Отморозки 2 Земляной Орлов (СИ)

- Понятно, - кивнул Анненков. - Скажите, полковник, а что с подельниками Рубинштейна по поставкам сахара в Турцию?

Ерандаков развел руками:

- Отпустили, что ж поделать? Если дело Рубинштейна прекращают, то и Бабушкина, Гепнера и Доброго тоже как-то не комильфо разрабатывать. Тем более, что тут великий меценат и профессор права Терещенко замешан. А его только тронь - во все колокола примется бить: произвол! Не имеет права военная контрразведка гражданскими лицами заниматься! За Терещенко из правительства вступятся: тот же гробокопатель граф Бобринский ! Он ведь не только могилы зорит, он же еще товарищ Хвостова ! Только у него тут и свой интерес есть: чай не даром пятью сахарными заводами владеет! А уж следом и великие князья его поддержат: добро бы только один Николай Николаевич, а то ведь вся свора кинется. Дмитрий Павлович малахольный, папенька его, генерал от кавалерии, который кобылу с мерином путать изволит , Кирилл Владимирович и прочая, прочая, прочая...

- Документов вы мне сказали, что не дадите, - перебил этот крик души Анненков. - А скопировать или хотя бы ознакомиться позволите?

Ерандаков снова махнул рукой:

- Да копируйте что пожелаете, Борис Владимирович, - произнес он безнадежно. - Только копии я вам не заверю, и подтверждения своего не дам. И уж не знаю, что вы там задумали, а только я вам откровенно скажу: плетью обуха не перешибешь!

- Не перешибешь, - согласно кивнул Анненков. - Вот только, Василий Андреевич, скажите: где вы здесь увидели плеть?..

6

Киев начала осени шестнадцатого года совершенно не выглядел крупным городом государства, ведущего войну не на жизнь, а на смерть с умелым и сильным противником. Вовсе нет! Сойди с центральных улиц, и попадешь в тихую размеренную жизнь маленького губернского городка, где хозяева маленьких домишек интересуются разве что хлебом насущным, да местными сплетнями, навроде: 'Кум! А верно ли гуторят, шо Марко Остапович дулю Григорию Петровичу показав? - Та ни! Це ж вин не Григорию Петровичу, а вовсе даже немцу Штюмеру, и не дулю пидсунув, а тильки казав, що вин ёго по судам затаскае, бо его козел у Марко Остаповича усе у огороде потоптав...'

Вот по одной из таких маленьких улочек и шагал крепкий зауряд-прапорщик, с кобурой у пояса и полным георгиевским бантом на груди. Он внимательно оглядывал беленые хаты, периодически вынимая из кителя карандаш и делая пометы в маленькой кожаной записной книжке, но скорости и размеренности шага при этом не снижал. Только иногда покручивал ус да негромко крякал 'Эх, кр-р-р-расота!'.

То, что он искал, зауряд-прапорщик Чапаев отыскал на Андреевском спуске. Маленький двухэтажный домик, под веселым номером '13'. Василий Иванович сперва обошел все вокруг - оно! Точно, оно! И дворик, что надо, а если еще и подвал, как командир заказывал - считай, что поиски закончились. Заглянул в дом. На второй этаж подниматься не стал: для командировой затеи ничего выше первого не потребно. А на первом этаже уверено подергал ручку звонка.

- Что вам угодно? - выглянула миловидная горняшка.

- Угодно бы мне много чего, - ухмыльнулся Василий Иванович, ожег девчонку взглядом, и чуть выпятил грудь: полюбуйся, красна-девица, на полного георгиевского кавалера! Но тут же посерьезнел, - А вот дело у меня сперва к хозяину квартеры. Дома ли?

Девушка запунцовела, застреляла глазами:

- Барина нетути. Только барыня и барышня... Да вы точно ли к нам, господин ахвицер? А то ваш-то во втором этаже живуть... Мне ихняя служанка говорила: приехал молодой барин. Как есть - ахвицер. Дохтур...

- Нет, миленькая, - улыбнулся Чапаев, и снова ожег глазами девчонку. - Мне точно к твоему барину надобно. Ну, пока можно и с барыней побалакать. Беги, красавушка, доложи, что зауряд-прапорщик Чапаев по делу от генерала-майора Львова принять просят.

