Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)

— Далеко не убежит, — уверенно заявил Рэтклифф, закончив диктовать мэйлеру короткий ответ. — Я отдал приказ на перехват.

— Может быть, не нужно?.. — громким шёпотом спросила Люся Житомирская. Он ведь уже бежит…

— Вы же проголосовали «за»? — бесцветно осведомился президент. — Хотите найти оправдание в сомнениях?

— Я протестую, Владимир Борисович, — заявил Семёнов, — вы пытаетесь оказать давление на главу департамента. Это проявление авторитаризма. Я буду вынужден вынести вопрос о недоверии президенту на заседание Центрального Комитета Союза Исследователей.

— Прекрасно, — не сдерживаясь более, ответил ему президент. — Я как раз собирался собрать завтра внеочередное заседание комитета. Там и поговорим. Вы к себе, Гэмфри?

— Сейчас, только скажу пару слов Джимми.

— Тогда я подожду вас в коридоре, — бросил через плечо президент; кресло его облетело вокруг стола, скользнуло в проём разъехавшихся дверей, едва не зацепив створки. Чуткие микрофоны, заменявшие президенту уши, уловили за спиной: «Зачем ты так со стариком, Рома? Он же…» Но створки сошлись, не дав президенту услышать упрёк сердобольной Люсеньки. Люськи Житомирской, сиживавшей на коленях президента в те времена, когда ей не приходилось скрывать ни одного из четырёх прожитых ею лет, а сам Владимир Борисович не был президентом и не собирался им быть. И не стариком был, а желторотым тридцатитрёхлетним охламоном, жаждавшим покорить Марс и прилегающие к нему территории отсюда и до плюс бесконечности. Подняв правый манипулятор, Владимир Борисович подплыл к толстой колонне лифтовой шахты, развернулся и нанёс ей короткий полновесный удар, вложив в него всю злость, какую успел накопить за время вечернего совещания глав департаментов. Никакого заметного урона это его действие не нанесло ни манипулятору, ни дурацкой колонне, самодовольной, как главный энергетик Семёнов Р.А. Semen RA. Семя Солнца, чёрт его побери совсем. «Люська девчуська! — сокрушался Володя, втягивая манипулятор, — и ты тоже за то, чтобы убить его!»

— Володя! — позвали сзади. Президент не сразу понял, что это всего лишь Гэмфри — фонили микрофоны после избиения колонны, впечатление было такое, будто кровь в голову бросилась и поэтому звенело в ушах. Переждав, пока адаптируются входные усилители, он повернулся к терпеливо ожидавшему Моргану и спросил:

— Можем идти? Я провожу тебя к ангарам, потом заскочу к Лосеву и уж потом в Аркадию.

— Я не домой. Мне тоже нужно к Лосеву, Володя, — виновато проговорил начальник Департамента строительства.

— Зачем? Случилось что-нибудь? — равнодушно спросил президент, стараясь приноровиться к быстрому шагу бывшего ареолога, чтоб не обгонять и не отставать. В широком коридоре, спускавшемся пологим изгибом с верхнего обсерваторного яруса к цехам и лабораториям поселения «Центрум», было по-вечернему пусто и тихо — идеальные условия для серьёзного разговора. Собеседника знали друг друга достаточно хорошо, чтобы не приходилось тратить время на изречение благоглупостей о преимуществах пешей прогулки и оправдываться в желании презреть лифт. «Гемфри смотрит виновато», — отметил про себя Володя и понял вдруг, что произошло, раньше, чем услышал ответ.

— Пока не случилось, но вполне может, — проворчал Морган. — Рэтклифф потребовал расконсервировать и передать ему ещё одну эскадрилью истребителей, подготовить к передаче две, а завтра пустить в производство новую партию. К чему бы это, как ты думаешь?

— Кто хочет мира, пусть готовится к войне, — усмехнулся президент.

— И всё это против одного несчастного мальчика?

«Всё против нас», — с тоской заметил про себя Володя, бросив косой взгляд на горбатые спины ангаров, видимые прекрасно сквозь боковую прозрачную стену спиральной галереи. И увидел, как лопнула, раскрыла лепестки одна из красных спин, обнажив веретено корабельного туловища.

— Мне показалось, Рэтклифф не очень-то верит, что эскадрилья «ос» сможет с ним управиться. Казалось бы, даже трёх-четырёх штук довольно, чтобы разделать любой из наших кораблей.

