Врата Лилит (СИ)

  - Вы, наверное, думаете, 'а причем тут я'? - блеснув стеклами очков, спросил Кот, глядя на недоуменное лицо Снежаны. - Да притом, что для такой вот операции, так сказать, - шутка ли - весь мир перекроить! - 'медиум' должен отдать все свои силы без остатка! А потом - хлоп! - даже души от него не останется, не то что тела! Будет одна неразумная жалкая тень! Как му-ш-ш-ш-шка жу-жжжжжащая, вот и все-ссс! - Кот пронзительно зажужжал, удивительно виртуозно подражая насекомому, а потом хлопнул лапками друг о друга, звонко её раздавив. Снежана опять закусила губы, с трудом подавив в себе плачь, а Кот опять хитро на неё взглянул, блеснув стеклышками пенсне, и продолжил. - Но тут моя госпожа уже не выдержала. Ведь пока художник жив, жив и его портрет, а, значит, есть тогда и у нашей госпожи дверка в ваш пр-р-р-р-релестненький мирок, нет художника - нет и дверки - все прос-с-с-с-то-ссс! Художник для нас - ключик-с, золотой ключик-с, если угодно-ссс, хи-хи! А так - забирайте вы его себе, живите с ним, сколько хотите-с, нам не жалко! Ну, теперь, надеюсь, вам все понятно-ссс? Почему наша госпожа ну никак не заинтересована в том, чтобы наш художник превратился в тень? Но, с другой стороны, и открыто вырвать его из рук отца она тоже не может. Но способ все-таки есть! - торжественно сказал Кот и встал на месте, повернувшись мордой к Снежане. - И здесь без вас нам просто не обойтись, а потому мы - в моем, так сказать, лице - предлагаем вам сделку! - Кот на цыпочках, не слышно, как могут это делать только животные его семейства, подкрался к Снежане и зашептал. - Сделка такова - вы помогаете нам, а мы спасаем вашего любовника, как вам такой расчет?

  - И... что же от меня потребуется? - настороженно прошептала Снежана.

  - А-а-а-а! Пара пустяков! Ну, сущие пустяки, право! - махнул лапкой Кот. - Всего-то-навсего, тепло вашего тела, простите за хамство, хи-хи! Видите ли, он полностью истощен, высосан весь, как мо-з-з-з-з-з-з-з-говая косточка-сссс... - и в руках Кота неизвестно откуда показалась толстая мозговая кость, из которой он с шумным хлюпаньем высосал все её содержимое.

  - Ради любимого я на все согласна! - решительно кивнула головой Снежана.

  - Ну и замечательно-ссс! - воскликнул Кот, чуть ли не подпрыгнув от радости. - Я так и думал, я так и думал... А Госпожа ещё сомневалась, а вот она, туточки, мяу! Живая и здоровая, р-р-р-р-р-розовенькая как персик, сочненький персик! - Кот смачно чмокнул губами. - Ну, а теперь - милости пр-р-р-р-р-росим! - он опять изогнулся в учтивом поклоне, указывая верхними лапками на портрет. На этот раз, как тут же отметила про себя Снежана, Портрет действительно ожил - глаза её собственного двойника заблестели, на губах появился влажный блеск, на щеках - румянец. Внезапно изображение действительно ожило - губы растянулись в улыбке, ветви деревьев на заднем фоне зашевелились, послышалось утиное кряканье и шелест волн пруда. Свет полуденного солнца полился в комнату из Портрета прямо как из открытого окна, и рука девушки потянулась к Снежане:

  - Возьмись за мою ладонь! - послышалось мягкое, ласковое, мелодичное сопрано. - Добро пожаловать в Зазеркалье!

  Снежана взяла тонкую, но необыкновенно горячую руку, протянувшуюся к ней из портрета, и её словно ударило электрическим током, но она не испугалась, а смело сделала шаг вперед, потом другой и... вот она уже оказалась на зеленой лужайке перед белой беседкой, а чуть поодаль, на невысоком холме, стоял розовый замок, на шпилях которого гордо реяли белоснежные знамена, и шпилей на замке было ровно одиннадцать.

  ДВЕНАДЦАТЬ...

  Черное марево густого тумана - жирного, холодного, мертвого. Тумана без конца и края, без проблесков света, чем-то напоминающего арктический океан в период полярной ночи, но без островов, берегов, без живности и света, даже без айсбергов и дрейфующих льдин. Одно бескрайнее и однотонное море, холод которого пронизывает до костей, лишает жизни разум, умерщвляет чувства - все, кроме одного - осязания - и, наверное, лишь для того, чтобы помучить свою жертву бесконечным ощущением ледяного холода и пустоты...