Через несколько минут он уже беседовал с хозяйкой, Ядвигой Викторовной Листовничей . Наследница польских шляхтичей попробовала, было, разговаривать с каким-то зауряд-прапорщиком, что называется 'через губу'. Наверное, это произвело бы на Чапаева желаемое воздействие, случись этот разговор парой лет раньше, а сейчас Василий Иванович сперва лишь хмыкал, вспоминая расправу с польскими аристократами, посмевшими перечить его командиру, а потом подпустил баса, и рявкнул на оторопевшую Ядвигу Викторовну так, как рявкал на подчиненных на плацу или в атаке:

- М-А-А-АЛЧАТЬ!!! Квартира ваша требуется в распоряжение военных властей для выполнения секретного задания Ставки Его Императорского Величества! Смотреть на меня! В глаза, я сказал! Их превосходительство, генерал-майор Львов, велел передать вам двадцать две тысячи пятьсот рублей в качестве возмещения и дать три дни, для переезду. Вопросы? Предложения? Просьбы? Нет? ВЫПА-А-А-АЛНЯТЬ! Стой! - И он сунул окончательно очумевшей Лиственичьей бумагу, - Грамотная?!

Ядвига Викторовна сумела лишь судорожно кивнуть. Сумма, которую предлагали 'в качестве возмещения' поразила женщину, ибо точно равнялась сумме, в которую оценивался весь дом.

- Тады подписывай, где птичка карандашом! Деньги сочти, и ниже сумму словами пиши. И снова подпиши! Жильцов упреди, и лавочнику скажи, чтоб торговлишку свою поприкрыл на время. Вопросы? Нет вопросов? Желаю здравствовать!..

Оставив деньги и забрав расписку, Чапаев ушел, на прощание ущипнув за щечку смазливую горничную:

- Прощевайте, красавица. Даст бог - свидимся...

В дом тринадцать по Андреевскому спуску Львов заехал ночью, через час после полуночи. Вместе с ним на конспиративную квартиру заехали полная штурмовая группа - два десятка штурмовиков первой волны. Штурмовики не первый день знали своего командира, а потому без рассуждений выполнили бы любой его приказ. Разве что родных детей резать бы не стали...

Глеб потратил пару часов на то, чтобы осмотреть все помещения снятого Чапаевым дома, затем разместил штурмовиков, озаботился питанием всех прибывших и завалился на кожаный диван спать. А поздним утром, выйдя во двор покурить, а заодно и осмотреть глухой забор, которым кто-то добрый обнес двор, неожиданно столкнулся с молодым человеком в накинутой на плечи солдатской шинели и нахлобученной на голову студенческой фуражке, но почему-то - с офицерской кокардой.

Увидев эдакое чудо Львов опешил и несколько секунд внимательно разглядывал студента-солдата-офицера. В свою очередь тот тоже пялился на генерала с орденами на расстегнутом кителе, не делая, однако, попыток привести себя в божеский вид. Словно замороженный...

- Вы, извиняюсь, кто или что? - поинтересовался Глеб задумчиво. - Что-то я такой формы в нашей армии не припомню.

Молодой человек отмерз, попытался встать по стойке 'смирно', отчего его шинель сползла с плеч и упала, обнажив несвежую, сероватую рубаху:

- Здравия желаю, ваше превосходительство! Осмелюсь доложить: студент-доброволец при полевом лазарете Булагков!

- Михаил Афанасьевич? - снова уставился на молодого человека Глеб. - Вы - Михаил Афанасьевич Булгаков?!

- Д-да... Но прошу извинить, ваше превосходительство: я вас что-то не припомина...

- Пренебреги, - махнул рукой Глеб и взял студента-добровольца за рукав рубахи. - А пойдемте-ка к нам, Михаил Афанасьевич. Посидим, коньячку дерябнем, поговорим за жизнь, за смерть, а еще - про Мастеров и рукописи, которые не горят...

...Через несколько часов невменяемо пьяный Булгаков сидел в окружении штурмовиков и пытался рассказать им о жизни в полевом госпитале Юго-Западного фронта:

-... И т-тут я... ему и г-говорю-у-у... Г-господин х-х-х.... х-х-х... х-х-х-хиругр... то есть х-х-хирург... з-за... зачем вы хотите делать ампутацию?..

- Чего? - поднял голову пьяненький Гагарин. - Чего делать?

- Ампутацию... Ну, это руку отрезать... или ногу...

- А-а-а, - понятливо кивнул ефрейтор. - Отрезать ногу - это можно... - Он хлопнул Булгакова по плечу, от чего тот едва не ткнулся лицом в миску с соленым арбузом, - Мишань, это мы - хоть ща! Ты тока скажи - кому, а мы - хрясь! - и отрежем... Можем и обе - правда, братцы?