Сыны Всевышнего (СИ)

Но Вершинин оказался совсем не прост.

– Незачёт, Роман Аркадьич, – неожиданно устало усмехнулся он и посмотрел совсем другими – «трезвыми» – глазами. – В нашем деле гордость следует засунуть подальше и доставать оттуда только по распоряжению Правительства.

– Вы говорите, как сутенёр, – раздражённо бросил Роман.

– В точку, парень! Политика – дело грязное и непристойное.

– И поэтому Вы предлагаете заняться этим делом мне? Я польщён!

– Ты прекрасно понимаешь, что причина не в твоей моральной неустойчивости, – резко свернул дискуссию профессор. – А то, что пить не стал – молодец. Хвалю.

– Так и Вы не стали, – хмыкнул Роман и взглянул на Вершинина уже более благосклонно. – А гипноз – врождённая способность или учились?

– Задатки были, но их пришлось развивать, – не слишком охотно ответил Анатолий Иванович и поднял глаза от тарелки. – Позволь полюбопытствовать – у меня это на лбу написано или как?

– Я тебе потом расскажу, на каком месте у тебя что написано, – встрял Радзинский. – Дай ребёнку поесть спокойно. У вас ещё будет тьма возможностей пообщаться. Ромашка, Анатолий Иванович готов стать твоим репетитором. Я собирался поговорить с тобой об этом позже – к сожалению, некоторые обожают импровизировать… – Он просверлил Вершинина выразительным взглядом.

– Забавно… А мой отец считает, что я собираюсь стать юристом и стажируюсь у Андрея Константиновича в конторе, – ехидно пробурчал себе под нос Роман.

– Можешь и дальше держать его в счастливом неведении – без разницы, – отмахнулся Радзинский и поднялся. – Вы меня извините, если я вернусь на своё место? Продолжим нашу беседу позже в более подходящей обстановке…

– Конечно! Даже не беспокойтесь, – вежливо заверил Радзинского Роман, насмешливо сверкая глазами ему вслед. Подумать только – и выпил-то немного, а уже так повело – незнакомое прежде возбуждение и беспричинное веселье были явно алкогольного происхождения. Роман без особых усилий мог стряхнуть опьянение в один миг – Руднев давно уже научил его, как – но решил не торопиться и воспользоваться некоторыми выгодами своего нетрезвого состояния.

– А могу я узнать, – развязно подмигивая Вершинину, и таинственно понижая голос, спросил Роман. – Раз уж такой интересный разговор у нас завязался – кто всё это придумал? А?

– Что именно? – аккуратно уточнил Анатолий Иванович, бросая на него цепкий оценивающий взгляд.

– Собрать всех этих людей, – Роман обвёл комнату хмельным, рваным жестом. – Найти, собрать и создать из них такую оригинальную армию, которой под силу творить историю?

– А ты не догадываешься? – хмуро поинтересовался Вершинин и бросил выразительный взор в тот конец стола, откуда недавно явился Радзинский.

Роман проследил за его взглядом и с удивлением остановился вслед за ним – нет, не на мощной фигуре Викентия Сигизмундовича, а на тонком, словно искусным карандашом намеченном силуэте Аверина. Учитель заливисто смеялся, по-детски доверчиво запрокинув голову назад, и Радзинский, небрежно положивший свою тяжёлую руку на спинку аверинского стула, защитным, оберегающим жестом, откровенно и недвусмысленно выглядел в данный момент преданным телохранителем Его сиятельного сероглазого Величества.

– У него ум – как бритва, – с нескрываемым восхищением выдохнул Вершинин. – У него уровень сознания – космический! Радзинский без него, как богатырь на печи, до тридцати лет пролежал. Викентий сам, конечно, фигура масштабная. Он без труда подчинил бы многих, но подчинить и объединить – разные вещи. Понимаешь?

– А Вы не слишком всё упрощаете? – раздражённо поинтересовался Роман. Он сразу невольно провёл параллели между взаимоотношениями внутри тандема старших товарищей и своими неоднозначными отношениями с Бергером.

– Упрощаю, конечно, – легко согласился Анатолий Иванович. – Когда два человека так срослись, настолько вплавились друг в друга – поди разбери, кто из них какую роль играет! Только ведь твоя подмена гораздо опасней и намного дальше от истины, чем моё, по сути, верное утверждение, что Аверин у нас главный. (Ты спросил – я ответил!) Никакой жёсткой организации, как ты обрисовал, у нас нет, и цели такой прямолинейной, как ты сказал, тоже нет. Всё настолько тонко, свободно и непредсказуемо, как сама жизнь. Потому и жизнеспособно – извини за тавтологию…

– Аверин без Радзинского тоже ничего бы не смог, – упрямо возразил Роман.

