За право летать

Абалмасов с гордостью демонстрировал приваренные к раме герметичные железные ящики и бочки: здесь консервы, здесь мука и соль, здесь опять консервы…

— Думаешь, я мозгом подвинулся? — спросил он, когда снова сели за стол. — Ну, подвинулся чуть-чуть, с кем не бывает. У нас тут шаманы завелись, слышал? Вигвамы построили, мухоморы мешками таскают… Не в этом ведь дело, чем ты руки или башку занимаешь. А в самом том проклятом вопросе: что делать-то? Что делать-то, Адам? Ведь когда вот так поймешь: никому ты на хрен не нужен со своими мыслями, а нужен только как носитель спермы с такими-то, на хрен, характеристиками… как только поймешь — жить не то что не хочется, а просто хрен знает что…

— Ну, это ещё не факт…

— Факт, факт, — отмахнулся Роман. — Тут все, на хрен, понятно. Но — делать-то что? Марцалов под нож пустить? Так те хрены с бугра только рады будут. А на тех хренов с бугра у нас пока ещё пускалка под нож не отросла… Да и зачем? Ну, вывозят. Сколько там? Пару тысяч в год? Мы и не заметим… если стараться не будем так вот специально замечать, через увеличилку разглядывать… Да от того, что прыщ на носу раздавят, больше народу погибает. И ведь ещё не известно, что там, — Роман ткнул пальцем в небо, — с ними происходит. Может, они так живут, что нам это житье раем покажется. Может, ещё и поэтому никто не вернулся…

— Возвращались, — сказал Адам. — И не один, и не два…

— Отбракованные. Сам ведь знаешь. И у всех у них — явно наведенные фобии. Чтобы сами боялись и других пугали.

— Это да…

С отбракованными Адаму не раз приходилось встречаться и плотно работать. Все они производили впечатление людей с исходно неустойчивой психикой, и Адам готов был согласиться с теми психиатрами, которые утверждали, что не похищение, тестирование и отбраковка настолько выбивают людей из колеи, а наоборот: неустойчивая психика и есть главная причина этой отбраковки. Возможно, все прочие патологии имперцы как-то ухитряются сканировать на расстоянии… или игнорируют…

— А что ты скажешь про всенародную любовь? — Адам навалился на стол. — Про всенародную марцалофилию?

— Про всенародную… — протянул Роман. — Ничего хорошего не скажу. Есть она… Я про причины ничего не знаю, не прорюхал еще, а только факт: они, на хрен, настолько уверены, что с нашей стороны им ничто не угрожает, что просто… просто… Ты ведь вот нутром чуешь, что никакого сопротивления им быть не может? Что они такие хорошие…. пушистые, на хрен… Причем это — без каких-то усилий с их стороны. Я знаю, что ты скажешь — что у них пиар полный абздец и все такое… Так вот — фигня. Этот весь долбанный пиар — прикрытие. Чтобы всякое сомневающееся говно нации не задавалось неправильными вопросами. Любят их? Значит — пиар пашет… Но этот пиар — кривой и одноногий, вроде как я. На самом деле работает, на хрен, какой-то другой фактор, куда более сильный. Какое тут подполье, какое-сопротивление, что ты! Просто в голову не придет. Я как-то интереса ради пытался думать об этом. Только думать. Сидеть и представлять.