Призрак Малого Льва

— Железная логика, — усмехнулся Леций.

— Тебе и этого мало?

— На все это я могу сказать только одно: я не убивал твою дочь.

— Где ты был во время приема?

— Это допрос?

— Отвечай, черт возьми!

— В ванне.

— Тебя кто-нибудь там видел?

— Нет.

— Конечно, нет. Потому что ты был в палате у Аделы.

— Послушай, брат. Ты, конечно, в шоке, тебе больно. Я могу это понять. Нам всем больно. Я даже могу тебя простить за такие подозрения. Но не лучше ли нам объединиться и искать настоящего преступника?

— Тогда скажи, — холодно взглянул на него Конс, — кто из Прыгунов глотает амизот-7 после телепортации? Кто вообще его принимает? Кому не хватает своей энергии? Кто из нас поизносился больше всех и держится на наркотике? Кера? Или, может, я?

— Ты пришел надо мной поиздеваться, не так ли?

— Нет. Я пришел тебя спросить: что пачка твоего амизота делала на полу в больнице?

— Что?

— Не в палате, конечно. В коридоре. В какой Адела палате, ты знать не мог.

— Покажи.

Голос у Леция наконец дрогнул. Он медленно взял протянутую, уже распечатанную зеленую коробочку.

— И ты нашел ее там? — сухо спросил он.

— Именно там. Я знаю, что после прыжка тебя ломает. Ты тут же проглотил эти две капсулы. У тебя тряслись руки, и ты сунул пачку мимо кармана. Если можешь, разубеди меня.

Леций встал и подошел к окну. Его золотые плечи как-то сразу ссутулились. Он долго молчал.

— Если тебе этого достаточно, Миджей… что ж, можешь считать, что это я. Я устал.

— Что значит, можешь считать? Или опровергни меня, или скажи мне прямо: «Я убил твою дочь».

Леций повернулся к нему. Лицо его было перекошено.

— Да, — сказал он, — я убил твою дочь, — и больше ничего тебе объяснять не намерен. Можешь собирать Директорию!

Ольгерд бросил рюкзак на пол, заказал роботу яичницу и опустошенно сел на кровать. В его столичной квартире хозяйничал робот Мотя, поэтому порядок в отсутствие хозяина возникал идеальный. Другой, конечно, Мотя, нового поколения.

На кухне зашипело. Ольгерд сидел и тупо смотрел на себя в зеркальную стену. Он видел крепкого, матерого мужика, сурового красавца, давно уже не мальчика, которому просто положено быть умным и владеть своими чувствами. Положено… Но не дано.

Он понял, что неисправим. Что мудрым и дальновидным бывает только в периоды затишья. Что не видать ему никакой Земли и никакого дома с ласковой хозяйкой и детьми. Для этого нужно уметь любить обычную земную женщину. А Ольгерд Оорл на это органически неспособен. Его тянет только на богинь. На худой конец, на принцесс.

Собственно, ну и что? Он будет выглядеть смешным? Возможно. Не вернется на Землю. Но ведь можно жить и здесь. Да он уже и забыл там всё и всех. Труднее будет сказать всё Синеле. Но уж лучше сейчас, чем потом… И Леций сможет сколько угодно тешить свое самолюбие над поверженным Оорлом. И ради бога. Он имеет полное право. Только когда-нибудь ему это надоест.

Вот, кажется, и всё. И что? Только из-за этого отказаться от самой лучшей девушки во вселенной? От счастья говорить с ней и смотреть в ее глаза, от острейшего наслаждения, которое дает ее прекрасное юное тело. Нет, он еще не настолько окаменел и засох!

Мотя принес яичницу вместе со столом.

— Спасибо, друг, — Ольгерд взял вилку и положил в рот безвкусный кусок, аппетита не было, только голод, — что там новенького?

— За какой период? — деловито уточнил Мотя.

— За последние сутки.

— Тебе было двадцать семь звонков. Перечисляю по приоритетам: Леций, Конс, Гектор, Синела, Эр, Кера, Нрис, Флоренсия, Ингерда, Сия…

— Стоп, — сказал ему Ольгерд, — они что, сговорились что ли? Что случилось? Включи-ка мне последние новости.

Мотя показал ему запись последних новостей. Телесеть на планете была еще не развита, да и населения было маловато для теле-изобилия. Новости выходили раз в полдня, поэтому приходилось их записывать в свое отсутствие.

Репортеры потолкались на месте происшествия в дубовой роще, в больнице у Флоренсии, у Конса дома, во дворце у Леция, пытались выяснить у Гектора, что он обо всем этом думает, показали возмущенную толпу людей возле полпредства. Люди требовали срочно усмирить злобствующих аппиров или срочно увезти отсюда всех желающих. Личная трагедия семьи Индендра разрасталась во всепланетный скандал.

— Спасибо, малыш. Я сыт.

Ольгерд отодвинул тарелку и встал из-за стола. От негодования во всем его теле нарастал легкий гул, как в перегретом моторе. Прыгуны сказали бы, что он входит в режим «синего луча», он этого не видел, он просто по-человечески нервничал и думал, что чувствует сейчас Риция. И хотел быть с ней. И торопливо накинул куртку.

Обычно теплый и уютный дом Конса, в который всегда тянуло, показался серым и унылым. В нем поселилась боль. И с этим никак не хотелось смириться.

Его впустила тетя Флора, строгая, спокойная, в черном платье с глухим воротом. Он осторожно обнял ее, потом спросил, где Риция.

— В своей комнате, — сказала Флоренсия, — но, мне кажется, тебе лучше к ней не ходить.

— Почему?

— Она не в себе, Ол. Столько всего свалилось на бедную девочку!

— Я поэтому и прилетел.

— Она никого не хочет видеть. И собирается уйти из дома.

— Даже так?

— Я ее понимаю, Ол. Она не может здесь больше оставаться после того, что сделал ее отец.

— Леций? А что он сделал?

Флоренсия смотрела сухими воспаленными глазами, провалившимися вглубь узкого лица.

— Он признался. Это он убил нашу Аделу.

Ольгерд долго не мог осознать, что же он услышал.

— Не верю, — заявил он, так и не осознав, — этого быть не может.

— Вся Директория во дворце, Ол. Решают, что с ним делать.

— Подожди, Фло… тут что-то не так!

— Леций многолик. От аппиров вообще можно ожидать чего угодно. Мы с тобой люди. Нам этого не понять.

Ее спокойствие, даже смирение поражало.

— Не думал, Фло, что и тебе откажет здравомыслие. Леций! Который только и делает, что сглаживает острые углы и старается всех примирить!