Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Небо по-прежнему оставалось чистым, и в его бесконечной синеве тонул легкий серебристый дымок, взвивающийся выше крыш и кованых кружев флюгеров, выше заиндевевших ветвей, выше детских голосов и угасающих звуков флейты. Лебедь не заметила, что остановилась возле колодца под резной крышей, постукивая пальцами по отшлифованной до блеска ручке тяжелого ворота – лишь когда недовольная горожанка, у подола которой крутился несмышленый сынишка, окликнула ее, девушка сообразила, что замерла на месте столбом да так и стоит, задрав голову вверх. Поспешив рассыпаться в извинениях, Атеа напоследок улыбнулась ей и неспешно побрела дальше, погружаясь глубже в спутанную сеть мыслей.

Атеа не понимала, чего добивались эльфы Верданора. О том, кого они продвигали и что предлагали, трактирщик не ведал – как и в целом жители Тиннереда, а потому кандидатуру от эльфийского двора особо никто не поддерживал, и основная борьба за власть велась между десятилетним мальчишкой и королевской сестрой, которая по всем законам государства не имела никаких прав на трон. В другое время Лебедь от души бы посмеялась над тем, как заплелась эта игра, и в какой фарс она превратилась, однако сейчас она сама оказалась частью этого фарса. Один неверный шаг мог стоить ей слишком дорогой цены.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас, чтоб Меред оказалась где-нибудь рядышком – привычная и родная, молчаливая, с этим вечным укором на донышке невыразимо глубоких глаз, спокойная и рассудительная. Меред точно бы выслушала все ее возмущения, догадки и мысли на этот счет, точно помогла бы сплести все в единую нить и вышить той нитью победу для них. Меред точно бы… Атеа вздохнула, встряхиваясь и отгоняя прочь смурные мысли. На самом деле, она прекрасно понимала, что молчаливая Птица, далекая от политических интриг, едва ли смогла бы ей помочь на практике выкрутиться из всех этих перипетий, в которые Атеа ныне влипала – просто тоска по ней в этом городе росла с каждой минутой, что Лебедь проводила здесь в одиночестве.

В общем-то, получалось, что покуда никакой информации у нее не было лишь о Верданоре и его мотивах. С первого взгляда, все должно было казаться простым и понятным – огромная бесхозная территория, ресурсы, все такое… Но Атеа не могла отогнать от себя ощущение того, что за всем этим стояло нечто гораздо большее, чем простые игры за земли. Словно кто-то, прячущийся в глубокой тени, умело жонглировал разумами, заставлял отречься от привычного мира, забыть о былых договоренностях, и пытался столкнуть государства в этой войне для того, чтоб отвлечь внимание от чего-то более страшного, более опасного. И птичье чутье подсказывало ей, что этим страшным была Охота.

В голове тут же раздался эхом снисходительный голос Меред. Это – как с городами-звездами, Атеа? Лебедь фыркнула на собственные мысли – в общем-то, едва ли кто-то поверит ей, если она попробует высказать это вслух. Чутье чутьем, однако миру обычно требовались доказательства и факты; Жрицам в Лореотте не хватило доводов Шеды, которые, на взгляд Лебедя, были действительно весомыми. Вряд ли сильные мира сего так просто станут слушать Атеа, и уж тем более – примут ее сторону. Нужно извернуться и сделать все так быстро, чтоб они вообще не успели ничего понять. А потом – очень быстро смыться, покуда меня не сожгут к бесам на главной площади…

Лебедь разочарованно засопела, подставляя лицо колючему ветерку, ерошащему ее кудри. Все оказалось не настолько складно и захватывающе, как ей бы хотелось. Опасно – да, сложно – да… А вот игра пока не особо складывалась. Вздохнув, девушка побрела в сторону садов в квартале дворян, мимоходом продолжая разглядывать город. Солнце разбивалось на цветные радуги в замерзших каплях воды, застывших на узких черепичных желобах, и ветер пел, прикасаясь к ним – Атеа слышала тихий-тихий звон, поднимающийся до самых крыш. Быть может, так пели колокольцы в руках детей, резвящихся где-то в паутине улиц, быть может, так пел замерший на пороге невиданных времен мир… Лебедь вдохнула поглубже стылый, пахнущий вечными льдами и северными сказками, воздух, и на душе стало как-то тише и спокойнее. Не торопись. Прежде всего – разузнай все, а там уже будем плясать.

