Инферно - вперёд! (СИ)

- Пусть закрепляются! - выдохнул Пауилн. Решение это, к которому его принуждала сама обстановка, было неизбежным. Весь план операции оказался совершенно бесполезным и неэффективным. Нужно было спешно скорректировать его в связи с совершенно непредвиденными обстоятельствами, реалиями, которые оказались весьма далеки от их, наивных во всех отношениях планов.

- Вторая рота вступила в визуальный контакт с первой!

- Отлично! - почти выкрикнул Пауилн. - Пусть занимают смежный участок! Наша оборона должна принять форму полумесяца, уступом вперёд!

Бросив взгляд на наручные часы, майор приказал третьей роте двигаться вперёд. Вслед за ними предстояло двигаться и ему, а также подразделениям связи, входящими в штабной взвод, и трём станковым пулемётам из батальонного взвода тяжёлого оружия - их Пауилн решил оставить при себе в качестве резерва. Поправив подбородочный ремень, он уже потянулся было за противогазом, однако что-то в поведении штаб-сержанта, склонившегося над телефоном, остановило его. Поведение связиста неуловимо изменилось: его поза, выражение внезапно побледневшего лица, на котором начало проступать выражение ужаса, дрожь руки, выводящей буквы - всё свидетельствовало о том, что по ту сторону непроницаемого для людского взора алого барьера творилось нечто непредсказуемое. Непредсказуемое и ужасное.

- Что случилось? - Пауилн приблизился к связисту. Вместо ответа тот протянул ему лист бумаги, вырванный из простого клеёнчатого блокнота, на котором, под более ранними надписями, карандашом было выведено: 'рядовой Одсли погиб, пытаясь дотронуться до одного из вихрей. Он бесследно исчез'.

Пауилн, проклиная всё на свете, а особенно - глупость покойного Одсли, сунувшего голову в пасть льву, расстегнул противогазную сумку. Резиновую маску он натягивал уже на ходу. Следуя примеру командира, батальонные подразделения поддержки двинулись за ним по пятам; в противогазах они напоминали причудливых, фантастических существ с серыми лицами и такого же цвета прорезиненными матерчатыми хоботами, достигающими пояса. Особо комичное впечатление производил мастер-сержант-связист, пытавшийся одновременно делать сразу три дела: шагать ускоренным шагом, одевать противогаз и записывать получаемые сообщения. Тем не менее, ему посчастливилось преуспеть в исполнении этой нелёгкой задачи, и он лишь на несколько шагов отстал от Пауилна. Тот почти бежал. Стёкла противогаза моментально запотели, и как он ни тёр их, ничего не помогало - проклятая испарина выступила на внутренней стороне, а не на внешней. Резиновая маска сжала лицо, словно гигантская присоска; у Пауилна возникло ощущение, будто его заживо положили в гроб - настолько скованны были мышцы лица и ограничен доступ кислорода и зрительных ощущений. Он пробирался вперёд едва ли не наощупь и почти на каждом шагу спотыкался; его чертыханья, искажённые противогазом, были нечленораздельны, хотя подчинённые, и сами испытывавшие подобные затруднения, конечно, догадывались о содержании этих фраз. Один из них, сержант-пулемётчик, подскочил к Пауилну и, приподняв маску, попросил разрешить снять противогазы. Пауилн в этот момент страстно желал только одного: снять проклятую маску, которая буквально душила его - и не мог этого сделать. Причём дисциплина, впитавшаяся за десятилетия службы в плоть и кровь майора, была лишь отчасти тому причиной: он испытывал страх, самый настоящий первобытный страх перед неведомыми духами, которые могут околдовать его и похитить бессмертную душу. Страх этот, в котором он отказывался признаться даже самому себе, стал источником постепенно закипающего гнева, который был способен заглушить любые эмоции. Ярость стала тем, что позволило Пауилну преодолеть боль. Выхватив револьвер, он потряс им перед лицом пулемётчика, красноречиво давая понять, что думает о его просьбе. В таких случаях полагалось пользоваться специально разработанным для армии языком жестов, однако Пауилн, которого, как на грех, подвела память, избрал более простой путь прямой угрозы. С искренним злорадством он наблюдал, как страх появляется в глазах сержанта; только что Пауилн сам не знал, как спастись от дрожи в коленях, сейчас же сам испытывал физическое удовлетворение оттого, что смог напугать кого-то даже больше, чем роковой ДПФ.

