Отморозки (СИ)

Штабс-капитан махнул рукой, и рядом с ним материализовался ефрейтор Семенов. Львов указал ему на часового, потом провел ребром ладони по горлу.

- Слухаю, вашбродь, - чуть слышно выдохнул ефрейтор и исчез.

А через десять минут исчез и часовой. Беззвучно, словно испарился...

Львов поднялся и, почти не таясь, двинулся к дому, в котором скрылся немецкий офицер. Следом за ним тенями встал и пошел добрый десяток бойцов его бывшей роты. Не оглядываясь, штабс-капитан показал рукой на окна, затем растопырил пальцы. От группы отделились четверо с Чапаевым во главе и бесшумно переместились к обоим окошкам мазанки. Все также, не спуская глаз с крыльца, Львов хлопнул себя по бедру, где вместо положенной шашки висел длинный кинжал. Этот жест означал требование обойтись без стрельбы. А уже в следующее мгновение штабс-капитан распахнул слабо скрипнувшую дверь.

- Wer da?

- Nicht wichtig , - ответил на том же языке Львов.

И коротко двинул поднявшегося ему навстречу гауптмана под ухо рукоятью кинжала...

- Ну вот, - Львов развалился на скамье, закинув ногу на ногу. - Вот тут все документы, которые имелись у нашего очаровательного гауптмана фон Данвица. - на стол легла битком набитая холщовая сумка. - А вот тут, - он небрежно бросил на стол кожаный планшет, - приказы от командования.

Он вкусно затянулся 'зефириной' и выпустил в потолок струю ароматного голубоватого дыма. Штабс-капитан гордился своей разведкой и ожидал похвалы.

- Гауптман за дверью? - больше для проформы поинтересовался Анненков.

- Ну так. А где ж ему быть, болезному? - Львов ухмыльнулся улыбкой довольного Чеширского кота, - Заносить?

- А что у него с ногами? - удивился Анненков-Рябинин. - 'Что он там натворил с пленным? Колено прострелил для сговорчивости? Мог, зараза...' - пронеслось у него в голове.

- Да все нормально у него с ногами, - хмыкнул штабс-капитан. - Я просто приказал его в брезент запеленать и нести.

- Зачем?!!

- А для испуга. Что пугает больше всего? Непонятное. Ну, вот я и... - и он неопределенно помахал рукой.

'Вот ты ж, психолог недорезанный! Курс психологии за речкой проходил, зачеты в Тирасполе сдавал, а диплом на Балканах защитил... Твою ж мать!'

Тем временем два здоровенных ефрейтора втащили слабо дрыгающийся сверток и, небрежно раскрутив его, вытряхнули на земляной пол расхристанного человека в форме немецкого офицера. Тот еще несколько минут неподвижно лежал, хватая ртом воздух, потом надсадно закашлялся, с трудом приподнялся и неуклюже сел, прямо там, где лежал.

- Mein Gott! Was war es? - выдавил он из себя, глядя бессмысленными глазами на Анненкова.

- Вы в плену, гауптман, - есаул подошел поближе и слегка наклонился над немцем. - Прошу вас быстро и четко отвечать на мои вопросы. Это и в ваших интересах: мне необходима информация, и я ее получу. А вот какими методами - зависит только от вас...

- Господин есаул, а давайте я ему ногу отрежу, - предложил на неважном немецком Львов, напуская на себя самое зверское выражение. - Заодно и поедим, а?

- Слушай, кончай дурака валять! - обронил Анненков-Рябинин уже по-русски. - Тоже мне, доктор Фрейд отыскался.

- Почему Фрейд? - удивился Львов-Маркин. - Я ж не яйца ему предложил отрезать...

- Заткнись, а?

- Все, все: уже заткнулся.

Напуганный до полусмерти гауптман отвечал быстро, не запирался и лишь изредка бросал полные ужаса взгляды на Львова, видимо ожидая, что этот сумасшедший русский сейчас действительно начнет резать его на куски. И именно поэтому прозевал тот момент, когда Анненков-Рябинин со словами 'Ну, вот, похоже и все...', неуловимым движением ударил пленника шомполом в ухо.

- Едрить, - только и смог произнести Львов, глядя на завалившееся кулем тело. - И эти люди запрещают мне ковырять в носу?

