Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Спасибо за заботу, сладкая, однако в этом нет нужды. Я пройдусь одна – знаешь ли, мне неуютно, когда за мной по пятам ходят хмурые воины. К тому же, погляди на меня: кто может причинить мне зло? Я ведь маленькая мечта, - служанка явно не понимала сарказма, а потому Атеа, взмахнув ресницами, кокетливо улыбнулась ей, - А клинки – это родовое сокровище, и мои батюшка с матушкой строго-настрого запретили мне расставаться с ними. Родительский запрет свят, сладкая. Не могу его нарушить.

Служанка, не задавая лишних вопросов, поклонилась ей, и Атеа про себя усмехнулась: всех девочек при дворе учили не думать о том, о чем думать им не полагается, держать рот на замке и быстро забывать то, что они видели. Виалла набирала именно таких, знающих эту науку досконально.

- Ты все верно поняла, умница, - Атеа, подойдя к ней, кончиками пальцев коснулась мягкой щеки и тихо выдохнула на ухо, - Еще увидимся. Не посылай за мной следом караульных, пожалуйста – я предпочитаю одиночество.

- Как пожелаете, госпожа Атеа, - служанка даже глаз не подняла, однако едва заметный румянец, выступивший на ее щеках, дал Лебедю понять, что, в общем-то, и без стрижки в ее жизни все складывалось благополучно.

Город только-только просыпался от зимнего сна, и в тишь улиц медленно вплетались человеческие голоса, краски и образы. Расфаль стоял на холме, и отсюда открывался чудесный вид на паутину мощеных дорог и кварталы, утопающие в заснеженных садах. Дома здесь строили из светлого камня, вышлифованного в аккуратные одинаковые блоки, и, в отличие от жилых построек на севере, их делали узкими, напоминающими башенки. Крыши всюду были алыми, даже в кварталах бедняков: те, кто не могли крыть дом черепицей, выкрашивали доски краской, чтоб весь город казался благоустроенным. Сады здесь после времени, проведенного в окрестностях Келерии, казались странными: Атеа видела вечнозеленые приземистые кусты, ровно подстриженные, словно кто провел косой поверху. Она не любила эту выхолощенную мнимую красоту строгих форм и жестких линий – вернее, не любила сейчас. Раньше ей казалось, что нет ничего более совершенного и верного, чем все эти квадратные крохотные садики, ровные улочки и круглые фонтаны. Север изменил ее – и лишь сейчас Лебедь понимала, насколько сильно.

Она шагала вниз по улице, оглядываясь по сторонам так, словно город знаком ей с самого детства, и ни минуты своей жизни она не провела где-нибудь еще. Дворец короля, высокий, белокаменный, остался за ее спиной, но вокруг вставали не менее величественные здания, хоть и прилично уступающие в размерах жилищу государя. Крохотные замки в три этажа, с арками и колоннами, прятались за все теми же правильными садами, от которых девушку воротило, а на широких мощеных площадях уже сновал народ – торговцы открывали крохотные лавочки, от которых тянуло сладковатым запахом свежей выпечки, южных специй, ароматом женских духов. Возле дворца находились кварталы вельмож и купцов, Атеа знала это еще с самого детства – а потому скука здесь стояла смертная. Статуи, флюгеры, кованные оградки, стражники, патрулирующие широкие улицы, стены, по которым ввысь вилась вычурная лепка или же резьба… Это все, конечно, было расчудесно, однако настоящую жизнь едва ли можно найти здесь, а потому Лебедь уверенно шла дальше, пропуская редких всадников и обаятельно улыбаясь встречным прохожим.

За кварталом богачей начиналось второе кольцо Расфаля – город расходился кругами от центра, и следующая зона принадлежала мастерам, торговцам-рыночникам и трактирщикам. Еще дальше располагались кварталы учеников и ведунов, а за ними – район бедняков, однако пока что девушка не собиралась соваться туда. Атеа прекрасно знала, что лучше всего городскими сплетнями жонглируют трактирщики, да еще – шлюхи. А и тех, и других можно было обнаружить именно здесь.

