Завещание Малого Льва

— Гева… но если по совести, то парень наш. При чем тут Скирни вообще? Она просто добрая девочка. И при чем тут Льюис Оорл? Ему уж точно наше отродье ни к чему.

— Об этом Сия должна была думать, а не я! На кого она рассчитывала?

— На кого-нибудь. Удивительно: так много родни, а парень брошен.

— Почему же брошен? Скирни только рада будет. Детей у нее нет и не предвидится. Да и семьи у нее нет, одна видимость. Пусть хоть ребенком утешится.

— О чем ты, Гева?

— Только о том, что Льюиса не было шестнадцать лет. Привез наивную девочку с Оринеи и пропал. Разве теперь всё восстановишь?

— А разве нет?

— Не понимаешь ты женскую душу, — вздохнула Гева.

— Куда уж мне! — усмехнулся отец, — и я абсолютно не понимаю, почему девочка с Оринеи должна растить нашего ребенка. Она понятия не имеет, что это такое. И защищаться не умеет. А если он ее высосет по большой-то любви? Помнишь, когда-то у землян была мода — усыновлять аппирских детей. Они очень быстро от этого отказались.

— Эрто, — сказала мать уже раздраженно, — прекратим этот разговор, — ты же не сам собираешься его растить, а возложишь всё на меня. Тебя и дома-то не бывает.

— Неправда, — возразил отец, — с Эцо я занимался.

— Эцо! Эцо — совершенно особенный мальчик!

Гева заявила это с такой любовью, что стало даже неловко. Особенным Эцо себя не считал, во всяком случае, не больше, чем все остальные. Кем он действительно восхищался, так это своим руководителем — Навликом Ондра.

— С чего ты взяла, что этот будет хуже?

— А у меня нет ни одной причины думать наоборот. И прошу тебя, хватит об этом.

Отец, кажется, смирился и перешел к поцелуям. Эцо вышел в полном шоке. Он думал, мама другая — добрая. Он думал, что и отец другой — сильный. А что получалось? Сердце почему-то так и болело, как будто его самого насильно возвращали в казарму. В этом мире справедливости не было. Кому-то везло, кому-то нет. Кому-то доставалось всё хорошее, а кому-то — всё плохое. И уж, конечно, невозможно было всех осчастливить.

Было время, он хотел изменить мир, даже рассчитывал модели совершенного общества. Но всегда выходило, что такое общество можно построить только из биороботов, ограничив их свободу в самой основе — в желаниях. Иногда он даже был на это согласен! Пусть уж все будут биороботами, чем так! Пусть даже не помышляют отравлять среду, бросать детей, брать чужое… и все конфликты решают мирно, путем разумных компромиссов. Но потом он понимал, что тогда жизнь превратится просто в компьютерную игру. Создатель задумал не так. Создатель позволил всё. На этом этапе, по крайней мере. А охватить его замысел — кто же это сможет!

Эцо зашел к отцу позже, когда тот погрузился в компьютерные дебри межзвездных новостей.

— О! Аукцион на Вилиале! — бодро сказал он, — может, купим пару картин, сынок? Тебе же нравится Хрустнивааль?

— Да, — сказал Эцо мрачно, — «Обмывание младенца».

Руэрто взглянул на него. Обеими руками он в задумчивости пригладил мокрые волосы, они длинными вьющимися змеями падали ему за воротник. Он ничего не спросил, просто смотрел и ждал продолжения.

— Папа, что происходит? — сказал Эцо, — что в этом мире творится, я хочу знать? Что с нами? Что с мамой? И что с тобой, в конце концов? Это твой брат или нет?

— Легко требовать поступка от других, — серьезно ответил отец, — а ты сам-то готов на что-нибудь ради этого младенца? Или абстрактно хочешь от этого мира справедливости?

— А что от меня нужно? — немного растерялся Эцо.

— А что нужно ребенку? Забота, внимание, воспитание, любовь. Подгузники менять ему нужно и с рук не спускать. У меня нет на это времени, а у Гевы — желания. Это ты понимаешь?

Эцо подумал, сел на диван и кивнул.

— Хорошо, я согласен.

— На что ты согласен? — удивился отец.

— На всё. Я его не брошу. Ты вырастил меня, а я выращу твоего братишку. Это будет справедливо.

— Да ты что, сынок… — Руэрто совсем смягчился и даже растерялся, — мы тебя взяли уже большого.

— И этот скоро вырастет. Мы быстро растем.

— Эцо…

— Папа! Вы его только возьмите. Я сам всё буду делать. Он же наш, ты сам так говорил.

— А ты подслушивал.

— А что? Разве меня это не касается?

— Конечно, — Руэрто развернулся к нему вместе с креслом, — это нас всех касается. И ты, вообще-то прав… но Гева…

— Она его полюбит. Потом. Меня она тоже не сразу полюбила. Да мы ей и мешать не будем, папа. Мы всё сами сделаем!

— Ты же работаешь, Эцо.

— Буду дома работать. Профессор Ондра поймет. Он сам девочку взял. А оказалось — Пресветлого!

— Не всем раздают ангелочков, сынок. Это надо еще заслужить.

— Что ж… что заслужили, то и получим. И чем дольше будем думать, тем скорее он нам этого не простит. Папа, ты же всё понимаешь!

Отец думал не так уж долго.

— Ладно, — улыбнулся он, глядя с такой теплотой, что хотелось как в детстве к нему прижаться, — предпримем еще одну попытку. Только пошли вместе. Одному мне страшновато, — он встал, затянул халат потуже, поправил мокрые волосы и решительно выдохнул, — вперед!

Гева была в своей комнате для медитаций. И без того красивая и загадочная, в мерцании свечей она казалась загадочней во сто крат. Зеленые продолговатые глаза ее были бездонны. Иногда Эцо пытался понять, что чувствует отец: его любит, его выбрала такая женщина! Каково это? Но он не мог даже представить этого при всем своем богатом воображении. В прочем, сейчас его волновало совсем другое.

Гева сидела на узком черном диванчике, перебирая в руках янтарные четки. У нее были ухоженные руки с длинными перламутровыми ногтями и несколькими перстнями на узких пальцах. Конечно, трудно было представить, что эти руки будут менять подгузники.

— Что? — спросила она настороженно, видя, как они стоят плечо к плечу, взявшись за руки, словно заговорщики.

— Видишь ли, что получается, — сказал Руэрто замедленно, на каждом слове останавливаясь и ожидая ее реакции, — или у нас будет два сына… или, боюсь, не будет ни одного.

Эцо тоже с волнением ждал ее ответа.

— Сыночек… — мать взглянула на него почти испуганно, она его действительно очень любила, — что это значит?

— Мама, так нельзя, — сказал он твердо, — нельзя его бросать. Вам не понять, а я знаю, что ребенок чувствует, когда от него все отказываются. Я его не брошу! Я сам с ним буду возиться… вы только возьмите!