  Но вот, когда, казалось бы, мозг вот-вот готов взорваться от невыносимой пытки ледяным безмолвием, вдруг где-то вдали он увидел просвет. В необъятном черном жирном мареве появилась какая-то тонкая и изящная золотистая сеть, от которой исходило живительное тепло. Его неодолимой силой потянуло к этой сети, а потом, когда её мягкие шелковистые горячие нити опутали его со всех сторон, поток энергии живительным разрядом ударил в его мозг, разум очнулся от спячки, и он вспомнил все... А потом его потащило куда-то вверх с огромной, головокружительной быстротой... Ганин тяжело выдохнул, как будто бы он действительно только что вынырнул из глубокого океана и глухо закашлялся. Внутри себя он по-прежнему ощущал арктический холод. Он хотел было поежиться и зарыться, как когда-то в далеком детстве, под теплое одеяло, но почему-то не смог этого сделать - мышцы были полностью парализованы холодом, так что он не мог пошевелить ни руками, ни ногами.

  - Не делай ничего, леж-ж-ж-ж-ж-ж-жи, как леж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-жишь, не подавай виду, что ты прос-с-с-с-с-с-с-снулся... - раздался тоненький писклявый голосочек у самого уха. Ганин с трудом приоткрыл глаза. Он лежал в полутемной комнате, а прямо над ним плясал в воздухе маленький комарик. Ганин с трудом кивнул головой. Внезапно до его слуха донёсся звериный храп. Ганин с трудом повернул голову на звук и увидел, что рядом с ним на кровати лежит здоровенная песочно-желтая львица и, свернувшись клубком, прямо как домашняя кошка, крепко спит. Впрочем, её уши, как и у всякой кошки, были настороже и время от времени шевелились даже во сне. Услышав звук движения головы Ганина, она тут же открыла глаза, и в них вспыхнули яркие песочно-желтые огоньки, но Ганин уже успел закрыть глаза и львица опять заснула. Где-то в коридоре слышались тяжелые шаги и клацанье когтей другого крупного животного - Ганин вспомнил, что у львицы был брат.

  Прошло несколько минут, и комарик запищал у уха снова.

  - Не пугайс-с-с-с-с-ся. Что бы ни произошло, не подавай виду, что ты что-то видишь или слышишь, леж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-жи, как мертвец, ты меня понял?

  Ганин молча кивнул головой, опять приоткрывая глаза. Комарик ещё немного покружил и попищал, а потом куда-то пропал.

  Через некоторое время Ганин ощутил, как что-то скользкое и холодное упало на его обнаженную грудь. Он внимательно присмотрелся и увидел длинную черную кобру. Ганин с трудом подавил в себе чувство отвращения и омерзения, в то время как змея медленно обвивала его тело своим прохладным и склизким хвостом. Наконец, он увидел её маленькую мордочку с черными блестящими глазками-бусинками над собой, широкий черный с серебром капюшон. Кобра тихо зашипела, обнажила свои длинные белые ядовитые зубы и, не успел Ганин испугаться, стремительно вонзила их в шею, прямо в сонную артерию. Ганин с трудом, памятуя предупреждение, подавил вскрик, но больно не было - настолько шея онемела от холода, точь-в-точь как десны после анестезии в кабинете зубного врача. Чуть только кобра отняла свою пасть, как он почувствовал, как яд медленно, но верно распространяется по всему телу. Постепенно вместо леденящего холода, который он ощущал повсюду - вовне и внутри -, в груди его начинало расти ощущение какой-то легкости и свободы. Ему показалось, что теперь он сможет не просто бегать и прыгать, как молодой козленок, но даже и летать, как птица. Сковывающий ледяной панцирь окончательно разжал свои мертвящие объятия, Ганин взмахнул руками и - сам того не ожидая, оказался аккурат под потолком комнаты! Большого труда стоило ему подавить в себе желание рассмеяться от всей души! Он стал с наслаждением махать руками, наматывая круги вокруг люстры, как мотылек. После двух суток тяжести, боли, несвободы это было непередаваемое блаженство! Однако чувство эйфории сразу же прошло, стоило только ему взглянуть вниз и увидеть там самого себя, точнее, свое тело: бледное, с синими губами, черными впадинами вместо глаз, восковым лицом, окостеневшими пожелтевшими кистями рук... Это было не его тело. Это был труп.