— Речь ведь не о любом корабле, — хмыкнул Володя, глядя, как поднимается с трехсотметровой глубины к звёздному небу гигантская серая туша.

— Не о любом? — переспросил с надеждой Морган. — И ты думаешь, у мальчика есть шанс? У меня сложилось впечатление, что ты тоже знаешь, о ком речь.

«Мне ли не знать!» — заметил про себя Володя, но вслух не сказал, и, чтобы увести разговор в сторону от опасной темы спросил:

— Послушай, Гэмфри, ты не жалеешь, что подался в администраторы?

— Мог бы не спрашивать, — Морган хохотнул. — Ты же меня знаешь. Так иногда зудит! Как это по-русски? Как у старого коня при звуках боевой трубы. Бросил бы всё к чёртовой матери и двинул бы пешком к долине Маринер… Но есть ведь Галя и парень мой Джеффри. Если бы у тебя был сын… О! Извини, Володя.

Всем было известно, что детей у президента нет.

— Ничего, ничего. То, что ушло — было не наше. В моём возрасте и положении не плачут по сбежавшему молоку, — безмятежно болтал президент, чувствуя, как ворочается в сердце шестидюймовая ржавая игла отчаяния. «Гэмфри не виноват. Всегда был толстокожим, даже в детстве. Весь в папашу, Гэмфри-старшего. Его-то уж точно сердце не беспокоит. И меня беспокоить не может, ибо искусственное. Так, фантомные боли».

— Жалею, Володя, страшно, — продолжил исповедь Морган. — Особенно в такие дни, как сегодня. Когда я бродил под оранжевым небом, как-то само собой разумелось, что там, куда я бреду, что-то есть. Понимаешь? Нужно только чтобы хватило жизни дойти. Уж тогда-то мне не пришло бы в голову выбирать, что важнее — жизнь или какие-то идиотские законы. Но теперь мне всё чаще кажется… Кто это стартовал? Транспорт на Ио? Нужно Лосеву напомнить, чтобы со следующим транспортом отправил регеноплант, он готов уже. Да, так о чём я? Всё чаще мне кажется, Володя, что там, куда я шёл тогда, ничего не было. Ждала меня там очередная порция пустоты. Квант вакуума. Я не природа, я пустоты не терплю, понимаешь?

— Прекрасно тебя понимаю, — успокоил его президент, подумав вскользь: «Но это только самооправдание. Просто ты ещё не дошёл».

— Ты так и не скажешь мне, против кого я сейчас буду готовить «ос»? — спросил неожиданно Морган. До выхода к стапелям верфи оставалось метров сто. Спринтерская дистанция. И президент неожиданно для себя решился на отчаянный шаг.

— Представь себе, Гэмфри, что готовишь истребители-автоматы против собственного сына.

Морган приостановился даже. Вдохнул шумно, потом помотал головой:

— Небеса чёрные и красные! Типун тебе на язык, Володя… Мы разговаривали с Джефом два часа назад! Он сейчас на Весте! И в ближайшие пару месяцев не только на Землю не собирается, но даже и на Марс…

— Ты не понял. Я не имел в виду твоего парня, просто просил тебя представить, что бы ты чувствовал, если б на месте Саши Волкова…

— Так это Сашка?! — взревел Морган.

— Потише, потише, Громобой, — президент поморщился, придержав впечатлительного собеседника за локоть манипулятором. Раздвижные прозрачные двери верфи были близко. Можно было различить, как мечутся за ними вокруг серо-голубого бока угловатые тени, словно шевелит коленчатыми ногами паук-гигант.

— Сашка!.. — бормотал Морган, тараща глаза на копошение теней. — Какого карста его понесло к Земле? Что он там забыл?

— Ему сейчас не приходит в голову выбирать между жизнью людей и какими-то идиотскими законами. Теперь понимаешь, что я чувствую? Но ты не ответил. Что бы ты сделал, если бы знал, что истребители готовят против твоего сына?

— Я? Да я бы всех их голыми руками передушил.

«Вот поэтому-то я и не скажу тебе всей правды, дружок», — печально подумал Володя.

— Чем я могу помочь?

— Помнишь, вчера, когда ты получил указание расконсервировать и передать Рэтклиффу эскадрилью истребителей, я просил тебя проверить рефлексы каждой «осе»?

— Да, ты сказал тогда… А! Вот оно что! Ты тогда уже знал!

— Да, да. Я всё знал. И теперь знаю, что делаю. Покопайся. Дай мальчику хотя бы три часа времени.