Холодные и мертвые (сборник рассказов) (СИ)

— Ну что? — нетерпеливо спросил он.

— Да ничего, — ответил Курт, вручая медику блок сигарет. Они поняли друг друга. Ойген пожаловался:

— Он меня задолбал. Я нарушаю все этические кодексы, но я просто грежу теми минутами, когда этот парень будет бредить.

— Как так? — делано удивился Курт. — Ты что, не веришь в божественную кару?

— Иди в жопу, — проворчал Ойген, потроша сигаретную пачку. Курт ухмыльнулся. Первым делом он направился в душ. Ойген отнесся к этому весьма флегматично, тем более что Курт бросил что-то невнятное типа «мненавыездхочупомыться». Пока он отмокал в душе, небольшая кухня наполнилась теплом и паром — медик что-то готовил. Курт вышел, снова одетый с ног до головы, и ему мгновенно стало жарко. Он уже открыл рот, чтобы сказать «пока-пока» и уйти, но тут из комнаты появился Юстас, закутанный в плед. Снизу торчали ноги в шерстяных носках и голые икры.

— На выезд? Я еду с вами, — вот так вот спокойно сообщил священник, как будто объявлял свои пожелания на ужин. Взгляды медика и патрульного вместе могли прожечь в нем дыру.

— С ума сошел? — невежливо поинтересовался Ойген. — Умереть захотелось? Юстас ушел в комнату, где, видимо, начал одеваться.

— С Божьей помощью не умру, — отозвался Юстас и, не дожидаясь, пока Курт скажет то, что собирался, добавил: — Ну, а если умру, так все мы смертны. На все воля Божья. Священник, одетый в рубашку и брюки и закутанный в плед, напоминал своеобразного шотландского горца. Ойген молча вынул из шкафа свою куртку с нашивками медицинского факультета и отдал Юстасу. Тот с достоинством кивнул, принимая одежду. Курт устал удивляться, злиться, спорить. Он открыл рот, закрыл, вздохнул и все-таки заметил:

— Я сегодня не таксую.

— Тогда я пойду пешком, — взяв протянутые медиком ботинки, Юстас затянул шнурки потуже и вышел в коридор.

— Я ненавижу всех, — прошептал Курт, показывая, что все это мероприятие у него уже где-то под подбородком. Ойген закивал, соглашаясь. Он процедил в термос какие-то травки, залив все это кипятком, закрыл крышку и протянул Курту.

— Если начнется бред — напои. А лучше высади где-нибудь по дороге. Курт кивнул и вышел. Они уже выезжали из города, когда Эф неожиданно заговорил:

— Знаешь, чего хочу?

— М? Курт не удивился, не успел. Но тут же у него появилась такая возможность:

— Замороженный йогурт. Просто помираю, как хочу. С фруктами и карамелью. Курт затормозил, свернув не туда от неожиданности. Повернулся назад и ошарашенно уставился на бензомастера.

— Ты что, рехнулся? Эф пожал плечами.

— А что такое?

— Какой нахрен йогурт с фруктами? Ты, черт возьми, каркас с черной жижей! У тебя даже мозга или процессора нет! Священник на пассажирском сидении закутался поглубже в куртку, подтянул ноги к груди и задремал, прислонившись головой к стеклу. Мастер нахохлился, медленно и выразительно вытянул ноги и измазал ручник. Обиделся. А Курт крепко так задумался.

— Не понимаю, как ты можешь это есть, — Феликс сел, поддернув штанины, и вытянул ноги. Курт невнятно пробубнил что-то неприятное и чуть не подавился орешком. Феликс тонко и торжествующе улыбнулся.

— Собака. Курт облизал ложку и откинулся на спинку стула. Десерт сделал его миролюбивей и добрее. Но все-таки не очень. Он прокрутил в руках пачку сигарет, но решил, что перебивать вкус фруктов будет кощунством, и отложил ее.

— Сам собака, — спокойно парировал Феликс.

— Это же просто йогурт. И фрукты. И соленая карамель. И орешки.

Ты же все это ешь?

— Ем, но зачем все это смешивать? Йогурт и соленая карамель.

Отвратительно. В Феликса полетела ложка. Если бы Курт был его студентом, за этим последовали бы определенного рода санкции. Но Курт уже не был студентом, да и они, к тому же, были друзьями. Так что ничего не случилось. И ложка полетела назад.

— Я был у ректора сегодня. Курт разломал пластиковую ложечку и сложил ее остатки в тарелку.

— Он тебя уволил?

