Сад принцессы Сульдрун

Меланкте оглянулась через плечо: «Оденься».

Карфилиот угрюмо натянул черный костюм, пока Меланкте продолжала разглядывать догорающие угли. Карфилиот перебирал в уме всевозможные замечания, которыми он мог бы сопроводить сложившиеся обстоятельства, но каждое казалось либо тяжеловесным, либо банальным или глуповатым, и он придержал язык.

Одевшись, он подошел к ней и обнял ее за талию. Она выскользнула из его объятия и задумчиво сказала: «Не прикасайся ко мне. Ни один мужчина еще ко мне не прикасался, и тебе я это тоже не позволю».

Карфилиот рассмеялся: «Разве я не мужчина? Сегодня я к тебе прикоснулся — я в тебя проник, нежно и страстно, до самой глубины».

Продолжая смотреть в камин, Меланкте покачала головой: «Ты возник ниоткуда и вернешься в никуда — как сон, как утренний туман. Я тобой воспользовалась — теперь ты должен раствориться, исчезнуть из памяти».

Карфилиот смотрел на нее в замешательстве: она сошла с ума? «Я существую и не собираюсь растворяться, — сказал он. — Меланкте, слушай!» Он снова обнял ее за талию: «Станем настоящими любовниками! Разве мы не составляем редкостную пару?»

И снова Меланкте отстранилась: «Ты снова пытаешься ко мне прикоснуться!» Она указала на дверь: «Ступай! Растворись из моей памяти!»

Карфилиот сардонически поклонился и направился к выходу. В дверном проеме он задержался и обернулся. Меланкте стояла у камина, положив одну руку на мраморную полку; отблески огня и черные тени бегали по ее обнаженному телу. Карфилиот беззвучно прошептал себе под нос: «Говори, что хочешь, называй меня призраком! Но я тебя хотел и я тобой овладел — такова действительность».

И у него в ушах — а может быть, в голове — беззвучно появился ответ: «Я забавлялась с призраком. Ты воображал, что действительность у тебя в руках. Призраки не чувствуют боли. Вспоминай об этом, когда повседневная боль будет тебя миновать».

Удивленный и настороженный, Карфилиот перешагнул порог — и дверь тут же за ним закрылась. Он стоял в темном переулке между двумя зданиями — с обоих концов переулка виднелись какие-то огни. Над головой нависло ночное небо. В воздухе чувствовался характерный запах подгнившего дерева и влажного камня. Куда делся свежий соленый воздух, продувавший дворец Меланкте?

Карфилиот пробрался через груду мусора и камней в конце переулка и вышел на городскую площадь, озираясь в полном замешательстве. Он оказался не в Иссе! Карфилиот мрачно выругался в адрес Меланкте.

Площадь была полна движения и шума — на ней устроили какое-то празднество. Где-то в вышине горели сотни факелов, плескались сотни зеленых и синих знамен с изображением ярко-желтой птицы. Посреди площади, повернувшись клювами одна к другой, стояли две гигантские птицы, сооруженные из охапок сена, перевязанных веревками. На возвышении сцены мужчины и женщины, наряженные в костюмы всевозможных птиц, вертелись, размахивали руками и вышагивали негнущимися ногами под музыку дудок и барабанов.

Мимо проходил человек в костюме белого петуха, с болтающимся красным гребешком на голове, желтым клювом и покрытыми перьями крыльями и хвостом. Карфилиот схватил его за руку: «Сударь, одну минуту! Объясните мне, где я? Какой это город?»

Человек-петух разразился презрительным кудахтаньем: «У тебя что, глаз нет? Ушей тоже нет? Вокруг тебя знаменитый Карнавал Птиц!»

«Понятно, но где?»

«Как то есть где? На Касподеле, в центре города!»

«Какого города? В каком государстве?»

«Ты сошел с ума? В Гаргано!»

«В Помпероле?»

«Конечно! Почему у тебя на хвосте нет перьев? Король Дьюэль приказал, чтобы на параде у всех на хвосте были перья!» Человек-петух обошел Карфилиота по кругу, по-птичьи переставляя ноги и кудахтая, чтобы покрасоваться великолепным хвостом, после чего пошел своей дорогой.

Прислонившись к стене ближайшего здания, Карфилиот скрежетал зубами от злости. У него с собой не было ни золота, ни даже мелкой монеты; в Гаргано он никого не знал. Кроме того, король Дьюэль считал Карфилиота птицеубийцей и опасным врагом.

