Отморозки 2 Земляной Орлов (СИ)

Штурмовики согласно закивали. Булгаков обалдело оглядел сидевших за столом, потом на всякий случай спросил:

- Зачем обе?

- Так ежели надо? - лениво ответил вопросом на вопрос фельдфебель Семенов и маханул полстакана самогона. Зажевал духовитым чуть желтоватым салом и прочавкал с набитым ртом, - Ты, Афанасьич, не боись: парень ты добрый, вон нам и командир сказал, что ты... эта... талан, о как! Так что мы, заради твоего талану, и ногу отрежем, и руку, и голову. Ты тольки скажи, обозначь задачу: кому, чего и сколько. А там уж мы... - тут фельдфебель хватил кулаком по столу, да так, что затрещали доски.

- Да что 'кому, чего и сколько'?! - взвыл окончательно сбитый с толку Булгаков и аж протрезвел.

- Ну там кому чего отрезать: руку, ногу, нос или еще чего анпудировать? - приобнял его за плечи конопатый Кузякин. - И скока: одну, две, али все?

Булгаков попытался сообразить: 'все ноги' это больше, чем две, или нет, но сообразить так и не смог. В отчаянии он замотал головой, и принялся считать свои ноги. Получалось то две, то пять, причем все пять были почему-то левые...

- Да ты не парься, Миша, - Чапаев захрустел соленым огурчиком. - Чем об всяких глупостях думать, лучше нам еще расскажи: чего там с этим черным котом дальше было?..

В ту ночь Булгаков спал плохо. Недаром народ говорит: 'Сон алкоголика крепок, но краток'. Поэтому часа в четыре утра, Михаил Афанасьевич проснулся с больной головой. Попытался вспомнить: когда он ушел из-за гостеприимного стола георгиевских кавалеров, но так и не вспомнил. Отчего-то в голове вертелось описание сложной ампутации конечности, но к чему - Булгаков вспомнить не мог, как не старался...

В голове гудел курьерский поезд, да так явственно, что слышались даже крики носильщиков на вокзале. Михаил Афанасьевич выпил воды из графина, но она оказалась теплой и противной. В горле стояла сушь пустыни Сахара, а во рту ощущался какой-то омерзительный вкус, словно бы Булгаков умудрился съесть дохлую кошку. 'Или кота, - явилось откуда-то из глубин подсознания. - Большого, толстого черного кота...'

Он помотал головой, отчего спальня тут же принялась водить вокруг него хоровод, но курьерский поезд, грохотавший в голове, наконец куда-то уехал. Остался только шумный вокзал, где продолжали визгливо вопить носильщики. Пошевелив пальцами ног, Михаил Афанасьевич догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил.

Булгаков застонал и приподнялся на постели. Необходимо сейчас же спуститься вниз и облить голову водой из колодца. Процесс вставания исторг из его груди новую порцию стонов, но наконец, Михаилу Афанасьевичу удалось принять более или менее вертикальное положение и даже затолкать ноги в ботинки. Шатаясь, словно тонкая рябина на ветру, он медленно побрел вниз...

-... А-А-А-АХ!!! - ведро с водой, в которое он только что совал голову, окатило Булгакова от макушки до пяток.

Холод студеной колодезной воды пронзил его, словно электрический разряд, но когда Михаил Афанасьевич отдышался и перестал выстукивать зубами пасодобль, то почувствовал, что похмелье куда-то уходит.

'Наверное, уезжает вслед за курьерским поездом', - подумал он, и принялся с остервенением крутить рукоять колодезного ворота: одного ведра явно было недостаточно...

- Что, Михаил Афанасьевич, не спится? - раздался в серых предрассветных сумерках глуховатый голос.

Булгаков обернулся: у входа в повал стоял генерал-майор Львов. Обычный защитного цвета китель расстегнут, рукава подсучены, галифе заправлены не в сапоги, а в высокие ботинки. Генерал курил и с интересом разглядывал Булгакова...

- Позвольте-ка, я вам помогу, а то вы выглядите - краше в гроб кладут!

С этими словами Львов ухватился за рукоять, легко вытащил ведро, подхватив его у самого края сруба и спокойно спросил:

- Это - внутрь, или как наружное?

