Инферно - вперёд! (СИ)

- Нет, господин Норс, нет, никак нельзя, господин редактор. Сошли вы с ума или нет - это не мне решать, но вы никогда не были капралом и, наверное, не являетесь им и сейчас. Насчёт ревуна нашего скажу только, что он в полнейшем порядке, совершенно исправен, только вас это не касается, потому как без разрешения господина Финлея я его трогать не позволю. Люди спят, господин Норс!

Усы сторожа гневно встопорщились, и сам он придвинулся к редактору вплотную - точь-в-точь как градоначальник. Однако Норса было не так-то легко сбить с пути истинного. Выхватив из кармана контракт, он ткнул его под нос сторожу.

- Читай: я уже два часа как капрал. И тебя скоро отмобилизуют, если доживёшь, конечно, а не ляжешь сейчас спать. - Норс тряс бумажкой за подписью Глайниса так, словно это был заряженный револьвер. - Уже началась война, война с фоморами - всё как в Священном Писании!

Сторож дрогнул. Что-то испугало его - вероятно, он вспомнил древние легенды, к тому же прибытие солдат в город не могло произойти просто так, без какой-либо на то причины. Недоверчиво осмотрев контракт Норса, он, поколебавшись, кивнул и, подойдя к ревуну, начал, как говорил один поэт, 'бить в смертный набат'. Вой сирены, поначалу неуверенный, а затем всё более громкий, наполнил улицы спящего города. С каждым поворотом звук, достигая крещендо, разносился окрест, принуждая сонных жителей вскакивать с их постелей. Примерно через минуту, сторож, усталый и вспотевший, предложил Норсу подменить его. Тот взялся за деревянную ручку, влажную там, где её касалась рука сторожа, и, преодолевая сопротивление, стал вращать её. Поначалу это было нетрудно - словно доставать ведро с водой из колодца. Однако в этом случае колодец оказался бездонным - ручку нужно было крутить без остановки. Норс и сторож трижды сменяли друг друга, прежде чем редактор сообразил, что вполне может предоставить право делать эту бесцельную и, видимо, бесконечную работу тому, кто получает за это деньги. Сославшись на неотложную необходимость закончить важные дела, он пошёл к себе в редакцию.

Поднявшись по неосвещённым ступеням, Норс вошёл в тёмное помещение, встретившее его каким-то сиротливым одиночеством. Редакция словно предчувствовала, что её вот-вот бросят, и всем своим видом отчаянно пыталась напомнить о том, как Норс её любит и сколько надежд связывает - вернее, связывал ещё недавно - с изданием собственной газеты. Он зажёг газовый рожок, и в дрожащем голубом свете осмотрелся вокруг: на верстаке небрежно разбросаны разнообразные картонные и жестяные коробочки, в которых хранятся наборные литеры, массивный деревянный стол, заваленный бумагами, включая три письма от кредиторов, оставшиеся без ответа, стулья, печатный станок - и, отдельно, особая гордость Норса - собственный фотоаппарат. Новейшее, по стандартам Дуннорэ-понт, изобретение, возвышалось на штативе в дальнем углу. Фотоаппарат, которому было уже несколько лет, достался редактору захолустного таблоида подержанным, всего за одну золотую крону . Крона эта, которую по причине постоянной нехватки у лиц творческого склада злосчастных денег, была одолжена у Финлея в обстоятельствах, до сих пор повергавших Норса в дрожь и тоску. Ему пришлось зайти к градоначальнику домой и познакомиться со всеми его домочадцами: с кухаркой, с горничной, с вислоухим псом по кличке Тоб - и с куда мене приятными персонами: престарелой мамашей Финлея, его супругой и двумя незамужними дочками. Последние, страдавшие таким же, как и у градоначальника, ожирением, отличались практически полным отсутствием манер и того, что принято называть умом. Эти качества заменяла им бесцеремонность, а также некое подобие глубокомысленного жеманства и выглядывавшая откуда-то из глубины крысиных глазок подлость, обычно именуемая ими 'житейской сметкой, неотъемлемой семейной чертой'. Старшая из 'благородных девиц', двадцатитрехлетняя Шавна, была представлена Норсу как 'прелестная красавица, руки которой он мог бы попробовать добиваться'. Несколько ошеломлённый таким известием о никогда ранее не существовавших у него намерениях, Норс, преодолевая сомнения и тошноту, всё же был вынужден облобызать высокомерно протянутую ему 'изящную ручку', словно сбежавшую из лавки мясника, из отдела с вывеской 'Части свиной туши'. Он пошёл на этот непростой шаг, так как перед его внутренним взором всё это время стоял великолепный 'Домналл'. Фотоаппарат, счастливо приобретённый, действительно несколько раз использовался Норсом, как правило, в обстоятельствах, далеко не самых приятных - он делал посмертные фотографии, которые использовались для создания изображений покойных на могильных надгробиях. К сожалению, стоимость оборудования для производства литографических изображений со сделанных фото, которые наилучшим образом дополнили бы его статьи, превосходила готовность Норса идти на дальнейшее сближение с семейством Финлеев. Сближение это, которое в достаточно скором будущем привело бы к супружеской жизни, по своим тяготам и лишениям сопоставимой лишь с адскими муками, пугало Норса не хуже Страшного суда. Альтернативным производству литографий вариантом казалось более глубокое сотрудничество с владельцем похоронного бюро, однако тот был вдов и не имел детей, а о его сексуальных пристрастиях ходили самые неправдоподобные и наводящие оторопь слухи. В конце концов, Норсу пришлось удовлетвориться надеждами на то, что постепенно он сможет возвратить долги и со временем заработает сумму, достаточную для развития дела.