С другой стороны площади Карфилиот заметил вывеску гостиницы «Грушевое дерево». Представившись хозяину заведения, он узнал, что в гостинице не осталось свободных номеров. Самые аристократические манеры позволили Карфилиоту получить лишь место на скамье в общем зале, рядом с группой подвыпивших весельчаков, хохотавших, вступавших в шутливые потасовки и распевавших такие популярные песни, как «Журавлю по девочкам пора», «Тирролирролэй», «Миледи Страус» и «Благородный рыцарь-воробей». За час до рассвета они наконец заснули — кто под столом, кто лицом на столе — заливаясь громогласным храпом среди обглоданных поросячьих ножек и луж разлитого вина. Карфилиоту и нескольким другим постояльцам позволили спать пару часов дольше, чем это было принято, но в конце концов явилась уборщица с тряпками и ведрами, и всех выгнали на улицу.

Утром праздничная суматоха только нарастала, приближаясь к кульминации. Всюду пестрели зеленые и синие с желтым знамена и полотнища, дудочники исполняли джиги, горожане в птичьих костюмах плясали и расхаживали гоголем. Каждый считал своим долгом издавать птичьи крики, соответствовавшие его костюму, и воздух наполнялся щебетанием, чириканьем, пересвистом и кряканьем. Дети бегали в костюмах ласточек, щеглов и синиц; старики предпочитали более сдержанные наряды — например, галок, воронов или соек. Тучные участники фестиваля нередко переодевались совами и филинами, но в общем и в целом каждый выбирал птичий облик по своей прихоти.

Яркие цвета, шум и праздничный переполох не радовали Карфилиота; по сути дела — говорил он себе — никогда еще он не наблюдал столь бесцельного, дурацкого времяпровождения. Он плохо выспался и ничего не ел со вчерашнего вечера, что не способствовало исправлению настроения.

Рядом прошел переодетый перепелом торговец пирожками; Карфилиот приобрел расстегай с потрохами, уплатив серебряной пуговицей своего жилета. Он принялся жевать расстегай, стоя у входа в гостиницу и бросая надменные и презрительные взгляды на разнузданную толпу.

Шайка молодых людей не преминула заметить неприязненное выражение на лице герцога и окружила его: «Эй, ты! Сегодня карнавал! Почему ты не веселишься, а торчишь, как пугало огородное?»

Другой заорал: «Смотрите! У него нет плюмажа! Даже хвостовых перьев нет? На фестивале их обязан носить каждый!»

«Правила нужно соблюдать! — заключил третий. — Давай-ка этим займемся!» Заступив Карфилиоту за спину, он попытался заткнуть за пояс герцогу длинное белое гусиное перо. Карфилиот, не терпевший фамильярностей, оттолкнул юнца.

Приятелей обиженного молодого человека это только подзадорило; началась потасовка, сопровождавшаяся оскорбительными выкриками, проклятиями и ударами.

С площади раздался суровый окрик: «Это еще что такое? Прекратить безобразие!» Проезжая мимо в украшенной трепещущими перьями карете, сумасшедший король Дьюэль собственной персоной приказал остановиться, чтобы навести порядок.

Один из молодых проказников закричал: «Этот бродяга, одетый, как палач, сам во всем виноват! Он отказывается носить хвостовые перья! Мы хотели ему пособить, ссылаясь на указ вашего величества, а он заявил, что все эти перья следует засунуть вашему величеству в задницу!»

Король Дьюэль обратил внимание на Карфилиота: «Он употребил такое выражение? Это невежливо. Нам известны, однако, средства, прививающие должное почтение к царственным особам. Стража! Ко мне!»

Карфилиота схватили и перегнули через скамью. В его штанах сзади вырезали большую дыру, и ему в ягодицы воткнули десятки перьев всевозможных размеров и самой разнообразной расцветки, в том числе даже пару очень дорогих, страусовых. Наконечники перьев были заточены и зазубрены наподобие игл дикобраза, чтобы они не выпадали, причем, будучи воткнуты, перья поддерживали одно другое, и по завершении экзекуции плюмаж задорно торчал из задницы Карфилиота во всем великолепии.

«Превосходно! — захлопал в ладоши король Дьюэль. — Роскошный хвост, можешь им гордиться. А теперь ступай! Сегодня праздник — иди танцуй, веселись! Твоя внешность больше не оскорбляет взор».