Михаил Афанасьевич кивнул, и не долго думая сунул голову в ведро. Туман похмелья уходил, но медленно, медленно...

- Эх, хорошо, Глеб Константинович, - произнес он, снова помотал головой.

Ощущения оказались намного лучше, и окружающее уже не делало попыток пуститься в пляс, но все же, все же...

- Я, пожалуй, поднимусь к себе и приму пару порошков пирамидона, - произнес он, стараясь, чтобы голос прозвучал возможно более бодро. - Голова, знаете ли...

- Дорогой Михаил Афанасьевич, - произнес генерал и улыбнулся, отчего лицо его, страшно изуродованное осколочными шрамами, стало еще страшнее. - Никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу: Similia similibus curantur.

- Подобное излечивается подобным, - машинально перевел Булгаков.

- Совершенно верно. А потому единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской. Пойдемте, - и Львов сделал приглашающий жест.

Они спустились в первый этаж подвала, где Михаил Афанасьевич увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике.

Генерал быстро налил две стопки, они чокнулись и выпили. Водка горячей струей прошла через пищевод, туман в голове начал рассеиваться. Львов открыл кастрюльку, вытащил оттуда вилкой залитую острым томатным соусом сосиску и протянул Булгакову:

- Закусывайте, Михал Афанасич, закусывайте... Между прочим, - показал он на сосиску свободной рукой, - любимое блюдо государя нашего, императора. Ешьте, прошу вас...

Булгаков благодарно кивнул и впился зубами в розовую мякоть.

- Ну вот, сейчас еще по одной и...

Львов не договорил. В распахнувшуюся с грохотом дверь влетел Чапаев:

- Командир, беда. Добрый вроде как помирать собрался...

- Подписать все успел? - спросил Львов поднимаясь с табурета.

- То-то и оно, что нет. Глаза закатил, сучий потрох, и вроде, как и не дышит. Там ему сейчас Дидеров и Гиршман искусственное дыхание делают, как Александра учила, а вот с лекарствиями...

- Та-а-ак... Михаил Афафнасьевич, - Львов решительно поднялся. - Вы у нас - доктор, так что вам - и карты в руки.

Булгаков помотал головой:

- Простите, но я не доктор. Я только-только окончил курс...

- Блин, ну доктор, врач, медик - не один ли крокодил? Фиолетово, как вас называть... - Глеб уже тянул Булгакова вниз, во второй этаж подвала, - Скорее, Миша, скорее. Эта сука не должен уйти просто так!

Внизу было страшно... Нет, не так... СТРАШНО!!! Тоже не совсем так, но уже ближе. В углу подвального помещения съежившись сидел окровавленный человек в остатках дорогого костюма. На стуле посредине подвала сидел второй человек - голый и прикованный к стулу несколькими наручниками. Рядом с ним что-то делали двое штурмовиков, и человек вдруг изогнулся и дико заорал. Орал так, что казалось, будто сейчас рухнут своды подвала.

На разделочном столе в другом углу лежал третий человек. Абсолютно голый, весь в крови и, кажется, оскальпированный... Около него суетились двое штурмовиков. Один ритмично и резко нажимал лежавшему на грудь, а второй, вытащив пальцами язык бедолаги, гнал ему в горло воздух из маленьких мехов.

- Михаил Афанасьевич, прошу вас, - показал на эту группу Львов. - И побыстрее: если эта гнида помрет - армия не досчитается нескольких миллионов рублей. Золотом, блин!

Пребывая в прострации, Булгаков подошел к разделочному столу. Осмотрел лежащее тело, и потребовал свой врачебный саквояж. Рыжий Спиридон Кузякин мгновенно унесся наверх, и через пару минут он уже вколол потерявшему сознание человеку кофеин со стрихнином. Через пару минут тот завозился, застонал и приоткрыл глаза.

Львов мгновенно отстранил Булгакова, подошел поближе, ухватил лежащего стальными пальцами за лицо и приподнял ему голову:

- Ты, б..., сука злое...ая, в три дыры вые...ая! - произнес он внятно. - Ты что, пидор: решил, что мы тебе так просто помереть дадим? Я тебе сейчас глаз вырву и жрать заставлю!