Унылых узорных клумб здесь не было, и домики под черепичными крышами были окружены крохотными яблоневыми и вишневыми садиками, сейчас спящими под снежным одеялом. Расфаль по праву считался одним из самых красивых городов Тиннереда, и по весне улицы устилал ковер из белых и нежно-розовых лепестков, а над флюгерами плыл дурманящий аромат, от которого голова кружилась. Ныне цветов и зелени здесь не было, однако крохотные цветные фонарики из тонкого эльфийского стекла украшали выбеленные снегом улицы, и поэтому Расфаль все равно казался сказочным. В садах прятались статуи, фигурки зверей и волшебных созданий – здесь верили в сказки. В замерзших фонтанах на дне каменных чаш блестели монетки – видимо, до заморозков мальчишки-бедняки не успели выгрести мелочь оттуда. Атеа, оглядываясь по сторонам, усмехнулась себе под нос: она и вовсе забыла, как было здесь, вовсе отвыкла. И почему-то ныне очень тосковала по молчаливым и невероятно живым при этом склонам Караласских гор, по темной ощетинившейся стене деревьев древнего Гарварнского леса, по льдистому высокому небу – и по льдистым глазам Меред.

- Вот уж интересно, понравилось бы тебе здесь, Чайка? – тихо выдохнула она, и облачко прозрачного пара сорвалось с ее губ и унесло слова прочь.

Вряд ли. Меред терпеть не могла города – разве что Паррен свой любила, да Птичий Городок. Ну и прочие селения, разбросанные по Келерии. Стены давили на нее, и в этом она была очень похожа на Даэн. Атеа вспомнила, какая смурная ходила Коршун в Лойнаре, и губы сами растянулись в улыбке. Вдруг она поняла, что даже по ней, по этой суке с черными кудрями и темными глазами, жутко соскучилась. Захотелось снова кошкой подкрасться к ней, мурлыкнуть что-нибудь такое, чтоб у той губы побелели, а затем с хохотом унестись куда-нибудь в закат – либо в ближайшее укромное место, чтоб там переждать гнев Коршуна. Старшая Птица была несгибаемой как скала, крепкой, надежной, отвратительно-правильной, и при этом – удивительно хорошей бабой, и Атеа призналась самой себе, что уважает ее.

Боги, пускай я сейчас скажу жуткую глупость, однако пусть бы это все поскорее началось – чтоб мы все встали плечом к плечу, наваляли им хорошенько, а потом чтоб все стало таким же, как раньше. Чтоб рядом была и Меред, и Даэн проклятущая, и ее ведьма, и эльфийки подземелий вместе со своей королевой. Чтоб мы показали этим тварям, что Птиц не так-то просто взять. А там уж – пускай будут наши весны и молодые девчонки, и все, все…

Пока что в ее голове мысли о том, чтоб сохранить власть в Тиннереде в своих руках после войны, у нее даже не мелькали. У нее была совсем иная жизнь, и она не хотела менять это расхлябанное счастье, которым едва ли мог похвастаться остальной мир, на нудные заседания совета, тугие корсеты, приемы и служку, который каждый раз будет пробовать ее еду, проверяя, нет ли там яда. Это все было не про нее и не для нее. Впрочем, все зависело от того, насколько царствование окажется скучным. В любом случае, ей нужно было как-то умудриться заполучить войско для Лорелей, встать против Охоты, а там уж…

Цветные витражи в окошках трактиров тепло светились – за ними Атеа видела масляные лампы и тени служанок, прибирающихся в комнатках. Сейчас еще было слишком рано для посиделок у очага за хмельной кружкой, а потому народа здесь практически не было. Лишь одинокие постояльцы да путники, лишь кухарки да торговцы. Вон у конюшен виднелся фургончик скоморохов. У фонтана негромко беседовали две чопорные дамы, сетуя на мужей и детей-непосед. Из окна чуть поодаль, наполовину свесившись вниз, полураздетый мужичонка, ругаясь сквозь зубы, пытался достать с козырька крыльца вопящего кота. Жизнь города медленно закручивалась вокруг Атеа, и она могла лишь наблюдать, слушать и запоминать.

- Красавица, златокудрая, зайдешь на огонек? – лукаво улыбаясь, окликнул ее толстопузый трактирщик, раскуривающий трубку на крыльце своего заведения. Атеа, перебросив косу на плечо, выгнула бровь дугой:

- А что же, у тебя есть хорошая байка, добрый человек? Я приезжая, давно не была дома, уж не знаю, какие вести слетелись в родной мой город.

- О, ну если тебе нужны вести – это ты по адресу зашла! – он хлопнул себя по круглому животу, - Уж кто-кто, а Вельгерд знает все, что творится в здешнем улье. Так что пожалуй, красавица, к нашему очагу.