Апокалипсис отменяется (сборник)

Я притянул Арину за руку, усаживая на кровать, попытался уложить. Она засмеялась, весело чмокнула в ответ, сказала с нежностью:

— Не могу, Игнат, времени уже нет, нужно собираться… и не вздыхай так… — Ее пальцы взлохматили мне волосы, я уложил голову к ней на колени. Арина заметила: — Постричься тебе нужно, лекция ведь в Кремле. И побриться заодно, а то на цыгана похож…

Я машинально пригладил волосы, пальцы прошлись по щетине на подбородке. Сказал с обидой:

— Почему сразу на цыгана? Не только у цыган черные волосы…

Арина засмеялась. Склонив голову набок, отчего ее улыбка стала лукавой, сказала:

— Но ты похож на цыгана… или на пирата…

Я нахмурился.

— Ты смотри мне, а то подумаю, что демократия и христианство, где мир для всех народов на земле, тебе не по душе…

— Ты же сам не веришь ни в демократию, ни в организованную религию, — уличила Арина. — Писатель…

— Потому и не верю, что писатель, мы выше вкусов народа, — запротестовал я, пытаясь снова уложить голову ей на колени. — Писатель, вопреки демократам и психологам, обязан развешивать ярлыки и быть с кулаками. Иначе откуда еще вы, смертные, узнаете о Справедливости?.. А чем это пахнет? Дымом?

Арина ойкнула, столкнула мою голову на кровать, поспешно вскочила и метнулась на кухню. Слышно, как она вскрикнула, поругала тостер, что, балда, время неправильно рассчитал. Там что-то запикало, приятный женский голос затребовал пароль. Я сообразил, что Арина полезла в настройки домашнего компьютера, щас наворотит! Нужно вставать, иначе неделю буду расхлебывать ее сэтты…

Почесываясь и зевая, я голышом прошлепал на кухню, где Арина уже начала воевать с компом, угрожая и уговаривая. Ох, женщины…

— Кисточка, я все сделаю, — сказал я, ненавязчиво подталкивая супругу к выходу. В прошлый раз мы неделю пили чай с кофе в одной кружке, пока я смог найти ошибку в задачах компа. Оказалось, Арина, заядлая поклонница чая, пыталась смешивать вкусы зеленых и черных сортов да исключить напрочь кофе.

Арина фыркнула, тоже вспомнила тот случай. Раздраженно, а кто любит вспоминать о своих ошибках, сказала:

— Я и сама справлюсь! А ты — марш в душ, у тебя сегодня особый день.

Я пожал плечами.

— День как день…

— Что? — Арина насторожилась. — Ты в своем уме, дорогой? Ты наконец вырвался, добился признания! Тебя пригласили читать лекции в Кремле! Лекции для тех, кто завтра станет решать судьбы мира, а ты…

— Сегодня они пригласили прочитать курс лекций, обратили внимание на мои работы, которые я веду уже, кстати, десять лет. А завтра? — Я нахмурился, чувствуя, как в голосе сквозит раздражение. — Парламент еще даже не заседал, все вопросы открыты! Журналисты дежурят во дворе день и ночь, перемалывают как хотят кости… ты знаешь, как мой проект называют в газетах?

Арина опустила глаза. Я вдруг заметил, что задорный огонек сменился слюдяным блеском. У меня появился ком в горле, ну что я за чурбан такой?! Ведь супруга переживает не меньше меня. Сколько она бегала по издательствам, пристраивая мои работы, терпела все неприятности, поддерживала, пока недалекие люди из кабинетов поняли значимость моих работ…

В век сверхскоростного распространения информации все включились в гонку. Одни, чтобы сообщить правду миру, другие захотели поведать о себе, а третьи копали ямы для всех остальных. И мало кто задумывался о лавине знания, зачастую вредного и порочного, что обрушилась на детей и подростков. Ведь невозможно вырастить здорового ребенка в обществе алкоголиков или наркоманов с гомосексуалистами! Так же невозможно вырастить Человека в среде крупнорогатого, вечно жрущего и совокупляющегося скота… Единицы, что имеют стержень, конечно, делают сами себя, их называют гениями, но, бог мой, сколько жизненной энергии они тратят на борьбу с окружением… и это мне приходилось втолковывать упрямым чиновникам и закостенелым экспертам сотни раз, выслушивая «мы подумаем», что равно отказу. И в том, что сейчас я собираюсь в Кремль, на первую свою лекцию, половина заслуги принадлежит Арине!