— Нет, — Феликс сохранил завидное спокойствие и продолжил улыбаться. — Предложил мне работать на него.

— Вообще-то, если я не ошибаюсь, ты и так у него работаешь.

— Не ошибаешься. Но ты не прав. Курт фыркнул.

— Он предложил мне работать в его лаборатории. Понимаешь?

— Не-а, не очень. И что это значит?

— Это значит, что мы будем впереди всех, — Феликс выглядел гордым и торжествующим настолько, что Курт не решился ехидничать.

— Ладно, — он кивнул и улыбнулся официантке, которая принесла еще порцию йогурта. Со все той же соленой карамелью и черным печеньем.

— Хочешь? Феликс нахмурился, ковырнул краем ложки йогурт со стороны карамели, попробовал и поморщился.

— Ну нет. Это ужасно. Курт делано оскорбился: **— И это мне говорит человек, который носит разноцветные носки. Феликс опустил взгляд вниз, оценил свои носки с лиловыми стрелочками на розовом и фыркнул.

— Ну, знаешь ли, — он ковырнул йогурт еще раз, попробовал, снова поморщился и совсем ушел. Курт задумчиво почесал ложкой нос и приступил к десерту. Ну к черту эти лаборатории и носки. Карамель, только карамель. Еще йогурт и печенье.

Чем глубже в рыхлый снег зарывалась машина, тем ближе становились сигналы патрульных. В какой-то момент голоса прорвались через шипение и стали четкими и хорошо слышными.

— Второй? Священник вздрогнул и проснулся. Заозирался настороженно и снова нахохлился, прячась в куртке. Судя по всему, ему снова стало хуже. Курт отозвался очень невнятно, потому что искренне ненавидел позывные. Особенно — свой.

— Мы впереди, — коротко сообщил Гуде.

— Ганс просил передать, что… — вмешался Альрик, но Курт его слушать не стал.

— Пусть Ганс свои указания себе в задницу засунет. Повисла неприятная тишина.

— Знаешь, Мемфис…

— И ты тоже. Альрик замолчал и, судя по щелчку, отключился от общей связи. И наверняка принялся полоскать мозг Гуде — тот тоже замолчал. Юстас приоткрыл один глаз, неодобрительно посмотрел на Курта, но ничего не сказал. Его знобило.

— Чтоб тебя, — проворчал Курт и кинул священнику термос, который до того грел ему ладони. Юстас ничего не ответил, только раскашлялся. Не прошло и двадцати минут, как через белую пелену впереди замаячили два темных пятна. Два хаммера с наклеенными цифрами пять и семь. Была такая наклейка и на Куртовом джипе, но он ее отковырял. Снегом сыпало мелко и мерзко, в час по чайной ложке. Никакой опасности эта пороша не представляла, но и хорошей погоду назвать было сложно. Приближающиеся машины казались размытыми и нечеткими. Гуде стоял, прислонившись спиной к своей «пятерке», и курил.

Альрик сидел в ней же, опустив окно. Они о чем-то переговаривались, и Гуде только иногда отвлекался, чтобы пошевелить провода, тянувшиеся к его бензомастеру. Когда Курт вышел из машины (сухо скомандовав священнику выпить Ойгеново пойло, перебраться на заднее сидение и спать там), стекло поехало вверх, и Альрик отвернулся. Курт встал рядом с Гуде, тоже закурил. Они немного помолчали. Гуде иногда бросал взгляд на брата внутри машины и тут же отворачивался. Они были очень похожи — внешне. Высокие, светловолосые, только Альрик носил небольшую бородку, а Гуде не нуждался в лишних символах мужественности. И все-таки — такие разные.

— Пусть он не злится на меня, — ровно сказал Курт. Гуде кивнул.

— Я знаю, он сам виноват. Но ты держи себя в руках. Курт не ответил, выкинул недокуренную сигарету и повернулся к Эфу. Он уже начал мерзнуть, а бензомастер стоял чуть в стороне, не спеша цепляться.

— Я сегодня что-то всех обидел.

— Херня, отойдут. Гуде докурил и постучал в стекло машины. Альрик вылез из машины, придержал дверь перед своим бензомастером и, вопреки всему, протянул Курту руку. Тот ничего не сказал, только пожал скрипящую перчатку. Альрик отвернулся цеплять провода к своему плечу. Гуде изобразил всем лицом что-то вроде улыбки и пошел следом за братом. А Курт повернулся к Эфу.

— Даже этот на меня не дуется. А ты как? Эф подошел ближе, подключил все провода и недовольно проворчал: