Сыны Всевышнего (СИ)

4 Всё в порядке? (иврит).

Аверин снова вздрогнул и с недоумением уставился на кружку. Машинально поднёс её ко рту и сделал глоток.

– Я был прав? Это проводник?

Николай Николаевич покивал головой, явно не торопясь возвращаться в этот мир.

– Ни-ик, очнись! – ласково позвал дед. Он встал со своего места и, подхватив лёгкого, как мальчишка, Аверина под мышки, поставил его на ноги. Подталкивая Николая Николаевича в спину, дед заставил его двигаться к выходу, хотя мог бы, наверное, легко перекинуть его через плечо и понести: он был на целую голову выше и намного мощнее своего субтильного приятеля. Когда он распахнул дверь, в лицо им вместе с холодным ветром полетели колючие снежинки. – Ну как, бодрит? – усмехнулся Радзинский.

Николай Николаевич встряхнулся, как вылезшая из воды собака и поёжился.

– Ты бы ещё в сугроб меня кинул! – вяло обиделся он, обхватывая себя руками.

– А что, это мысль! – дед вышел на крыльцо, сгрёб с перил снег и смерил Аверина многообещающим взглядом. Тот с ужасом отшатнулся и, шагнув за порог, захлопнул перед носом Радзинского дверь. Дед хмыкнул, приложил снежок ко лбу, потом закинул его подальше. Потянув носом остро пахнущий морозный воздух, он вернулся в дом. Аверин как раз ставил на огонь чайник.

– Ну, рассказывай, – дед уселся на сундук и вытянул свои длинные ноги, приготовившись слушать. Его глаза блеснули в полумраке янтарными кошачьими огнями.

Николай Николаевич отвернулся от плиты и послушно опустился на табуретку около печки. Волосы упали ему на лоб, и он поправил их каким-то ужасно беззащитным жестом.

– Эта вещь помогает настроиться на определённые вибрации. Всё как ты сказал, – устало заговорил он, разглядывая свои сцепленные в замок пальцы. – Как ты прекрасно знаешь, в тонких слоях различные сообщества обитают в определённых местах. У них своя география. Но даже с подробным описанием в руках, ты всё равно не сможешь там разгуливать, где пожелаешь. Поэтому проводник настроен на излучения конкретного места и эта связь добровольно и сознательно поддерживается его обитателями. Не одну сотню лет, между прочим…

– Я уже понял: вещь настроена на определённого человека, – нетерпеливо прервал его дед. – Так?

– Так, – нервно кивнул Аверин. Он ещё немного помялся, а потом разом выдохнул. – Это наш подопечный.

– Вот тебе бабушка и… – Радзинский резво вскочил и принялся мерить комнату широкими шагами. – Но это же всё меняет! – В это время чайник на плите начал плеваться кипятком. Дед подхватил его полотенцем и отнёс на стол. – Чашку мою захвати, – кивнул он в сторону шкафчика.

Аверин вздохнул и занялся сервировкой.

– И как же ты туда попал, позволь полюбопытствовать? – размешивая сахар, мрачно поинтересовался дед, когда Аверин устроился по обыкновению напротив.

– Видимо, нас пустили, поскольку мы ему вроде как не чужие.

– Ник, зачем ты врёшь?! – разозлился вдруг дед и грохнул ладонью по столу, отчего его чайная ложка, подпрыгнув, с глухим стуком упала на половик.

– Я не вру, – бесстрастно парировал Аверин, спокойно пробуя свой чай. – Я скрываю от тебя информацию, в которой сам ещё до конца не разобрался. Ты же не дал мне возможности побыть там подольше.

– А ну как я эту информацию сейчас из тебя вытрясу?! – угрожающе прорычал дед.

– Попробуй, – холодно взглянул на него Аверин.

– И что ты мне сделаешь? – вкрадчиво поинтересовался Радзинский. – Дай угадаю… – он изобразил задумчивость. – А-а, превратишь меня в крысу!

– Угу, – развеселился Николай Николаевич.

Дед внезапно расслабился.

– Дурак ты, Коля.

Аверин поднял на него насмешливый взгляд, прикусил губу и спрятал улыбку за кружкой.

– Кеш, ты злишься? – Аверин, до самых ушей закутанный в пёстрый, откровенно восточного происхождения шарф Радзинского, подпрыгивал, чтобы не замёрзнуть, на расчищенном участке дорожки. На руках у него красовались огромные меховые варежки, принадлежавшие, вне всякого сомнения, тому же хозяину, что и шарф.

Дед в расстёгнутом тулупе неспешно продвигался вперёд, методично отбрасывая со своего пути снежные завалы внушительных размеров лопатой. Разноцветные солнечные искры радостно вспыхивали в завихрениях лёгкого сыпучего снега.

– Николенька, ты обалдел? – Радзинский резко остановился и хмуро глянул через плечо. – Мы вроде не первый день знакомы.

– Н-не первый, – охотно согласился Аверин, зябко поводя плечами. – Но с годами – и я не могу этого не отметить – ты стал заметно сдержаннее в проявлении своих негативных эмоций.

Дед обречённо вздохнул и с силой воткнул лопату в снег.

– Ты себя видел? – снисходительно поинтересовался он, поворачиваясь к съёжившемуся от холода приятелю.

– Допустим, – нахмурился Николай Николаевич, пряча нос в шарф, который сразу покрылся инеем от его дыхания.

– Это надо себя не уважать, чтобы на тебя злиться, – всё тем же снисходительным тоном выдал Радзинский. – Но я так понимаю, – поспешно продолжил он, пока его не прервали каким-нибудь гневным возгласом, – что ты хочешь поделиться со мной последними новостями.

– Ты заметил? – с интересом блеснул глазами Аверин, сразу забывая о своём возмущении.

– Бог мой! Конечно же я заметил, – глубокий баритон Радзинского зазвучал особо чувственными бархатистыми нотами. – Я замечаю всё, что происходит под крышей этого дома. И твои астральные прогулки слишком фонят, чтобы их не засечь. Судя по тому, что в этот раз тебе даже не потребовался диск, я услышу сейчас много интересного?

– Нет. – Аверин выпростал подбородок из шарфа и вежливо улыбнулся. – Я согласен рассказывать только в тепле и только при условии, что у тебя завалялась лишняя плитка шоколада.

– Горький подойдёт?

– Пожалуй.

– Тогда иди и поставь чайник. Закончу тут и приду тебя послушать. Я, между прочим, ещё не завтракал.

– Ага, – Николай Николаевич молниеносно размотал шарф и накинул его на шею Радзинскому. – Жду, – и он стремительно взлетел по ступенькам на крыльцо. Тяжёлая дверь глухо стукнула.

Радзинский не торопился. Расчистив дорожку до самой калитки, он полюбовался дивным зимним пейзажем – покрытые белоснежным инеем деревья на фоне умопомрачительно голубого неба были чудо как хороши! – потом наведался в дровяной сарай и прихватил там десяток поленьев. Когда он скинул, наконец, тулуп и валенки, умылся и не спеша уселся за стол, Николай Николаевич подвинул ему тарелку с заботливо приготовленными сэндвичами и несколько раздражённо поинтересовался:

– Ты нарочно копался?

– Аверин, нельзя быть таким мнительным, – ухмыльнулся дед.

– Ну, извини, если я не прав, – Аверин налил себе чаю и зашуршал серебристой шоколадной обёрткой.

– Итак?.. – вопросительно начал Радзинский.

Николай Николаевич с готовностью кивнул и облизнулся, пряча дольку шоколада за щекой.

– Всё бесконечно сложнее, чем мы думали. И проще одновременно – ну, это как всегда!.. В общем, у Ромы нашего есть солидный такой шанс выбрать себе новую жизнь. И кое-кто готов даже умереть, чтобы предоставить ему эту возможность.

Николай Николаевич отломил ещё один кусочек шоколада и задумчиво зажал его между зубами.

– Коль, не засыпай, – нетерпеливо одёрнул его Радзинский.

Николай Николаевич коротко вздохнул и сделал большой глоток из своей кружки.

– Прости. Но так тяжело возвращаться… Хочется, знаешь… навсегда остаться там… – его зрачки расширились, как будто он глядел в темноту.

– Коль, не начинай. – Радзинский замер, не донеся сэндвич до рта. – Всему своё время. Сначала сделай то, что должен.

– Я понимаю. Прости…

– Хватит извиняться. Рассказывай лучше дальше. – Радзинский заставил себя откусить и проглотить кусочек сэндвича.

Николай Николаевич широко улыбнулся и взгляд его, направленный на деда заметно потеплел:

– Всё-таки без твоей опеки меня бы давно уже унесло в открытый океан без руля и без ветрил…

– Не скромничай, Коля. Эта метафора не соответствует истинному масштабу твоего безумия.