Музыкальный Дом (СИ)

— Она сама захотела в этом участвовать.

— А ты только и рад воспользоваться шансом.

— Катц.

Его предупреждающий тон ее не впечатлил, она прошла рядом с Эбигейл, на секунду сжав ей плечо. Катц старалась ее поддержать, даже защитить, а Эбигейл уже думала, как обставить следующее убийство. Она проводила агента взглядом, думая, что насилие действительно порождает насилие, и ей уже никогда не выбраться из этого адского круга.

— Что думаешь? — спросил Кроуфорд не иначе как для того, чтобы снова вернуть доверие Эбигейл и напомнить, что они одна команда.

— В статье не было ни слова, где сейчас живет Уилл. Надо проследить, чтобы так и оставалось.

— Ты как?

Эбигейл уперла руки в бока, мечтая лишь вернуться в Балтимор.

— Полегчает, когда мы поймаем этого сукина сына.

Прокатная машина осталась на парковке аэропорта, и на пару дней о ней можно было забыть. Последние шесть часов за рулем он ехал в кредит чужого присутствия, полностью отдавшись воспоминанию Лектера о дороге из Миннесоты домой. К тому времени, как он добрался до крыльца с приветливо горящими уличными огнями, Уилл остался настолько без сил, что ему потребовалось несколько минут, чтобы выйти из бентли.

Шел мелкий, холодный дождь. Закрыв автомобиль на ключ, он ощутил легкое, но чужое «дежа вю»: ночной приезд, прохладный воздух и шум капель. Мирно спящие соседи. Беззвездное, темное небо. Отсутствие сна уже около трех суток, усталость и полный покой в душе. Он сделал то, что было необходимо. Они сделали. Уилл сегодня, Ганнибал год назад. Оба стояли на заднем дворе и не спешили зайти в дом, нависающий сверху кирпичными стенами. Если бы кто-то ждал его…

Уилл не успел отмахнуться от тоскующей мысли, и она поглотила его видением. Из-под двери, ведущей на кухню, зажегся свет. Он видел и слышал сквозь стекло: Ганнибал стоял в темной бордовой рубашке, закатанной до локтя, из кастрюли доносились звуки кипящей воды. Лектер оборачивал куски мяса в бекон и обвязывал веревкой, и, заметив Уилла, его губы дрогнули, слегка растягиваясь в улыбке, появились морщинки у глаз.

Ганнибал улыбался ему, Уиллу, который приехал после разделки Николаса Бойла с крохотными брызгами крови на лице и пустой сумкой в багажнике. Виниловый костюм он сжег, как и трос, не доехав до границы штата. Он устало потер лицо, в глаза будто насыпали раскаленного песка.

— Будет разумнее зайти в дом, — мягко произнес тот, открыв дверь и глянув на секунду наверх, будто проверяя, не коснется ли его дождь из будущего.

У Уилла вырвался нервный смешок, и он тяжело выдохнул.

— Вы же понимаете, что разговариваете на самом деле с пустотой и на вашем заднем дворе никого нет? Ничего не смущает?

— Отнюдь. Я вижу, что именно мое присутствие останавливает тебя от заслуженного отдыха. Хотел напомнить, что мой дом всегда открыт для друзей, даже если меня в нем нет.

— Вы бы не пригласили меня, будь я на самом деле возле вашего дома.

— Отчего же? — искренне удивился Ганнибал, все еще услужливо придерживая дверь.

Уилл замерз, капли противно скатывались по шее за воротник. И хотя он видел, что на самом деле она закрыта, а за стеклом царит темнота, тепло кухни из прошлого манило его ароматом горячей еды и радости от его присутствия.

— Я не самый лучший гость, и моя компания редко бывает приятной.

— Не соглашусь.

Его уверенный тон поставил Уилла в тупик. Ганнибал же знает, что он сделал и зачем он здесь. В почти черных глазах мелькнул красный блеск.

— Вопрос в другом. Переступил бы ты мой порог, будь я в доме на самом деле?

Уилл открыл рот и тут же закрыл, не зная, что ответить. Нет, не переступил бы. Даже близко бы не подошел. Или да? От Ганнибала веяло, как от теплой печи, симпатией, заботой и нежным, дружеским теплом. Смог бы он отказаться или полетел бы на пламя, готовый сгореть, но согреться хоть немного, хоть на несколько минут?

— Я не знаю, — честно ответил он, стирая скопившуюся морось со лба.

Улыбка Лектера стала мягче.

