Non Cursum Perficio (СИ)

-Ах, как я боюсь потерять всё то, что не хотела даже брать, всё то, что пыталась выкинуть, – прошептала она. – Как я боюсь, Иина, ты не представляешь…

Девушка в ответ укоризненно покачала головой и опять, более настойчиво, вытянула ладонь, на которой трепетали испуганные огоньки за тёмно-красным стеклом. Тамсин с присвистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы и взяла лампадку. С ожесточением прочертила шов на своих губах, окончательно стирая с них медвяный вкус кожи Камилло.

-Ничего и никогда не бойся, Тамсин. Наши судьбы пишет множество рук, но окончательная редактура всё же за нами, и только за нами, – Рыжик двумя руками обхватил стеклянный фонарик, еле тёплый, как его собственное дыхание. – Идёмте…

Он первым спустился с крыльца и двинулся к берегу озера, прочерчивая ещё одну линию на ладонях заметённой снегом земли. Кисейные и кружевные барышни проплывали над сугробами, невесомые и призрачные, как воспоминания, под песню без слов, и сотни фонариков мерцали и трепетали среди метели. Водители трамваев, и механики, и укутанные в белую паутину странные создания – электрики, они же энтомологи, – и кондукторы с кошельками на цепочках, висящими у бедра, и бледные, прячущие лица под капюшонами плащей амальгамщики…

Рыжик среди всех них казался чёрной жемчужиной, брошенной в россыпи жемчуга речного, и потому леди Джанне, продолжавшая выпевать реквием зиме, сразу заметила его – и указала на клочок темноты стоявшей рядом с ней девушке. Та взглянула почти безразлично – бледная, как луна во вьюжную ночь, она еле держалась на ногах и стояла лишь потому, что привалилась всей спиной к холодной каменной стене башни.

-Я помню наш разговор, леди Джанне. И всё понимаю… Главное, чтобы ничего не понял он. По крайней мере, до тех пор, пока не произнесёт слова клятвы. Хватит ли у нас сил изобразить, что всё случайно? Что не было никакого разговора?..

Леди Джанне еле заметно кивнула, не прерывая песни. Девушка постояла ещё немного, сжав искусанные, заметно припухшие губы. Потом вытерла запястьем мокрые щёки и бесшумно ушла в метель, держа в руках слабо светящийся фонарик, не способный согреть её остывающие руки или хоть чуть-чуть рассеять сгустившиеся сумерки. Леди Джанне тряхнула гривой длинных волос, с которых осыпалась серебристая пыльца, и распахнула над Депо руки-крылья в оперении из чёрных бинтов, завершая свою песню.

Там, внизу, всякое движение замирало и прекращалось, сходя на нет. Зеркало озера приобрело оправу из теней и мерцающих огоньков и покоилось в ней, всё так же равнодушное и безупречное – лишь жухлый бледный лепесток заката прилип где-то с краешку.

Песня умолкла. Леди Джанне ещё раз взмахнула руками, будто раздвигая в стороны шторы снегопада. Рассыпалась в костяной прах, в золу и пепел, вихрем бинтов и обрывков паутины пролетела над озером – и вновь собралась воедино на гладком ртутном льду, как раз там, где отражался кусочек погибающего солнца.

-Сегодня, как ранее и впредь, – звонким серебром зазвучал её голос, порхающий, как птица, и единственный, как жизнь, – сегодня, лишь упадёт в мои руки последний луч солнца, будет разбит лёд, и мы ступим в двери весны. И лишь одна из нас, оставшись здесь, запечатает своей потерянной неволей и непокоем двери в зиму, чтобы ничто не вернулось на круги своя. Лишь одна из нас, имя которой – Ленточка, сегодня навсегда покинет Депо…

Рыжик вздрогнул. Уронил фонарик – тот, зашипев, погас в снегу. Стремительной иглой нырнул вперёд, к берегу, рассекая собой ставшее вдруг плотным, как ткань, пространство. Леди Джанне незначаще, рассеянно улыбалась, глядя поверх собственного отражения на оцепенело и безвольно идущую к ней Ленточку. Мятые алые маки в растрёпанных белых волосах; пальцы со ссаженными костяшками и обломанными ногтями стискивают стеклянный фонарик, на белых щеках застывают, рубиново блестя, капельки крови…

-А-ах… – пролетел над озером общий вздох облегчения, и лишь некоторые девушки мяли в руках кружева платьев и кусали губы, прощаясь с подружкой.

-Джанне! Джанне!! – на лёд вдруг всклокоченной птахой вылетел Рыжик и, оскальзываясь, бросился к вопросительно вскинувшей брови Ртутной Деве. – Ты нарочно выбрала её, Джанне, дырявое твоё сердце, не отрицай!

