стала его вращать вдоль бескрайней долины. В этом танце кружилось все: облака, небо, далекие леса, цветы, извилистая ленточка реки. Весь мир несся куда-то хороводом собственного торжества. А музыка, хотя и не имела слов, но и без них высказывала ощущение победы: победы света над темнотой, гармонии над хаосом, здравомыслия над повседневным безумием.

Человечки еще какое-то время покружили и куда-то исчезли. Максим начал уставать, да и музыка становилась все тише, пока снова не удалилась в область чего-то нереального, почти неуловимого для слуха.

Стало заметно вечереть. Вечер медленно накатывался со сторон четырех Бесконечностей, вязким туманом сползая в этот мир из никем еще не изученной запредельности бытия. Он отравлял собою все вокруг: воздух, леса, их цвета и краски. Мир чернел как испорченное яблоко, постепенно загнивая и растворяясь в предвечном хаосе. Небосвод наливался мрачными тонами сумерек, и свет все более терял свою силу. Предметы и объекты, находящиеся вдали, сливались в единую матовою серость, в которой размывались их контуры и очертания. Максим еще раз пристально огляделся вокруг и… от неожиданности замер.

Куда-то исчез Центр Мироздания!

Ось Z, так ясно видимая еще до входа в долину и по вечерам так ярко контрастирующая с сумерками, теперь абсолютно не наблюдалась. Максим с нарастающим недоумением вглядывался в каждый уголок неба и земли, надеясь отыскать хоть какое-то подобие координатных осей — все тщетно. Осей Х и Y также не было! Подобного еще никогда не случалось…

Он посмотрел в сторону, где предположительно должна находиться Будущая Бесконечность, и вздрогнул…

Солнце!!!

Оно уже зависло над линией горизонта, но оно было совсем не такое! Привычная взору форма шестиконечной звезды выродилась в обыкновенный круг. На небе сейчас сиял огнем лишь небольшой оранжевый шарик. Все более наливаясь красками заката, он медленно удалялся за край мира, пока совсем не был поглощен существующей там бездной.

Стало еще темней.

Пытаясь хоть как-то объяснить происходящее, Максим глянул наверх, думая, что небо подаст ему ответ. Но небо в довершении ко всему преподнесло еще одну загадку. Исчезли все эти причудливые вечерние линии, а вместо них в бескрайней вышине были повсюду разбросаны маленькие светлые точки, мириады миниатюрных огоньков — словно искры, которые вот-вот должны были погаснуть, но почему-то продолжали гореть. Рассыпанные от одного горизонта до другого, все они были разных размеров яркости: одни крупные как зерна, другие — меньше, третьи вообще чуть заметны.