Норсу захотелось выпить. К его разочарованию, желание ограничить себя в потреблении спиртного стала причиной, по которой в редакции не хранилось никаких запасов выпивки. Это было печально, так как именно в этот момент он бы с удовольствием хлебнул доброго виски, и любой доктор прописал бы ему те же лекарства. Норс, ухмыльнулся, вспомнив о докторе Вейре: тот, судя по всему, был алкоголиком со стажем, и сам с удовольствием составил бы ему компанию. Недовольно подкрутив усы, Норс закурил и, уперев руки в бока, с досадой осмотрелся по сторонам. Прежде чем отправиться на вокзал, где засел капитан Глайнис со своими бравыми парнями, ему нужно было определиться с тем, есть ли в помещении хоть что-нибудь, что может пригодиться ему в армии. Кроме спичек и табака, которые он и без этого всегда носил с собой, он ничего не мог придумать. Пожалуй, единственное исключение, ввиду его стоимости, составлял 'Домналл', хотя предстоящая Норсу военная служба едва ли позволила бы вольности, вроде фотосъёмки, на таких живописных объектах министерства обороны как: безликая кирпичная казарма, бетонный прямоугольный плац и пропитанная запахами овощей кухня - не в силу их непривлекательного внешнего вида, а исключительно по причине атмосферы строжайшей секретности. Всё ещё пребывая в раздумьях, Норс неожиданно вздрогнул - ночную тьму пронзил душераздирающий вопль. Крик этот, свидетельствовавший о том, что человека, его исторгнувшего, вероятнее всего, постигла самая ужасная участь, какую только можно себе представить, раздавался снизу и мог принадлежать только сторожу. Сирена умолкла, и в наступившей тишине послышались отвратительные чавкающие и хрустящие звуки. Если бы Норс мог всецело доверять своему слуху, он бы побился об заклад, что сторожа, чьё имя он, как на грех забыл, в это самое время пожирало некое хищное и смертельно опасное существо. Насколько можно было судить по периодически раздававшимся слабым стонам, жертва, чью судьбу он невольно оборвал своими настойчивыми требованиями поднять тревогу, всё ещё была жива - очевидно, её обгладывали заживо. На какое-то мгновение Норсом овладела странная, до невозможности глупая идея, источником которой, несомненно, была бумажка за подписью Глайниса, пытавшаяся прожечь внутренний карман сюртука - спуститься вниз и отважно, как подобает капралу пехоты Его Величества, сразиться с неведомым чудовищем. Тем не менее, остатки здравого смысла принудили Норса, наоборот, замереть и, двигаясь как можно тише, приблизиться к газовому рожку и отключить его. Он подошёл к столу и спрятался за ним, как неоднократно делал в детстве, пытаясь избежать встречи с нежелательными посетителями. Чавканье и стук об пол, раздававшиеся из комнатки на первом этаже, в которой проходила дьявольская трапеза, становились всё громче. Похоже было на то, что к первой твари присоединилась ещё одна, а может, и больше. Сколько так длилось, Норс ни за что не смог бы сказать, так как был совершенно парализован страхом и не мог найти в себе силы даже достать из жилетного кармана часы. Наконец, внизу всё стихло, и топот шагов, со всей очевидностью, не принадлежащих человеку, вернее, людям, так как речь шла о нескольких существах, возвестил о том, что самое страшное позади. Словно движимый неведомой силой, Норс, даже не веря в то, что совершает настолько отчаянный поступок, встал и, пройдя к окну на негнущихся ногах, посмотрел на происходящее внизу, на тускло освещённой немногими газовыми фонарями, улице. То, что он увидел, потрясло его воображение: немыслимые, словно вышедшие из кошмарного сна, твари с длинными носами-клювами и рогами разбегались в стороны, вероятно, в поисках новых жертв. Норс подумал, что если ему сейчас удастся сделать чёткую фотографию, то он, быть может, прославится на весь мир. Однако с такого расстояния, даже со вспышкой, нельзя было надеяться на качественный снимок, к тому же его смерть стала бы неизбежным следствием столь отчаянного поступка, ведь Норс, несомненно, выдал бы своё местонахождение. Осторожно приоткрыв окно, в которое тут же ворвались крики, раздающиеся то на одной соседней улице, то на другой, Норс бессильно сполз по стене и, спрятав огонёк сигареты от возможных наблюдателей, закурил. Теперь он мог немного расслабиться и подумать. Первое, что пришло Норсу в голову - это мысль о необходимости определить точное время; так всегда поступали герои кинофильмов и детективов, к которым он имел несчастье пристраститься ещё в школе. Пошарив в потёмках, он извлёк свои карманные часы и подсветил себе сигаретой. Было начало второго часа, и зрелище привычных цифр, по которым неторопливо двигалась волосинка секундной стрелки, почему-то успокоило Норса. Завороженный, он так и сидел, сжимая в одной руке сигарету, а в другой - хронометр, покрытый холодным потом и не способный думать ни о чём, кроме этих двух вещей, цепляясь за них, как за якорь. Он действительно тонул, буквально шёл на дно в глубочайшую бездну чёрного неведения и ужасающего его непонимания происходящих событий. Мир, в котором жил Дитнол Норс все предыдущие дуодуазтерц лет своей жизни, рушился прямо у него на глазах.