В следующее мгновение всё переменилось. Что-то, будто заговорившее с ним в самых глубинах сознания, разбудило те дремавшие долгими тысячелетиями участки коры головного мозга, ответственные за способности психики, обычно именуемые шестым чувством, и вызвало мощный импульс, принудивший Пауилна вздрогнуть всем телом. Что-то смертельно опасное и вместе с тем бесконечно нечестивое, что-то чуждое самой природе человека скрывалось за стеной багрового тумана. Пауилн замер, как было с ним в детстве, когда ему, ученику предпоследнего класса гимназии, предстояло прыгнуть с дуодуазфутовой вышки. Это событие стало настоящим испытанием для его мужества. Подобно другим подросткам, Пауилн долго колебался перед лицом того, что выглядело как неизбежная смерть - с такой высоты поверхность воды внизу казалась ничем не ближе Северного полюса; казалось, она ни за что не сможет смягчить жестокий удар в момент входа в воду, к тому же совершенно очевидным был тот факт, что невозможно попасть в то, что выглядело слишком маленькой лужицей, со всех сторон окружённой бетоном. Однако стоило, собрав свою волю в кулак, шагнуть вперёд - и он испытал ни с чем не сравнимое наслаждение, вызванное полётом. Душевный трепет, сменившийся жёстким ударом и освежающей прохладой, остался в его памяти на всю жизнь, равно как и ощущение того, что он превращается в мужчину. Пауилн вновь посмотрел на мглу цвета крови: несомненно, и здесь всё обстояло так же. Перейдя эту границу, он может переродиться, изменения, которые затронут мощные пласты его подсознания, возможно, позволят ему стать кем-то иным, более высоким духовно, нежели он есть сейчас.

Вдохнув настолько глубоко, насколько позволял противогаз, Пауилн шагнул вперёд. Какие бы картины не рисовало перед этим его воспалённое воображение, глазам майора, смотревшим на окружающий мир сквозь запотевшие стёкла противогаза, предстало зрелище, не имеющее ничего общего с видами природы, которые можно найти на Земле. Даже в самых отдалённых уголках планеты, где природа, говорят, на редкость экзотична, едва ли можно было обнаружить хоть что-то, способное сравниться с увиденным им в зоне ДПФ. Первым в глаза бросалось небо: пунцовое, словно в лучах заходящего солнца, оно походило на колоссальных размеров сверкающую пластину, выкованный из бронзы. Майор Пауилн, видевший однажды щит наёмника-гоплита, выставленный в одном из музеев Логдиниума, отметил очевидное сходство; должно быть, подумалось ему, они вступили в земли, принадлежащие Геркулесу, или даже его отцу, Зевсу . Солнце как таковое отсутствовало на небосводе, несмотря на то, что освещение отличалось яркостью, а краски - насыщенностью. Присмотревшись, Пауилн пришёл к выводу, что свет, должно быть, исходит от звёзд, обильно рассыпанных по небосводу чьей-то щедрой рукой. В то, что звёзды могут от природы висеть так низко над головой и так сильно походить на лампочки, стилизованные под бриллиантовые светильники, как-то не верилось. Ум, воспитанный в традициях рационализма и существующий в рамках, очерченных причудливым сожительством естественных наук и постулатов церкви Эзуса, отказывался верить увиденному. Небо словно давило сверху, заставляя вспомнить о выражении 'небесная твердь', как о чём-то реальном. Ярко-белый, словно электрический, свет, излучаемый висящими, казалось, на высоте нескольких массфутов 'звёздами', воспринимался как нечто надуманное, созданное нарочно для освещения, как что-то, неспособное возникнуть в результате взаимодействия привычных сил природы. Оставалось только прийти к выводу, что имеет место вмешательство высших сил - или же речь идёт о кознях дьявола, что в данном конкретном случае не имело особой разницы. Пауилн мрачно посмотрел под ноги. Земля была ярко-жёлтого, практически лимонного цвета, с частыми вкраплениями поблёскивающего металлическими прожилками щебня. Майор подумал, что эти камни чертовски похожи на золотоносную руду и, наклонившись, поковырялся в грунте. Тот не содержал ни малейших следов влаги или обычной в таких случаях растительности - лишь мелкие, похожий на фасоль или чечевицу, камешки, почти наверняка содержащие золото. Пауилн оглянулся по сторонам, и, подозвав адъютанта, приказал ему взять пробы грунта в специально захваченную для этой цели жестяную банку.