– Ну, ты недалёк от истины… – начал было Вершинин, но его резко оборвал сидящий напротив Олег Иванович:

– Не говори о том, чего не знаешь! – нахмурился он. – И вообще, прекращай болтать! – Потом серьёзно обратился к Роману, – Неважно, кто всё это «придумал», как ты говоришь. Неважно, «кто более для матери-истории ценен». Важно, какое ты занимаешь во всём этом место – вот что необходимо очень хорошо понимать. Нужно твёрдо знать, когда ты должен поднять свой смычок или, там, в барабан ударить, чтобы весь концерт не испортить. А кто главный – не имеет значения. И поверь, для Аверина в первую очередь…

Роман задумчиво подтянул к себе за тоненькую ножку бокал и разом, не отрываясь, выпил оставшееся в нём вино.

– А то я не понимаю, – пробормотал он, водружая вопреки всем правилам этикета на стол локти и опуская на руки отяжелевшую вдруг голову. У него не было желания спорить. Он уже узнал, что хотел. И это только обострило ощущение пустоты внутри, вызванной отсутствием Бергера – как будто душу вынули. Теперь-то он точно знал, что чувствует Радзинский, когда Аверина нет рядом…

– День добрый! – раздался в этот момент от двери до боли знакомый звонкий голос и сердце Романа радостно дрогнуло. На пороге, раскрасневшийся и окружённый клубами морозного пара, стоял Бергер. А за его спиной – сверкающий белозубой улыбкой Ливанов.

– Шалом алейхем! Сюрпри-и-из…

====== Глава 118. С нами Бог! ======

– Так и сказал? – переспросил Кирилл, отправляя в рот очередную конфету. – Ух, жаль, меня там не было – я бы ему всю физиономию расцарапал!

– Пуся, что ты несёшь? – закрывая лицо руками, счастливо смеялся Роман. Его мечта исполнилась – Бергер был здесь – родной, домашний, бесконечно свой. Только в его присутствии Роман почувствовал себя, наконец, полностью защищённым и смог по-настоящему расслабиться. И конфетам сразу нашлось идеальное применение – как же приятно было наблюдать, с каким удовольствием Кирилл расправляется с ними!

Роман с таким умилением глядел на окружённого блестящими конфетными обёртками своего Ангела-Хранителя, что по законам жанра комнату должны были уже заполнить резвящиеся на радужных облаках розовые единороги и прочие слащавые символы его трогательной привязанности к Бергеру.

– Может, ещё чаю?

– Не-не-не!.. – замахал руками Кирилл. – Пойдём лучше, погуляем! Ты видел, какие дядя Серёжа сделал скульптуры из снега? Мне больше всего нравится собачка – она как живая! Но олень тоже замечательный. Он ещё и раскрасил их сегодня утром, пока все спали после службы!

– Дядя Серёжа? – скептически хмыкнул Роман, застёгивая куртку. – А что ты, кстати, можешь о нём сказать?

– Я могу сказать, что его жизнь только начинается, – неожиданно серьёзно ответил Кирилл и потянул Романа за рукав к двери. – У него в голове много интеллигентского хлама, он излишне подвержен влиянию эмоций, но по сути он человек очень чистый – у него хороший потенциал. Я думаю, что Юрий Александрович приобрёл в его лице достойного преемника.

– Юрий Александрович? – изумился Роман. – Это с какой ещё стати?! Он вообще не наш!!!

Кирилл резко затормозил на пороге и с укором взглянул Роману в глаза:

– А это не нам решать – не тебе и не мне. Это Промысел, понимаешь? Так уж сложилось, что обе наших линии практически слились в одну. Ты не забыл, часом, что Викентий Сигизмундович тебя «усыновил»? Как ты полагаешь, зачем?

– И зачем же? – сухо поинтересовался Роман. Всё его умиление вдруг разом испарилось.

– Ты ещё очень долго ничего не сможешь сделать для них – для всех этих людей. Радзинскому пришлось взять эту ответственность на себя. Вместе с ответственностью за твою жизнь и благополучие. Но когда Радзинского не станет, ты тоже окажешься во главе не только своей линии, но и нашей. Это, кстати, безумно радует твоего патрона…