— Зайди в дом, Уилл. Пожалуйста. Тебе нужно принять душ, поесть и хорошенько отдохнуть.

Каким образом ему удалось заставить Уилла почувствовать, будто он неразумное, упрямящееся дитя, он не знал. Возможно, годы практики в больнице и безмерное терпение с пациентами. Уилл закрыл глаза и, задержав дыхание будто пловец перед погружением, поднялся по ступеням и зашел в пустой дом. Стоило ему остановиться возле стола, как свет и тепло снова окутали его, как сухим одеялом.

— Почему я? — спросил он, не оборачиваясь и зная, что Лектер наблюдал за ним.

— Ты слишком мало ценишь себя, Уилл, и я надеюсь исправить это.

Уилл оглянулся через плечо. Надев прихватки, Ганнибал поставил противень в духовой шкаф и нажал несколько кнопок, выставляя температуру и время.

— Я очень упрямый пациент, доктор.

— А я хорошо убеждаю людей. Если предоставишь мне шанс, конечно.

— Вы знаете, что я не могу уйти, не найдя для ФБР доказательств вашей виновности.

— Какое счастливое совпадение для меня. Иди отдыхать, Уилл, ты же не хочешь заболеть, ведь тогда мне придется проведать тебя, — Ганнибал подмигнул ему и унес посуду в мойку.

Среди тех, кого убил Уилл за свою жизнь, один случай запомнился ему особенно.

Он никогда сам бы не узнал, что творится за соседским забором: стоял трейлер. Никки, высокая, но потасканная брюнетка, вечно в драных джинсовых шортах и топике, едва прикрывавшим суховатый, дряблый живот, появлялась только под вечер. Ее дочь ходила в школу, ей едва стукнуло тринадцать. В поношенной клетчатой рубашке, с пирсингом в брови и колечком на нижней губе, с синими тенями и волосами, похожими на паклю.

Уилл видел, что раньше она приходила в его дом, к Робу, парню, что жил здесь до него. Тот осторожно расспрашивал девчонку и вскоре с ужасом узнал, что она даже не каждый день приходит домой, а если и приходит, то, если мать с клиентом, ей некуда идти, кроме как в приют или спать в мотеле. А потом он увидел синяки на запястьях.

Никто Робу не поверил. Когда он попытался поговорить с Никки, она назвала его извращенцем и послала к черту. Полиция без заявления девчонки отказывалась что-либо делать. Полицейские даже переглянулись со словами «да такая же шлюха растет, как и ее мать, вечно под мостом у третьей улицы с отбросами тусуется». Приводы за вандализм и наркотики. В школе почти не появлялась. И, хуже того, однажды Роб увидел в окно, как она выбежала из трейлера в одних трусах, прижимая к груди свою одежду и рюкзак. Вслед ей крикнул мужской голос: «Эй, я заплатил тебе сотню, сучка! Ты ее еще не отработала, а ну вернись, дрянь!»

Девушка Роба подозревала, что у него не все в порядке с головой, раз он пытается влезть не в свое дело. Сам Роб подкармливал соседку по случаю и позволял спать на матрасе в гараже, чтобы она могла в любой момент, не думая, что что-то ему должна, прийти в теплое и сухое место переночевать. Она даже пыталась предложить себя, ведь другой валюты у нее не было. Другого способа отблагодарить она не знала.

Робу было сорок, не женат, без детей, отслужил в армии и работал на стройке с утра до вечера. Роб не понимал, как в этом чертовом городе тринадцатилетней девочке никто не мог помочь. Ни социальная служба, ни органы опеки, ни полиция. Как только девушка Роба забеременела, он переехал, оставив проблему позади.

Синеволосую девчонку звали Кэролин. Красивое имя для красивой девушки, в которую она так и не превратилась, ее тело выловили из-под моста у слива. Через полгода Никки родила еще одну дочь и назвала ее Клэр. Уилл знал, что ее ждет. Он просидел на месте грязного матраса восемь часов, а затем вышел в солнечный, красный рассвет. Надо сказать, Никки сражалась как кошка, но он вынес ребенка на улицу. Ей просто не нужно было хвататься за нож.

Слово полицейского против трупа. Внутреннее расследование прикрыли из-за приказа сверху от Салливана, который терпел Уилла, пока он пил, и для которого это стало последней каплей. Дело закрыли, Клэр отдали в приют, а Уилл ушел со службы, как это говорят, «добровольно-принудительно».