-Не тебе судить любящую женщину за её выбор, как бы чудовищен он ни был, Марджере, – тихо отозвалась леди Джанне, исподлобья глядя Рыжику в глаза.

–Особенно, если выбора-то никакого и нет… И не ты ли сам сделал моё сердце дырявым, пронзив его навылет острой сталью? Отойди, Марджере. Не мешай ткани ткаться, а нитям – создавать узор… ты умеешь зашивать, а не шить. А это большая разница, Игла.

С минуту они буравили друг друга взглядами – Рыжик с отчаянием и ненавистью, леди Джанне с хладнокровной непреклонностью.

-Кто здесь? – звякнула подошедшая Ленточка, жалобно кривя рот и инстинктивно пытаясь подцепить край бинта на глазах. Леди Джанне наотмашь шлёпнула её по руке:

-Успокойся, девчонка! Твои глаза давно выклевали привокзальные вороны, что ты пытаешься тут увидеть?

-Здесь Рыжик, я слышала его голос… и я чувствую его аромат, как будто осенняя листва, – Ленточка неожиданно зло оскалилась, резко шагнув вперёд, и Ртутная Дева поневоле отшатнулась, цокнув высокими каблучками по зеркальному льду. Рыжик поймал свободную руку Ленточки:

-Придётся тебе пересмотреть свой выбор, Джанне. Ты могла получить меня и пользоваться мною в обмен на второй шов – но я не дам тебе распоряжаться жизнями тех, кто мне дорог.

-Ты так думаешь, Марджере? Нет, правда? – Ртутная Дева подцепила ногтём его подбородок и сладко улыбнулась. – Что же, я дам возможность выбрать и тебе… Согласно законам Некоузья, лёд в День перемены должен разбить либо названный мною обитатель Депо, либо тот, кому только предстоит им стать. Раз в год, Марджере, на ртутные озёра приходит новый потерянный пассажир, растерзанный привокзальными воронами, – как раз на то место, что освобождает отпущенная душа. Не хочешь, чтобы лёд разбила Ленточка – тогда я отдам ключ нашей новой гостье… ты согласен?

-Рыжик, Рыжик, тёмный ангел, – лихорадочно зашептала Ленточка, вцепившись Рыжику в руку, притиснувшись к нему, дрожа, пряча измученное, заплаканное личико на его плече.

-Спаси меня, прошу… Я не хочу исчезать, мне страшно, Рыжик, не отпускай меня, не бросай свою Ленточку… Я ведь люблю тебя, как ртуть и маки, как горячий снег, как белые бинты, правда…

Её обломанные ногти так впились в ладонь Рыжика, что на белой коже остались глубокие следы. Рыжик поморщился и мотнул головой, чтобы леди Джанне, наконец, отпустила. Прикусил губу. У его ног дрожал последний отблеск заката, а в душе, готовое уронить её и разбить даже не вдребезги, а в стеклянную пыль, дрожало понимание. Осознание того, что сейчас произойдёт, вот-вот, через минуту. Запах снега и свечного воска смешивался с ароматом роз.

-А кто… кто придёт на место Ленточки? – еле слышно прошептал Рыжик, отражаясь в диких, серебристых, одновременно торжествующих и почему-то очень грустных глазах леди Джанне. Та цокнула язычком, тряхнув длинными волосами:

-Твоя родственница, в каком-то смысле. Ты, Марджере, у нас Иголка, а в Депо к нам сегодня пожаловала Булавка… где она, не вижу? Мария, присоединяйтесь к нам, мы вас ждём.

На берегу после этих слов произошло какое-то шевеление. От призрачной стайки кружевных барышень отделилась высокая фигурка в свадебном платье с заплатками из старых, выпачканных засохшей кровью бинтов. Повязка из плотного белого холста на глазах не могла скрыть красоты высокоскулого, смуглого лица с чувственными губами… Губами, каждый уголок которых, каждую трещинку Рыжик выучил наизусть и мог узнать на ощупь хоть в полной темноте и даже без глаз. Да, он чуял. Он знал это заранее, пусть и не хотел верить всем приметам надвигающейся беды – а сейчас стоял и смотрел, как ему навстречу, неловко переступая по зеркальному льду, шла Мария Оркилья. Мария Оркилья в изорванном свадебном платье, с распущенными чёрными локонами под фатой из снега, с дрожащим огоньком фонарика в руке… Невеста смерти. Его невеста, больше не помнящая о той любви, что привела её сюда… вообще ничего уже не помнящая.