День был в самом разгаре, а потому на улицах толпились люди – кто-то куда-то спешил, кто-то с кем-то ругался, кто-то кого-то зазывал в едальню. Атеа неприметной тенью скользила вдоль самой обочины улицы, огибая беседующих прохожих, едва заметно улыбаясь им, выхватывая обрывки их разговоров и фраз.

- …слыхала? Южане привезли соль – говорят, год будет тяжелым. Вон Ошха закупила уже два мешка – говорит, добротная, мелкая…

Атеа, протискиваясь меж людей, легонько задела торговку плечом, тут же прося прощения за собственную неуклюжесть. Женщина, бросив на нее ничего не означающий взгляд, кивнула и продолжила диалог со своей подругой.

- …а я ему и говорю: катись ты отсюда куда хочешь, и чтоб ноги твоей на пороге моего дома не было. А вздумаешь мне ведунами грозить – я и тебя, и ведунов твоих поганой метлой так отделаю, что мало не покажется! Ведунов он на меня натравит, ха! Когда это здесь ведуны силу имели?

Двое мужчин расступились, пропуская ее, и девушка сердечно поблагодарила их, ловя вослед тихое «Погляди, девка-то какая ладная!.. Так, бишь, о чем я?».

- Иии, милая, вот посмотришь – всем нам достанется, всем! Если мальчишка власть к рукам приберет, такие дела начнутся, горе нам всем! И со всех сторон псы заходят, крутятся поблизости… Хоть бы уже государь на ноги встал – крепкий же мужик был, сильный. И чего его-то так небо, за что?..

Старушки в темных шелковых платках с золотой вышивкой по краю проводили ее внимательными цепкими взглядами, когда Атеа прошла мимо резной скамейки у замерзшего фонтана, на которой они сидели. Лебедь чуть склонила голову, приветствуя их, и те одарили ее скупыми улыбками. Она уже слышала шепотки, скользнувшие ветром по ее плечам, по складкам синего подола. Что за девица, чья она?

- …Тебе – лепесток, тебе – стебелек, тебе – листок, а тебе – корешок. Зима-зимовья, снег да лед, кого приметит, кого заберет?

Маленькие детки в белых обережных платках с тонкой каемкой кроличьего меха по краю бросали палочки, перевязанные цветными лентами, в начерченный на снегу круг, повернувшись к нему спиной. В центре круга стояла, закрыв глаза, девочка, и ветер трепал тонкую белую шаль, наброшенную на плечи – наверняка стащила у матери. Три из четырех палочек оказались в кругу, и лишь одна выпала за прорытый в снежном ковре контур.

- Ищи нас, зимовья, ищи нас, белая – да не найди! Раз, два, три…

Они бросились врассыпную, на ходу громко выкрикивая счет – до девяти. На девятый счет девочка в круге открыла глаза, а ее подруг уже и след простыл. Она огляделась по сторонам, а затем подобрала палочку, что находилась снаружи черты, и грозно выкрикнула:

- Беги, девица, беги – все равно найду, заберу, моей станешь!

Они и не знали, сколько уже веков этой забаве, и откуда она вообще взялась. Атеа раньше тоже и не задумалась бы об этом ни на миг – однако сейчас она слишком хорошо знала, где лежит исток детских страшных сказок, старых поговорок и тех историй, который рассказывают глубокой ночью, шепотом, чтоб припугнуть. Едва ли что-то оставалось им – тем, кто пережидал Изломы в ненадежных городах, молясь о милости Неба. Сейчас все давным-давно было забыто, и Лебедь понимала, что поверить в эту сказку могли разве что дети. По крайней мере, сейчас.

Мимо промчались всадники – стражи гнались за каким-то мелким воришкой, юркнувшим куда-то в неприметный переулок. Атеа успела заметить лишь длинное красное перо на съехавшей набок шапке, а затем снег из-под конских копыт, взметнувшись вверх, брызнул белыми холодными искрами во все стороны, и недовольные женщины защелкали языками, отряхивая с теплых плащей снежные хлопья. Атеа лишь ухмыльнулась, мысленно пожелав мальчишке удачи: в Гильдии одно время она близко дружила с девочкой, выросшей на улице, а потому к вот таким вот бродягам питала что-то, отдаленно напоминающее нежность. Естественно, пока те не пытались поживиться за ее счет.