— Прости, кисточка, — я шагнул к Арине, обнял с нежностью. Сказал шепотом: — Прости… что-то уставать я стал… да и волнуюсь, как девственница перед свиданием. Ты же знаешь, сколько труда вложено…

Арина шмыгнула носом, но сдержалась, умница, даже сказала бодро:

— Игнат, все будет хорошо. Такие вещи без внимания не оставляют!.. Семь тридцать?! Боже мой! Я опаздываю! — И крикнула уже из спальни: — Завтракай сам, я все приготовила!

Мой взгляд скользнул по столу, где на блюдечке горка бутербродов с сыром и парующий заварник с чаем.

— А кофе где?

Из спальни донеслось фырканье. Арина вышла в прихожую, выгнулась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть себя со спины. Достала из сумочки губную помаду и только тогда снизошла до ответа:

— Ты кофе ведрами хлещешь, по двадцать чашек в день. Пора заканчивать, вон уже круги под глазами, как у зомби.

Я шагнул к ней. В зеркале из-за плеча Арины выглянул рослый мужчина: черные волосы, интеллигентное лицо, по случаю выхода новой баймы заросшее щетиной, что выглядит дико на фоне очков.

Я пожал плечами:

— Никаких кругов под глазами. Разве ж это круги? Так, кружочки…

Но взгляд Арины остался твердым.

Арина убежала первой, не дождавшись меня, у подъезда уже ждала машина. Совсем недавно ее повысили на работе, теперь разъезжает с личным шофером.

Я все-таки побрился, внутренне злясь на себя. И сам не люблю щетину, выгляжу как шахид, но еще больше не люблю, когда напрягают. А в Кремль нужно идти собранным, с иголочки, чтобы перышко к перышку. Ладно бы к Президенту, тогда можно и в джинсах, но ведь преподавать еду…

В последний раз потерзав перед зеркалом галстук, я подхватил портфель и шагнул к выходу. Ирис состроила страдальческую морду, ненавидит оставаться одна. Попыталась хитро рвануть в дверь первей меня, но я сказал строго:

— Дома! Будешь охранять, если кто залезет — зализывай до смерти!

Двери лифта распахнулись приветливо, кабина понесла меня вниз. На выходе из подъезда я кивнул вахтерше, та почему-то проводила меня сочувственным взглядом.

Я толкнул дверь подъезда. Пахнуло разогретым асфальтом и сухим жаром, летнее солнце ударило в глаза, заставило пригнуть голову.

Сбоку налетело что-то массивное, женский голос заорал прямо в ухо:

— Игнат Афанасьевич, как вы прокомментируете утверждение социологов, что Институт дескриптологии [1] — первый шаг к узаконенному фашизму? На самом ли деле так ужасны функции нового государственного аппарата? Когда вступит в силу закон о назначении дескриптологов?

От неожиданности я рванулся в сторону, попытался увернуться от микрофона. Но едва не налетел на парня с видеокамерой, а девица уже фамильярно подхватила меня под локоть, не прекращая тараторить:

— Теория дескриптологии — ваша научная работа, господин Тюрин! Не думали ли вы о том, что ее принципы нарушают права человека?! К вам уже обращались представители Общества Защиты Лиц С Ограниченным Интеллектом? Они возмущены тем фактом, что дескриптология отвергает свободу и право граждан не работать…

С парковки бибикнуло, отвечая на сигнал с брелока, дверь моей машины распахнулась. Едва не бегом я бросился туда, бормоча какие-то отговорки. Сзади прокричали вдогонку:

— Какую роль вы играете в создании госаппарата дескриптологов? Люди будут доживать свой век в резервациях, как второй сорт?..

Салон автомобиля рванулся навстречу, хлопок закрывшейся двери оборвал экзальтированные вопли журналистки. Приборная панель на торпедо ожила, компьютер произнес услужливо:

— Доброе утро, Игнат Афанасьевич! Бортовой компьютер…

— Старт! — рявкнул я. В грудь мягко толкнуло, машина рванулась с места в галоп, оставляя назойливую девицу позади. Сзади пару раз моргнула фотовспышка, но автомобиль уже разогнался, будто чувствовал спешку.