- А нечего в нем ковыряться, - усмехнулся одними губами Анненков. И, окинув товарища внимательным взглядом, добавил, - Смотрю, ты чем-то недоволен, твое благородие?

- Хм-м, - откашлялся Львов. - Знаешь, я, может, и не вовремя сейчас влезу, но все-таки, ты мог бы мне и моим ребятам хоть спасибо сказать. За такой-то подарок... - И он указал на валявшееся на полу тело.

Рябинин помолчал, затем взъерошил буйно вьющиеся иссиня-черные анненковские волосы и в свою очередь спросил:

- Спасибо? А за что, собственно? - И, предваряя возражения или вопросы штабс-капитана, пояснил, - Вы просто выполнили свою работу. Выполнили нормально. И за что же тут благодарить? Ты вот, когда инженером был, что каждый раз рабочих благодарил за то, что они смену отстояли? Или за то, что продукция без брака получилась?

Львов задумался, а затем произнес:

- Ну, нет, конечно, но иногда - хвалил. Особенно, если одна бригада свою работу выполнила, а остальные - нет.

- Вот из-за этого у нас социализм и провалился! - неожиданно зло бросил Анненков. - Привыкли хвалить просто за выполненную работу! Разбаловали всех, вот и результат... Ладно, - он сел к большому ящику, развернул карту. - Смотри. Вот здесь у них, - остро отточенный карандаш ткнулся в точку с надписью 'Ораны' , - железнодорожная рота. Вырезать ее сможешь?

- Один?!!

- Совсем дурак? Со своими, разумеется.

Ну-у-у... - Львов хмыкнул, - А благодарность перед строем будет?

- Посмотрим по результатам, - без улыбки сказал Анненков.

- Сделаем...

- Ну, вот и хорошо. А я с тремя сотнями наведаюсь вот сюда...

Карандаш вывел тоненькую стрелку, упершуюся острием в надпись 'Марцинканце' .

Анненков повел казаков к еврейскому местечку Марцинканце, где, по словам покойного гауптмана, располагался лагерь временного содержания русских военнопленных. Пройти сорок километров по лесу не очень сложно, если, конечно, вы к этому подготовлены. В противном случае, такая прогулка запомнится надолго.

Но для сибирских казаков литовские леса казались чем-то вроде парка или сада: сравнения с настоящим 'лесом' - тайгой, они не выдерживали. Лиственные деревья, слабый подлесок, отсутствие звериных троп - что это за лес такой? Так, баловство...

Казаки двигались двумя большими группами, сабель по двести каждая. Каждая из групп шла с собственным охранением и передовыми дозорами, практически без связи с соседями. Но если есть карты и есть люди, умеющие их читать, то связь особа и не нужна. Пока бой не начнется. Но уж что-что, а звуки боя услышать можно издалека.

Анненков-Рябинин взглянул на свою трёхвёрстку и тихо выругался: маршрут проложенный по этой бледно-цветной карте уже кончился. То есть, кончился не сам переход, а карта. Вздохнув, есаул вытащил из планшета немецкую трофейную пятикилометровку. Пошевелил губами, переводя названия, затем вытащил из нагрудного кармана френча карандаш с серебряным защитным колпачком и прочертил направление. После чего вынул из того же планшета лист бумаги, перекинул обе ноги на одну сторону седла, и принялся писать приказ второй группе, положив планшетку себе на колено. Подозвал к себе своего казака из наиболее сообразительных, и приказал:

- Скачи-ка, братец, к подъесаулу Черняку да передай: выходить к Марцинканцам запрещаю впредь до моего первого выстрела. А вот здесь, - он протянул безусому приказному записку, - маршрут следования по квадратам трофейной карты. Все понял?

- Так точно, вашбродь, - выдохнул приказный, с восторгом глядя на своего командира. - Дозвольте скакать?

- Скачи, скачи, братец. Да поспеши.

Но дополнительно подгонять юного приказного не стоило. Семен Гулыга, восемнадцати годов от роду, обожал своего есаула - настоящего лихого казака, и всеми силами старался как можно больше на него походить. Он так же, как и Анненков отчаянно лез в немецкие окопы, ходил за линию фронта - за винтовками и за славой, и достаточно быстро снискал себе славу отчаянного удальца. А подглядев как-то за утренней разминкой своего кумира, Гулыга постарался запомнить его странные движения и теперь с упрямством фанатика каждый день изгибался, прыгал или замирал в невероятных позах.