Завещание Малого Льва

Внутри было прохладно и даже темно. Ассоль шла, злая на него, на себя, на Скирни и на всё на свете. Она вовсе не хотела быть доброй. Она всегда знала, что Льюис на нее заглядывается, а в новогоднюю ночь она это почувствовала. У них была своя история, и при чем тут была какая-то скучная докторша?

Потом она услышала голоса. Посреди огромного цеха с высоченным потолком горел костер, над костром дымилась жаровня, пахло жареным мясом. Жуткие уроды валялись вокруг вперемешку с пустыми бутылками. Эти ничего не сочиняли. Они пили и жрали. Вот это было ей знакомо! Ассоль остановилась в изумлении, будто снова попала в кабак на Счастливой улице.

Ее заметили.

— Ой! — сказала безобразная девица с грушевидной головой, — какую к нам птичку занесло!

Ассоль не боялась. Она хорошо видела их голодные черные присоски, но закрылась в белой сфере.

— Привет, — улыбнулась она.

— Ты кто? — властно спросила ее очень толстая, просто жирная женщина в летающем кресле, кажется, она была тут главной.

— Принцесса, — нагло заявила Ассоль, — мне скучно.

— А где так насосалась?

— Дура ты, толстуха. Я сама такая.

Толстуха прищурила и без того заплывшие маленькие глазки.

— Хрящ… угости Принцессу. Птичка скучает.

Тощий урод подполз с какой-то бутылкой. Девица подала стакан.

— Сейчас тебе будет весело, малышка… и нам тоже.

— А вы откуда? Здесь же никого не было?

Хрящ ощерился беззубым ртом.

— А мы, детка, на одном месте не сидим. Ничего на одном месте не высидишь. Тебя вот нашли!

— Это я вас нашла.

Дальше ей и правда стало весело: от выпитого вина и от привычной вседозволенности, которая возникала только в обществе вот таких вот уродов. Ей всегда это нравилось, и она даже не понимала, почему. Никто ее не высасывал, или она этого пока не замечала, они пили, жевали сырое, подгоревшее мясо и хохотали. Потом зашел Йон. Она еще злилась на него.

— О! Чума! — оживились они, — и ты тут? Выпей с нами!

— Не пью, — коротко сказал он и с ужасом посмотрел на Ассоль, — какой черт вас принес, Проныры?

— Не нравимся? Катись к своим Сочинялам!

— И покачусь! Только девочку отдайте. Она со мной!

— Это не ваша девочка, — усмехнулась толстуха, — вон какая сладкая! «Белое солнце»! Не ври, Чума. У тебя все дохлые. Только языками шевелят.

— Она со мной прилетела, Морда.

— Да? — толстуха хохотнула, — а улетит с нами.

— Цыпленок… — Йон снова посмотрел на Ассоль, — скажи ей!

Ассоль было смешно. Она не нуждалась в защитниках, тем более, таких тщедушных. И почему он, собственно, решил, что ей нельзя вдрызг напиться? Кто он такой вообще?!

— Иди к черту, — повторила она.

— Вот видишь, — уроды захохотали, — она наша!

— Рыжик, — нахмурился он, — ты не понимаешь… ты их не знаешь!

— Отстань, — усмехнулась она, — проваливай. Ты не пьешь… и не целуешься… а Корж целуется. Правда, Коржик?

Корж лежал у нее в ногах, между колен. Он приподнялся, задрал ей майку и уткнулся мокрыми губами ей в живот. Ей было приятно и забавно.

— Отпустите ее, — еще раз сказал Йон, — напоили дурью и рады… Рыжик, ты встать-то сможешь?

— На фига? — засмеялась она, — ты что думаешь, я овечка что ли?

— Ты принцесса.

— А что, принцессы не пьют и не трахаются? Это только ты таких выдумываешь! Сочиняла!

Йон отвернулся с досадой.

— Морда, — сказал он толстухе, — я понял. Давай договоримся.

— Да? — ухмыльнулась она, — на что?

— Полчаса «розовой сирени». Согласна?

— Ты столько не накопишь, Чума. Лопнешь!

— А это не твоя забота.

— Ну, давай, коли не шутишь. Слыхали? За нашу птичку — полчаса «розовой сирени»! Ну, ты даешь, Чума!

— Через час, — сказал он хмуро, — если вы ее не тронете.

— Да кто ее трогает?! — заржал Хрящ, — она сама пристает!

— Заткнись, упырь, — зло сказал Йон, — мне-то не рассказывай!

— От упыря слышу!

Он подошел к Ассоль. У нее уже всё плыло перед глазами в каком-то зеленоватом тумане, она не слышала ни разум свой, ни душу. Она слышала только свое тело, которое хотело только одного…

— Я вернусь, Ассоль, — сказал он, — час продержись, хорошо?

Но она вообще не поняла, что он сказал и, главное, зачем. Идти ему было трудно, ботинки как-то тяжело стучали по железным перекрытиям пола. Она тупо посмотрела ему вслед, глотнула из бутылки и повалилась на спину. Руки и ноги почему-то перестали слушаться. Корж задрал ей майку и навалился на нее сверху…

— Дура ты, Морда, — сказала Груша, — такую девку надо хозяину отвезти. А ты этому сопляку хочешь отдать. Хозяин убьет, если узнает.

— Девка как девка.

— Ты что! «Белое солнце»! Ручки-ножки — всё на месте, попка круглая, личико рисованное. И дура дурой, между прочим. За такую девку хозяин нам больше отвалит! А Чума болтает только, где он столько «розовой сирени» возьмет? Да еще за час? Врет он всё, за подмогой полетел!

— Конечно, врет, — согласился Хрящ, — на то он и Сочиняла. Они как загнут иной раз — забудешь, как тебя зовут! А ты уши развесила!

Толстуха призадумалась, потом властно крикнула:

— Эй! Корж! Ну-ка слазь с нее! Не про тебя Принцесса. Хозяину повезем.

Везли ее в каком-то большом летающем автобусе. Уроды набились в него все дружно, а ее сунули под сиденье. Ассоль лежала и не могла пошевелиться. Ее сознание постепенно возвращалось, зато тело слушаться отказывалось напрочь. Энергии тоже давно не осталось. Ей еще не было страшно, просто удивительно, что такая мерзость происходит с именно с ней.

Хозяин не зря назывался хозяином. Он жил в замке. Замок стоял на берегу реки, тоже полуразвалившийся, как и всё на этой планете, сложен он был из гигантских белых кубов и призм, почерневших по краям и крошащихся. У него были слуги. И у него были доноры. Типичная политика Пастуха — высасывать у одних и делиться с другими. Всех Пастухов когда-то вместе с их жертвами перевезли на Пьеллу. И что же? На их месте возникли новые!